***
И без того серое небо затянуто тучами, а все улочки и тропинки усыпаны редким туманом. Солнце не появляется уже несколько дней, боюсь вообще забыть, как оно выглядит. Не слышу ветер, который бьет по окнам, так что в мыслях пытаюсь воспроизвести этот звук. Не знаю, что меня в нём привлекает, может то, что он меня успокаивает, а иногда даже помогает заснуть. Пальцами чувствую гладкие листы, недавно приобретенного блокнота, деньги на который я, конечно же, своровала. На первой странице довольно странный рисунок: мальчик, невысокого роста, с забавными чертами лица и немного растрепанными волосами, обнимал дерево, обхватив его руками. Это моё воспоминание. Миккель надвигается на меня с распростёртыми руками, намереваясь накинуться и, по всей видимости, обнять. Я не привыкла к такому контакту, мне не кажется это забавным или типа того, а наоборот немного пугает. Я машинально отскакиваю в сторону и хмуро смотрю на мальчика, который удивленно смотрит на меня, не понимая, почему я так себя повела. — Ты что, не любишь обниматься? –Обиженно смотрит на меня, но через секунду на его лице снова сияет улыбка. — Нет, мне не нравится это, да и я… никогда не делаю этого, поэтому… — Пытаюсь как можно доходчивее объяснить ему, но он тут же меня перебивает. — Так ты просто не умеешь? — Миккель потер руки одну об другую, а затем размял шею, поворачивая её туда-сюда. — Нет, просто… — Пытаюсь как-то остановить то, что он собирается сделать, но мальчишка вновь перебивает меня. — Так я тебя научу, — Миккель подбегает к дереву и прижимается всем телом к стволу, щекой опираясь на кору, — просто берешь и делаешь вот так, это очень просто. Из-за того, что он был плотно прижат к дереву лицом, слова получались довольно скомканными и непонятными, так что пытаюсь сдержать свой смех, который вот-вот вырвется наружу. Сейчас все мои мысли забиты этим мальчишкой, даже не представляю, что с ним могло случиться. Неужели в таком городке, как Виндон, мог появиться маньяк или ещё кто похуже. Отдергиваю себя, когда начинаю грызть кончик карандаша — вскоре эти нервы меня и убьют. Иногда мне кажется, что я в самом деле двинутая, как обо мне и говорят, но потом понимаю, что это достаточно здравая реакция на всё вокруг происходящее. Смотрю на время, и когда вижу, что стрелка почти дошла до тройки, аккуратно и тихо стягиваю вещи в рюкзак, посматривая на учителя. Йонас сказал, что будет ждать меня у школы, так что я не имею права опаздывать ни на секунду. Впервые кто-то ждет меня у школы, не для того, чтобы избить или поиздеваться. Не для того, чтобы унизить. Не знаю, что это всё может значить, но я нервничаю слишком сильно, а незнание быстро выводит меня из колеи. Слышу звонок и сразу же вскакиваю с места, рванув к выходу из класса. Поворачиваю за угол, ища шкафчик глазами, а когда наконец нахожу, забираю все нужные мне вещи. Руки немного подрагивают, поэтому не могу с первого раза застегнуть молнию на толстовке, от чего начинаю не только волноваться, но и злиться. Натягиваю рюкзак на плечи и двигаюсь к выходу, пропуская мимо ушей гул школьного коридора. Шагаю по школьному двору, высматривая Йонаса, и совсем не обращаю внимания на остальных людей. Очередная ошибка с моей стороны. Достаточно большая ошибка. Чувствую сильный толчок в спину, так что через секунду бьюсь подбородком об асфальт, и режущая боль расплывается по лицу.***
