Бесполезная иммунная. Часть первая.(Перезалив. "Глава" - старые главы, "день" - новые")

— Дима! Дима, твою мать, хватит там стоять ворон считать! Помоги мне! — заорала я, с трудом держась на тонкой ветке. Инфицированный показал мне с земли фак и, развернувшись, ушел к машине, злобно ухахатываясь и таща за собой по земле труп, оставляя на холодной продрогшей земли свежевспаханный след. А я осталась на ветке, с трудом держась за сделанную мертвым человеком петлю, и ненавидя весь мир, в первую очередь, конечно же, все-таки Диму. С какой-то стороны мы стали санитарами леса, как волки или дятлы… Или грибы. Я с Димой периодически, примерно раза три в неделю, выезжали в лес, осматривали близлежащую к Эридалу территорию и собирали тех, кто решил, что раз он болен, то жить ему не зачем. А, точнее, собирали суицидников, которых становилось все больше и больше: люди из Мусмена добирались и сюда и, не в силах выдержать тяжесть груза на душе, что они разносчики болезнь, заканчивали свою жизнь различными путями. Некоторые вешались, некоторые, как тот труп, который я еще в Мусмене нашла у реки, наглатывались разными таблетками, некоторые резали себе вены, да, счет можно вести бесконечно, ведь в лесах не только мусменские, но еще и те, кто был тут до того происшествия. В общем, у нас с Димой было замечательно время, наполненное трупами, кровью и кишками, а так же бесилками одного придурка-мудака, который меня ревновал к замечательному рыжему Владику, который подарил мне носочки с единорогом. Хотя на самом деле было весело. Часто мы натыкались на зомбаков, которых Дима использовал как подопытных марионеток и учил меня сражаться. Выходило как-то не очень хорошо, наверное, потому что я к этому не особо-то и стремилась, но зато через пару недель таких вот вылазок за образцами для опытов Сан Саныча, Максима Ярославовича (так звали фармацевта из Эридала) и меня я научилась стрелять из Сайги и уже с таким мастерством держала в руках арматуру, — её было несложно надыбать, — что даже мой великий и ужасный напарник поглядывал на меня может, не с уважением, но с гордостью, типа «ну я же научил». Максим Ярославович сказал через два дня после сдачи крови на анализы, что мы, без сомнения, иммунные, так как в нашей крови содержится серотонин. То есть, проверяли вовсе не вирус, или что там у нас, а именно гормоны. А так как буквально за несколько часов до этого Дима принял свое недолекарство, то его посчитали иммунным. Правда, как выразился врач, у него «слишком много серотонина, возможно, что ваш друг болен. Серотониновый синдром — довольно опасная штука, при любых странных особенностях поведения нужно будет начать срочное лечение», но, увы, Дима всегда странно себя ведет и я с трудом различаю все перемены его настроения, хотя я кое-как начала понимать что, где и когда у него там бывает. Утром он похож на злобного гения, который ненавидит все и вся, кроме, ко всеобщему удивлению, меня, днем он, после возвращения из леса/поездки в соседний город, больше похож на младенца, который всех и вся любит, опять же, кроме, ко всеобщему удивлению, меня, а вот вечером он больше всего похож на самого себя: вредный, но героически настроенный ко всему на свете, а еще немного сентиментальный. И, если в его поле зрения попадает Владик, то еще и злой. За тот месяц, пока мы прожили в Эридале эти двое устроили двадцать с лишним драк и все на одну тему: на меня. Их мнение о том кому я должна достаться были слишком разные, а мое, что я должна достаться самой, как бы, себе, их не волновало. Поэтому однажды, под середину ноября, когда они снова устроили заварушку в столовой, разбив посуду и уронив, ах, мои любимые кексики, я больше не