Устало шагаю по коридору в направлении выхода. Вы когда-нибудь были настолько истощены, что лень даже с места сдвинуться? Не знаю почему я чувствую себя настолько опустошенным, будто во мне не осталось ничего прежнего. Тот же Йонас, только без постоянной беззаботной улыбки на лице, без сияющих глаз, без жизни. С каждым вдохом меня обволакивает это всё больше и больше. Может я просто меланхолик? Тогда почему раньше ничего подобного чувствовать не приходилось? Я просто чокнутый, шибанутый на всю голову, вот почему Марта всегда так смотрит на меня и ведет себя довольно странно. Застегиваю молнию рюкзака, до конца запихивая все вещи, и захлопываю дверцу шкафчика. Вспоминаю, что утром договаривался встретиться с Эмилией после школы, поэтому нехотя прибавляю шаг, она ведь не виновата в том, что я не в настроении. Да и ведет она себя довольно мило, если учитывать то, что мы никогда не считались друзьями. В первый раз я её увидел, когда директор представлял нам Эмили, как новую ученицу класса, тогда она не была настолько закрыта, и люди не так сильно её пугали. Если говорить о нашем знакомстве, то оно было не таким странным, как-то, что происходит в моей жизни. Она просто рыдала в коридоре, и, честно говоря, сначала я думал, что так ей и надо, что ей досталось по заслугам, так как сплетни ходившие по школе казались мне довольно правдивыми. Не без пренебрежения я спросил, что с ней, человечности меня ещё никто не лишал, и Эмили оказалась вполне вменяемой девчонкой. Толкаю дверь и чувствую, как ветер проникает сквозь свитер, мурашками раздаваясь по грудной клетке. Застегнуться лень, так что продолжаю идти, терпя холод. Все спешат поскорее покинуть территорию школы, и двор пустеет на глазах. — Эй, — вижу знакомую фигуру, которая подбородком прочесывает землю, — что ты делаешь? Я плохо реагирую на стрессовые ситуации, думаю, что по моей грозности можно было заметить это. Становлюсь между Эмилией, к слову, которая всё ещё лежит на асфальте и что-то бубнит, и Джинн. Отвратительнее девчонки, чем она, свет ещё не видал. Конечно, по внешности этого не скажешь — выглядит она довольно миловидно, но её поведение вызывает дикий страх даже у меня. — Тебе-то какое дело до неё? — Хмурит брови та. Сейчас никто не мог поддержать её смехом, почему-то компания, которая всегда кружит вокруг Джинн, не стояла рядом с ней. — Или подождите-ка, у Гофман появился ухажер? Точно, чокнутая девушка для не менее чокнутого парня. Раздражительный смех ударил по ушам, и на лице девушки появилась гордая ухмылка. Растерянно бегаю глазами по её лицу и пытаюсь найти оправдание её словам. Она не может знать ничего, Бартош ведь никому не сказал. Джинн просто сучка, которая играет со всеми подряд, нельзя её слушать. — Проваливай отсюда, — всё, что смог выдавить я. Разворачиваюсь и пытаюсь приподнять Эмили за предплечье, но она начинает извиваться и мычать, что вызывает во мне ещё больше потерянности, — эй, это я. Трясу за плечо, но она лишь зажмуривает глаза, проглатывая тяжелые вздохи. Джинн всё также усмехается, стоя в стороне, но сейчас меня начинает одолевать злость, а не растерянность: — Я же сказал, проваливай! — Наконец, эта дебильная улыбка исчезает с её лица, а затем и сама Джинн, просто берет и уходит, даже ничего не ответив. Странно. Ухватываюсь уже двумя руками за её плечи и тяну вверх, приподнимая девушку, которая смущенно хмурит брови, не поднимая взгляда. — Что с твоим подбородком? — Наклоняюсь, чтобы лучше рассмотреть рану, но Эмили тут же отскакивает закрывая руками лицо. — Ничего, — слышу сбитое дыхание, поэтому останавливаю попытки приблизится к ней, может в этом вся проблема? — Я в порядке.***