смогла терпеть выходки этих тугодумов и просто вылила на них ведро ледяной воды. Да, было весело. Оба от меня отстали на некоторое время, точнее, на пару часов, до ужина, а затем явились ко мне, вдвоем, и поставили передо мной ультиматум: с кем я хочу встречаться. От ответы я ушла, используя старинную камикадзскую технику полета: спрыгнула со второго этажа вниз, к машинам, прокричав, что я на них клала абсолютно все половые органы, которые у меня имеются. К величайшей моей истерике, Дима не забыл что у меня их, собственно, почти нет, поэтому, чуть позднее, часа эдак в три ночи инфицированный ворвался ко мне в комнату выяснять отношения. Но меня в ней не было, а точнее, я, зная моего напарника, решила переночевать у Сан Саныча в комнате, пока тот был занят очередным трупом. В общем, любовь Димы, или же, как я это называю, и что куда более близко к правде, его стремление владеть мною как вещью увеличивалось с каждым днем. Впрочем, меня это не особо волновало. У меня были куда более большие проблемы, которые явно не хотелись решаться: франций, столь нужный для экспериментов, все еще отсутствовал. И хотя мы с Димой объездили все большие города Пермского края, франция, даже искусственного, мы не нашли. Зато Дмитрий Громов с каждым днем становился, как мне казалось, все более нормальным. Уж не знаю почему: то ли я к нему привыкала, то ли он действительно выздоравливал. Все больше умных мыслей было в его головушке, все больше среднестатистически нормальных слов произносил этот псих, все больше, как мне казалось, было человечных эмоций на его лице. Это давало мне поводов для радости. Но самый главный, наиважнейший, был, оказалось, впереди. Недалеко, но впереди. Раны на руках и ногах уже совсем перестали давать о себе знать, поэтому, глубоко наплевательски фыркнув, я слетела с ветки, как белка-летун, перепрыгнув на ветку чуть ниже соседнего дерева. С трудом удержав равновесие, я прыгнула на следующую, затем за ней, на другую, и так далее, пока я не оказалась на ветках прямо над машиной. Дима стоял прямо около неё, пытаясь затащить своими мегамощными руками труп в багажник. Примерно минут через пять моего безделья на ветке у него это получилось, и псих, раздраженно хлопнув дверью багажника, сел на водительское кресло и принялся меня ждать. Едва он включил свои волшебные экранчики с картами всего на свете: осадков, сейсмичности, ветра, — как я, прицельно прыгнув, свалилась прямо на крышу нашей чудо-машины Шон, а затем громко возмущаясь, пролезла в окно, с которого заранее была снята решетка. Точнее, как снята, снесена: я, когда Дима учил меня водитель машину, испугалась выскочившего на дорогу зомби и свернула с дороги, где меня почти приняло в свои объятия дерево. «Почти» характеризовалось тем, что оно снесло решетку и чирикнуло по дверям, а в остальном все остались живы. Кроме, конечно, того зомби, которого мой напарник убил одним выстрелом, попав прямо в голову. — Ого, я думал, тебя не будет еще минут десять, — Дима постучал по часам, проверяя, идут они еще или нет. Электронные часы, их экран отсвечивал и было плохо видно, но, в любом случае, я сильно сомневалась. что по ним нужно стучать. — Ого, а я думала, ты будешь засовывать этого беднягу в багажник еще минут десять, — в тон напарнику ответила я и, в своем репертуаре, кинула грязную куртку в багажник, даже не оборачиваясь. Судя по чавкающим звукам, молния моей куртеечки прошлось точно по трупу, и, если бы он был жив, этому человеку было бы довольно больно. — И зачем этому идиоту нужно было забираться так высоко на дерево чтобы повеситься? — Ты его ноги видела? — весело воскликнул псих, включая зажигание. — С такими ногами и повыше забраться будет не грех, даже на пяти метрах над землей достанут до травки. — про какую травку ты спрашиваешь? — спросила я, думая, что все-таки Дима прав. Мужчина явно имел чересчур длинные ноги, совсем не пропорциональные телу. Псих хмыкнул и, надавив на газ, отчего машина пару мгновений буксовала по жидкой грязи, хлопнул меня по лбу, сказав что-то вроде «про зеленую». Промолчав, что марихуана тоже зеленая, я принялась смотреть в разбитое окно, сквозь которое в автомобиль влетали на большой скорости порывы свежего елового морозного воздуха. Дима уже пять дней пытается найти неподалеку место, где стекло можно заменить, но пока безуспешно. Точнее, мастера-то есть — стекла нет. — Когда ты в последний раз принимал лекарство? — поинтересовалась я, отвлекаясь от размытого пейзажа за окном. — Месяц назад и принимать я его сейчас не буду, даже не намекай, — Дима улыбнулся, отчего большой рубец на его правой щеке собрался складочками. — В смысле? Ты что, рехнулся?.. — возмущенно воскликнула я. — Нет, это эксперимент Сан Саныча, пора бы уже заметить, он весь этот месяц проверяет мое здоровье, — псих хмыкнул и резко свернул влево, отчего меня отбросило на дверь. В лицо тут же хлынул поток удушающего ветра. — А ты даже не соизволила заметить, что я целыми днями пропадаю у него в кабинете! — он кинул на меня возмущенный взгляд. Я пожала плечами: — Прости, но, знаешь ли, обычно я стремлюсь не быть рядом с тобой., а даже наоборот — избегать тебя. Особенно когда рядом Владик. — Не называй его Владиком! — взорвался мой напарник, стукнув по рулю. Машина тут же издала жалобный «БИИИИИИП», не понимая, чем заслужила такую ненависть хозяина. — Почему ты не можешь называть меня Димочкой? Я был бы не против. Совсем не против! — Я была бы против, — усмехаясь, заверила я психа, который, казалось, готов взорваться. — «Димочка» тебе не идет. Ты слишком мужественный, чтобы быть «Димочкой», — я решила подыграть бедному напарнику, который, похоже, был готов взлететь на небо, поджарив свою пятую точку на почве ревности, — а он так похож на ребенка… Владик, в смысле, похож на ребенка. Ты такой сильный, такой, прямо-таки, пуленепробиваемый… — я льстила ему, я знала, — скорее, ты и вправду Димон, — я хмыкнула. Инфицированный покачал головой, но явно успокоился. Сравнение Владика с ребенком ему пришлось по душе. — И все-таки я… Почему ты так мило к нему относишься? Я тебе давно, еще месяц назад говорил не общаться с ним! — сказал Дима, потихоньку сворачивая свою возмущенную армию и уступая мне. — Потому что он похож на ребенка, — коротко ответила я, надеясь, что это подпишет мирный договор между нами, по крайней мере на ближайшие два часа. — В тебе проснулся материнский инстинкт? Может, мне тоже вести себя как ребенок, чтобы ты обратила на меня внимание? Подарить тебе носки с цветочками? — занятый своими чувствами. полыхавшими внутри него аки лава, мой напарник не заметил большую яму на дороге и въехал в неё, расплескав кучу грязной воды по обвалившему и осыпавшемуся асфальту. — Ты и так ведешь себя как ребенок, — парировала я, отодвигаясь от окна, в которое влетели черные капли, — и я ненавижу носки с цветочками. Я люблю носки с единорогами и утятами, а так же простые, темных цветов. Владик об этом узнал в первую же неделю знакомства, не находишь это странным? Дима еще разок шандарахнул по рулю, явно представляя, что перед ним рыжий парнишка. — Не мучай машину. Не она виновата в том, что ты не умеешь общаться с девушками, — сказала я с абсолютно безэмоциональной миной на лице, хотя глубоко-глубоко внутри, в душе, я кричала очень громко, пребывая в истерике и беспрерывно хохоча. Псих фыркнул, но сжимать пальцами руль прекратил. Владик, с