Как же я ненавижу себя за это. Слабачка. Даже своих эмоций при себе держать не могу. Прижимаю ладонь к подбородку, который уже кровоточит, и пытаюсь сдержать слезы, что размывают картинку перед глазами. Зажмуриваю глаза, тихо вдыхая через нос, чтобы нормализовать сердцебиение, но всё тщетно. Чувство стыда расплывается по всему телу, заставляя отступать назад. — Я просто хочу помочь, — голос Йонаса целиком и полностью выводит из равновесия, и я ощущаю легкое покалывание в районе легких. Чувствую пустоту, будто мой живот вспороли, а содержимое выкинули на помойку. Слабачка. Только сейчас в мою голову пробрались некоторые вопросы. Кто я? Что я из себя представляю? Что умею? Я никто, просто тело, которое портит кислород. Я не имею характера, другими словами — бесхребетная. Я никто. Не делаю ничего полезного, а только жалуюсь на жизнь и на жестокое обращение к себе. Я никто. У меня нет будущего. Я никто. Прогибаюсь под всех подряд. Я никто — пустота. Холодный взгляд уставился на Йонаса, который ожидает ответной реакции, но её не следует. Парень ждет ещё несколько секунд, но ответа всё также нет. — Пошли, нужно что-то сделать с твоим подбородком, матери всё равно нет дома, — подталкивает меня вперед, но я становлюсь на прежнее место. Не хочу. Йонас вопросительно смотрит на меня, но в моём взгляде нет ничего прежнего. Нет скомканности, нет смущения, только усталость. — Не нужно тратить на меня время, — ладони не трутся одна об другую, как раньше, только безжизненно висят вдоль тела, — Тебе лучше пойти с кем-то другим. Мне не хочется этого говорить, но так и вправду лучше. Я только тяну на дно, создаю проблемы — я проблема. Зачем обременять кого-то? Йонасу не нужна такая жизнь. Не нужны проблемы. — Нет, Эмилия, — его тон вызвал во мне удивление, прежде он всегда говорил мягко, через чур ванильно. Неужели он больше не чувствует жалости? По всей видимости я могу вызывать только отвращение, тогда зачем ему это? — Ты сказала, что не оставишь меня одного. Помнишь? Так вот, тебе сейчас нужна помощь, и я помогу. Больше он не сказал ни слова. Мы просто идем, в полной тишине, никто не хочет начинать говорить. Вот, что заставляет его вести себя так — чувство долга. Давление давит на виски, заставляя голову ныть от боли. Я устала от этих мыслей, устала думать. — Зачем? — Взгляд уперся в асфальт, я действительно не понимаю причины всего происходящего. Не слышу ответа, поэтому предполагаю, что он не понял вопроса. Удивленный взгляд долбит мою макушку, — зачем ты делаешь это всё? — А что я делаю? — Непонимание Йонаса начинает меня злить, поэтому поднимаю глаза недовольно надуваю щеки. — Помогаешь мне. Говоришь со мной. И вообще обращаешь на меня свое внимание? –Легкая улыбка появляется на его губах, но меня это злит ещё больше. — Что тут смешного? — Я просто хочу, вот и все, — теперь я не понимаю ещё больше. Неужели, всё так и работает? Но вспомнив о себе, о своем внешнем виде, характере, мысленно сморщиваю лицо. Даже думать о таком стыдно. — Если кото-то относится к тебе плохо, это не значит, что я отношусь так же. Чувствую себя мега-тупой. К чему он клонит? — И что это должно означать? — В моём взгляде уже нет намека ни на злость, ни на пустоту. Странно, что общение с кем-то может вызвать такой эффект. Откидываю эти мысли, пытаясь засунуть их глубоко подальше. — Просто перестань обращать на это свое внимание, — Йонас подходит к дому и придерживает дверь прежде чем войти, отступает назад, впустив меня первой, — ты проходи наверх, там моя комната, я сейчас поднимусь. Недоверчиво оглядываюсь по сторонам, рассматривая обстановку вокруг. Здесь довольно мило. Но, если учитывать то, что я из приюта, то любой дом покажется мне уютным и привлекательным. Несмотря на то, что всё сделано в достаточно холодных тонах, чувствуется комфорт и тепло, семейные фото висят на стенах, вводя меня в небольшой ступор. Когда-то и у меня были такие фотографии, но это было слишком давно. Мне было лет пять, а после всё пошло не совсем ровной дорогой, если так можно сказать. Сначала отец ушел в неизвестном мне направлении и по непонятной мне причине, а затем мать начала пить и употреблять всякое, стягивая вниз и меня. Вот, это история о том, как я стала отбросом общества. Аккуратно поворачиваю ручку и толкаю дверь вперед, осматривая комнату. Вообще, в ней нет ничего необычного, меня привлекает лишь то, что она выглядит живой. Постель смята, так как её заправили не до конца, учебники и тетради хаотично разбросаны на столе, какие-то вещи висят на стуле, обувь немного выглядывает из-под кровати, показывая носки кед. Прохожу дальше, тихо закрывая дверь, и подхожу к столу Йонаса. Конечно, вторгаться в чужое пространство плохо, но мне до жути интересно. Рассматриваю учебники, которые, между прочим, находятся в очень аккуратном состоянии, не каждая девчонка может таким похвастаться. Перевожу взгляд на бумажку, торчащую между листов книги, и оборачиваюсь к двери, чтобы убедиться, что Йонаса ещё где-то капается, аккуратно вытаскиваю её разглаживая края. Это фотография, на ней он и его отец, не похоже на какой-то праздник, скорее на обычную вылазку за город, не более. Их лица озаряют счастливые улыбки, почему Йонас хранит её именно здесь? Его дом и так увешан кучей фотографий, а эта спрятана, конечно, не совсем удачно, но всё же. Слышу скрип двери, поэтому машинально отскакиваю от стола и поворачиваюсь к двери, всё ещё сжимая фото пальцами. Как ни странно, жизнь всё ещё не научила меня к стрессовым ситуациям. Хочу что-то сказать, но ком в горле мешает даже дышать, так что просто смотрю на Йонаса, лицо которого потеряло вообще какие-либо эмоции. Его взгляд устремился на мои руки, а точнее на то, что было в них. Рвано вдыхаю и пытаюсь выдавить хоть что-то: — Я не хотела… — Теперь его холодный взгляд припал к моим глазам, так что говорить стало в разы тяжелее, — я лучше пойду. Быстро кладу фото обратно на стол и шагаю к двери, пытаясь обойти Йонаса, но тот, словно, опять оживился: — Нет, всё в порядке, со мной такое бывает иногда, — протягивает мне вату со спиртом, наверное. Замечаю что-то странное в его поведении, он будто не здесь. Нет сейчас-то он стоит передо мной, но мысли витают где-то далеко. Мне знакомо это, сама раньше такой была, да и сейчас мало что изменилось. — Это нормально, — опускаю рюкзак на пол и прикладываю вату к подбородку. Йонас немного мнется, присаживаясь на кровать. — Что ты имеешь в виду? — Запрокидывает голову назад, упираясь макушкой в стену. — Твоё состояние. Когда моя мать умерла, я тоже чувствовала нечто подобное, — зажмуриваю глаза, и снова касаюсь ватой раны, — иногда я могла просто сидеть и пялиться в стену часами. — Разве что-то из этого может быть нормальным? — Ставит голову в нормальное положение и немного приподнимает брови вверх. — Вряд ли. Но как-то же нужно это переживать? Так, что думаю, мы вполне нормальные люди, — эти слова вызвали у меня смех, но лицо Йонаса оставалось таким же холодным. — Не думаю, — голос Йонаса еле доходил до моих ушей, так что хмурю брови не понимая, на что он намекает. — В смысле? — Нервно заправляю прядь за ухо и прикусываю губу. Неужели, он так аккуратно называет меня чокнутой. Нет, я странная, но не до такой степени. — Не был я ни в какой Франции, — его пальцы впиваются в ткань футболки, теребя края, — только если Францию можно назвать психушкой.***