улыбкой во все свои тридцать две жемчужины, встречал нас у ворот. Едва мы въехали, — Дима специально чуть не наехал на него, — как рыжий, метнув в моего напарника полный ненависти взгляд, взял меня под руку и принялся расспрашивать о моих делах на вечер. — Прости, но я очень занята. Буду вынимать кишки из нового трупа, так интересно, вдруг что-то новенькое? — я вывернулась из цепких рук Владика и вернулась к автомобилю, чтобы помочь психу донести суицидника до врачей. Сан Саныч сидел за белостежным пластиковым столом у стены, изучая что-то в микроскопе, а Максим Ярославович расставлял папки по полочкам шкафа, стоявшего в углу. Мы с Димой внесли довольно-таки пахнущий труп и кинули его на кушетку. Оба доктора вздрогнули при нашем появлении, но тут же бросились к новому трупу. — Было что-то новое в его убийстве?.. — спросили они хором и переглянулись. Я замотала головой. Нет, не было, я не в первый раз вижу вешающихся инфицированных, за этот месяц минимум пять из привезенных нами покончили свою жизнь точно таким же способом. — Жаль, — расстроенно сказал Сан Саныч и поманил к себе Диму. Тот показал мне язык и вместе с врачом вышел из комнаты, а я, решив оставить всех наедине со своими тайнами, пошла в столовую. Не сказать, что при виде трупов у меня просыпается аппетит, скорее даже наоборот, но сегодня что-то я слишком мало съела за завтраком, меня ведь постоянно отвлекает от еды болтовня Владика, так что почему бы и не перекусить? Тем более, что мою трапезу не будут прерывать злобные зырки моего наилюбимейшего напарника. Так я провела оставшуюся половину дня исключительно в приятной одиночной атмосфере, наполненной запахом лаванды и чабреца. Почти три часа до вечера я пролежала в ванной, чем довела себя почти до обморочного состояния, потому что такое количество лавандового мыла, которое мне продали в Красноуральске, было многовато для моего носа. который привык к запаху гниения и леса. Пожалуй, я становлюсь Маугли, стоит этого избегать, а то стану как Громов, — психопатом, который тащится от ловли рыбы без удочки и предпочитает есть живых животных, нежели мертвых. А потом я валялась в кровати, растянув ноги наподобие морской звезды, и снова перечитывала работы моей мамы. В моей голове роились тысячи, миллионы сценариев того, как могла произойти катастрофа и все её последствия. Особо я, конечно, не напрягалась, ведь моя цель была наоборот отдохнуть. так что, фактически, я провалялась без дела довольно много времени до ужина. К моему удивлению, в столовой, даже во время ужина, Диму я не встретила. Зато ко мне подсел Виталик, и принялся рассуждать о том, как он в своем нежном подростковом возрасте стал гопником и воровал мобилки у старушек. Меня эта тема как-то не вдохновила, поэтому, чтобы отвязаться от добрейшего рыжего, я принялась рассказывать ему, насколько же интересно тело человека внутри, расписывая все в таких интимных подробностях, что Виталика к концу моего рассказа просто вырвало. Аппетит мне это, впрочем, не испортило, и я с легкостью докушала свои спагетти, уже ни на кого не обращая внимания. И вот наступила прекрасная, полная темноты и тишины, ночь. Я обожала это время дня, потому что в это время всегда тише всего. Никогда не ждешь чего-то страшного, вообще редко можно ждать сюрпризов от ночи. И мне всегда так нравиться лежать в холодной кровати, сжимая в руках холодное одеяло, и смотря на то, как тень деревьев на противоположной от окна, ничем не прикрытым, стене затейливо шевелится, принимая то форму осьминога, то маньяка с ружьем, то призрака. В любом случае страха я от этого не чувствовала, спасибо эксперименту Галины Николаевне и то, чем она меня там заразила или что она там со мной сделала. И это спокойствие… Звук скрипа веток без листьев, и завывания ветра. И холод. Ах, как же я это люблю! Как же люблю! Чудесное чувство, что тебя никто и никогда не потревожит! Которое, конечно, как всегда, мне должен испортить один мой гадосный напарник-инфицированный, которому все равно на личное пространство окружающих. Дима влетел ко мне в комнату, основательно так шандарахнув дверью об стену и без спросу включив лампочку, которая, едва щелкнул выключатель, загорелась очень ярким светом. Я, уже привыкшая к темноте, скривилась и, пробурчав «громовятебяненавижу», зарылась в одеяло, полностью спрятавшись под ним. — У меня есть для тебя охуительно прекрасные новости! Но для начала скажи мне одну очень и очень важную вещь: с какими мужчинами ты предпочитаешь заниматься совокуплением? — спросил мой напарник довольно громко, отчего прекрасная ночная атмосферу полетела коту под хвост, и, пролетев все интересные и не очень пути, попала прямиком в аппендицит. — С теми, кто моется чаще трех раз в неделю, а так же использует мыло, предпочтительного аромата нет, плюс с теми, кто до этого меня не насиловал и действовал исключительно в целях достижения мною морального удовлетворения, — пробубнила я, чувствуя, что уже засыпаю. — Э-э-э… — протянул Дима, явно пребывая в сомнениях, — если я все же схожу в душ, то вероятность сейчас повысится? — Я тебе все равно не дам, ты слишком отвратительно ко мне относишься, — предугадывая дальнейшее оправдывание «Я больной на всю голову, я могу умереть!» я продолжила, — даже на смертном одре не дам, поверь. Напарник хитро хмыкнул и, сперев мое полотенце, висящее на спинке стула, громко и четко сказал «Посмотрим!». Меня это сильно встревожило, и едва дверь захлопнулась, как я вскочила. «Посмотрим»? Что он имеет ввиду? Сан Саныч сказал, что ему не выздороветь? Или что? Натянув джинсы и майку, я выскочила из комнаты. Дима, плохо видный в темноте, скрылся во мраке на противоположной стороне этажа, как раз там где ванные. Я кинулась туда. Волнами на меня накатывало нечто такое, что я забыла. Совсем недавно забыла, не до конца. Ноги медленно стали ватными, но я успела дойти до таблички с обозначением душа. Руки дрожали, когда я тянулась к ручке. Дверь была заперта — неудивительно. Я прижалась лбом к холодному пластику, чувствуя сухость в горле. Мне страшно? Почему я чувствую страх сейчас, просто услышав одно слово этого психованного идиота «посмотрим»? Почему не во время стычек с зомби, почему? Почему не на высотном здании Лесного, почти обрушевшегося, почему же? Дверь открылась, я стукнулась о неё, даже не заметив этого. Из-за неё высунулась рука, и втянула меня в комнату. — Если я опущу глаза, то увижу то, что я видеть не хочу, верно? — спросила я, мужественно стараясь смотреть Диме в глаза, и не смотреть вниз. — Да, верно. Ломиться в ванную не лучший выход, особенно если я сказал, что иду мыться, — сообщил мне напарник, ухмыляясь. — Ты выглядишь вроде бы как живым, так что больше не пугай меня, окей? — произнесла я, рассматривая выступавшие у моего напарника ключицы. Мне вдруг стало интересно, сколько можно монеток поместить в их ямки? — Окей. А теперь, как я думаю, тебе лучше выйти, если ты не хочешь стать жертвой очередного изнасилования, так как я уже на грани, — Дима пинком выгнал меня из ванной комнаты. Я почувствовала себя одновременно страшно веселой и страшно разозленной. Веселой потому что Дима бы навряд ли стал скрывать грустную информацию слишком долго, а разозленной — что он скрывает любую иную информацию слишком долго. Вот уж не знаю, что же мой напарник там делал, но я простояла около двери ванной почти час, пристально всматриваясь в темноту этажей внизу. Не знаю что я хотела найти в этой темноте, может, спокойствие. которое я потеряла, едва Дима зашел в мою комнату?.. Дверь скрипнула, но я не обернулась. Мой напарник, приобняв меня, подбородком уперся мне в плечо, прошептав «Еще стоишь?». Я кивнула, почему-то чувствуя, как на глазах появляются слезы. Я разволновалась? Отчего? От слова «посмотрим»? Мое сердце тяжело и гулко стучало, мне казалось, что ему тесно под титановыми протезами, заменившими мне ребра, которые от редкого появления на свете совсем не получали витамина Д, а так же и других важный веществ, и которые почти буквально рассыпались. Почти буквально. Дышалось с трудом., но я не понимала почему и от чего. Откуда-то сверху ощутимо тянуло холодным сквозняком, но мне было тепло. Разгоряченный горячий водой Дима крепко прижимал меня к себе, не собираясь отпускать. — И когда мне тебе могилку рыть? Ты, вроде бы как, собирался на смертный одр? — нарочито весело спросила я, чувствуя, что у меня предательски дрожит голос. — Это слово так склоняется? Я думал, что «одро»… Ну, одр так одр. В любом случае я спешу тебя огорчить, причем очень сильно огорчить, — расстроенно сказал Дима, не поднимая с моего плеча подбородка, который больно упирался мне в кость. Мое сердце пропустило один удар. О боже, я что, волнуюсь за него? И чего мне так страшно? Даже ладони вспотели, ужас какой. Мое тело было словно замороженным, а мысли текли как вода подо льдом. Такое сравнение подходит как нельзя лучше: обычно лед не образуется на реках с быстрым течением, зато в прудах или озерах, там, где стоячая вода он всегда есть. И вот сейчас мои мысли не текли, и лед образовывался, наростая все больше и больше. — Ты вроде бы как хотела моей смерти… — протянул напарник, сжимая меня еще сильнее. " Ес­ли мы не най­дем вак­ци­ну, то ког­да я бу­ду уми­рать, я бу­ду вспо­минать имен­но то, как я те­бя об­ни­мал» — пронеслось у меня в голове. Эта мысль, высказывание месячной давности, вонзилось в лед как стрела, пустив по нему трещины. Всего секунда — и в мое сознание хлынули потоки, огромные потоки мыслей о скорой смерти моего напарника. Такие… светлые. Светлые, светлые, да, они светлые! Почему они светлые? Он убийца-маньяк, жуткий позерщик и актер, как можно думать о нем светло? Как можно?.. Влюбленные всегда видят своего возлюбленного светлее. чем он есть на самом деле… Лучше. О не-е-е-ет. только не говорите мне, что эксперимент Галины Николаевны разрушил какой-то забинтованный маньяк, ловко управляющийся с Сайгой? Господи, о нет, нет-нет-нет, я ненавижу его! С чего мне приходят мысли в голову о том, что я его люблю? О нет, нет нет нет, Вика, приди в себя! Ты же не могла просто взять и влюбиться в него, какой бред! С чего бы? Нет нет и нет, почему я об этом думаю?! Может, потому что после того, как он признается, что он умрет через пять дней, будет отличный шанс подарить ему его долгожданное «на самом деле я люблю тебя» хоть это и будет ложью? Жалкой ложью, которая должна будет превратиться в маску и носиться на протяжении пяти дней, чтобы сделать человека, который рядом со мной, счастливым? — Очень хотела, я прав? — горячие пальцы, на которых была еще сморщенная после душа кожа, коснулись моих щек. — Хей, ты что, плачешь? Я отрицательно покачала головой, — нет, ну конечно же я не плакала, с чего бы мне?.. — но вдруг поняла, что на самом деле слезы уже давно капают с подбородка на пол, застилают мне глаза, щекочут шею. Подтолкнув меня к стене, Дима прижал меня к холодной гладкой поверхности, еще густо пахнущей краской, и принялся рукавом чистой кофты, которые во множестве сложенны в комоде в ванной комнате, вытирать мне лицо. — О, Господи, я так напугал тебя? Ты что там себе напридумала, крысеныш? — улыбаясь, мой напарник растер мне щеки до красноты. — Неужто ты решила, что я собираюсь умирать? Я думал, тебя огорчит как раз то, что я тут еще жив… и буду. скорее всего, долгое время. Ты же хотела моей смерти? Я подняла голову. Лбом я чувствовала теплое, неровное дыхание Димы. Ох, что? Что? Что-что-что? — Ч-чего ты сказал? — шепотом спросила я, хватая напарника за воротник. — Что ты сказал? — Эксперимент Сан Саныча, крысик. Эксперимент… Когда человек любит — он счастлив, когда он счастлив — есть серотонин, когда есть серотонин — болезнь не прогрессирует в организме… — Дима поднял меня на руки, придерживая за бедра. — Считай, что с этого дня меня официально можно называть иммунным. Да. Чудесно. И ради этой информации я успела испытать семь нервных срывов. Я подняла голову наверх, уставившись в потолок, который, в тоже время, для верхнего этажа является и полом. Смотря с какой стороны посмотреть. Такое чувство, словно с меня, с каждой конечности, упало по десятикилограммовой цепи с гирей в тридцать килограмм на конце. Пару минут я смотрела в темноту, совершенно ни о чем не думая. В голове витал ветер, медленный, как улитка. А внутри, там, между ребрами с левой стороны, начало разгораться что-то светлое, как маленький такой белый огонечек. Этот огонечек заставил меня растянуть пересохшие от длительного волнения губы в улыбке. Мне вдруг стало невообразимо смешно. Так смешно, что я с трудом сдерживала смех. Меня буквально начало разрывать от несдерживаемого смеха. — И ты предлагаешь мне отметить это открытие сексом? — догадалась я. — Почему бы и нет? — нахально ответил Дима. — Я просто спросил. Знаешь ли, мало ли… может ты согласишься, — напарник опустил меня на пол и сложил руки на груди. — Может повезет и ты согласишься? Но, как я вижу, меня сейчас пошлют далеко и надолго, я прав? Я хмыкнула. Смех все еще распирал меня, или это не смех, а растущий белый огонечек… — Да. Далеко и надолго. У тебя есть ровно полчаса приготовится, уж не знаю что ты будешь делать это время, пока я буду на крыше приходить в себя после того волнения, что ты мне тут устроил… — протянула я, вкладывая в свои слова как можно больше загадочности. — Полчаса приготовиться к чему? — пораженно спросил Дима. — Ни грамма мыслей, ни миллиграмма понимания намеков, — сказала я разочарованно и побежала к лестнице, ведущий на крышу. — Так это был намек? — громко воскликнула напарник мне в след. — Разумеется! Я жду! — я засмеялась и скрылась в темноте. Из своей комнаты выглянул заспанный Владик: — Вы чего тут устроили? Люди спят вообще-то… — он зевнул. -Кто-то в одиночку спит в кровати, а кто-то занимается разными интересными и очень приятными вещами. — многозначительно протянул Дима и, щелкнув рыжего по носу, на веселе направился к моей комнате. А я на крыше думала, что жизнь окончательно свела меня с ума. Я влюбилась в своего насильника, кто бы мог подумать! И кто бы мог подумать, что лекарство от вируса, — или щелочи, — такое простое… Всего-то навсего счастье. Всего-то навсего любовь. Как сделать человека счастливым? Долгое время не давай ему того, чего он хочет, а потом дай ему столько, чтобы он задохнулся в своем счастье. Я поднялась с ледяных камней, даже не чувствуя, что ветер продувает меня на сквозь. Не скажу, что я очень опытная, но кое-что могу, на моем счету не один удовлетворенный, все же мне не пятнадцать лет… Уж я-то сделаю так, чтобы мой обожаемый псих (или как мне его теперь называть?) задохнулся в моей постели. Или же умер от отсутствия белка в организме. Все же у нас вся ночь впереди… Целая ночь… И с хитрой улыбкой я начала спускаться.