Немного о сигаретах

Сегодня было солнечно. Солнце надоедливо светило в кабинет географии и мешало ученикам седьмого класса смотреть какой-то фильм о Тундре. Сегодняшний урок был записан как "самостоятельная работа", но Кирилл, кажется, сжалился над детьми, которые совсем "распоясались". Он проверял контурные карты какого-то девятиклассника, который собирался куда-то поступать, название заведения в которое собирались поступать Кирилл Юрьевич не запомнил. Он не помнил и того, когда ему хоть раз пригодились школьные карты. Бесполезная трата времени, но у парня выходило неплохо. Семиклассники шумно покидают кабинет, оставляя за собой лишь разрисованные листочки и карандаши на полу. Кирилл устало откинулся на спинку стула, потёр переносицу и вздохнул. Было прохладно и тихо в коридоре. Все наверняка сейчас уже в столовой. Географ было хотел закурить, но тут же отвлекался на ребят из, кажется, девятого класса, которые не спеша шагали в магазин в доме напротив школы. Окно не открыть. – Извините... Старая дверь кабинета поскрипывает, пока ее открывают. Женщина довольно раскованно проходит к столу преподавателя. Стук ее каблуков еле слышно из-за неровно постеленного линолеума. – Добрый день,– Кирилл Юрьевич немного мнется под конец, ведь отчества женщины не помнил. – Галина Викторовна,– кивает она, подсказывая, а после добавляет: – Миронова. Он кивает. В кабинете стало тесно. Стены, на которых обои уже слазили от старости, начинали сужаться. – Вы поговорить об успеваемости? Спешу Вас обрадовать, ведь... Правой рукой он тянется к шкафчику, где лежал его черновой журнал с оценками учеников. Но пальцы его не затронут даже ручку того шкафчика. – Я пришла поговорить о ваших отношениях с моей дочерью. Будь у него в руках хоть что-нибудь - он бы выронил это. Но грохот в пугающей тишине кабинета все равно произошел. Слышал его, правда, только Кирилл. – Даже не будете оправдываться?– зло удивляется она. Галина Викторовна смотрела с холодом. Может, даже с отвращением. Скорее она не знала, как на него смотреть и смотрела именно с каким-то отвращением. Люди говорят, что такие отношения - неправильно. – "О чем это Вы?" Даже не можете этого сказать? Географ смотрел в голубые глаза женщины. Они были нежно-голубого цвета, какие-то блеклые. В ее чертах он не смог разглядеть Анну, разве что в форме губ. Скорее всего, улыбку она унаследовала от матери. – Так это правда?– Галина Викторовна склоняет голову низко, еле слышно даже усмехается. Она смотрит сквозь свои новые весенние сапоги, сквозь старый школьный линолеум, сквозь Кирилла. – Гали... – О чем Вы только думали!– не даёт она договорить. Он слушает ее внимательно, глотая каждую букву сказанную ею. И те, что она еще скажет. – Вы хоть понимаете, что творите!?– женщина энергично встряхивает руками, смотря на учителя своей дочери. – Да, понимаю,– наконец говорит Кирилл. – Нет, не понимаете!– она не намного, но повышает голос. Это "подобие учителя" совсем ей не нравилось. Ни как человек, ни как учитель, ни как кто-то, с кем ее дочь свяжет свою жизнь. Не было никакой причины. Она не говорила с Аней. Ей всего-то 17 лет. Девочка просто не понимает куда ввязывается. В этом Галина Викторовна от части была права. Легко воспринимать своего ребенка именно ребенком, но считаешь ли ты его в 17 действительно взрослым человеком? Сможешь ли ты контролировать своего ребенка вечно? Мать Мироновой не задумывается об этом, да и ни к чему ей это. Она мать. Ей лучше знать. – Думаете, в своем нынешнем положении сможете сделать ее счастливой? Что будет, если не только я узнаю о Вас? Сможете ли Вы быть рядом и поддерживать ее? Когда ей будет больно? Она давила на жалость. Ей это удалось. Кирилл чувствовал себя маленьким ребенком, будто он порвал новую куртку, за которую его мать отдала последние деньги. Но разговор был не о какой-то куртке, а о человеке. Об ученице и о самом Кирилле, об их отношениях, которые зашли слишком далеко. Географ уже не слушал ее, заранее зная, что придется сказать. Он встал. Посмотрел на женщину с неожиданной для нее некой покорностью и оглядел с ног до головы. – Прошу прощения,- сказал он. Галина Викторовна ждала этого, но спокойней ей почему-то не стало. – Вы правы во всем, что сказали. Я прошу не говорить об этом разговоре Анне,- его голос не ломался, он не дрожал внутри, а наоборот был совершенно спокоен. Мать только кивает, а после уходит. Она не попрощалась, не хлопнула старой скрипящей дверью. В коридоре были слышны стуки ее каблуков о плитку. Учитель рухнул в кресло, запустил руку в волосы и всё-таки закурил. Девятый класс ребята взрослые, все поймут. Сидя в пустом кабинете географии, он чувствовал, как что-то предало его. Невероятно быстро и настолько больно, что не было сил сопротивляться. А тьма, поглощающая его, будто сочувствовала ему. Закуривая вторую сигарету, он всё ещё не чувствовал себя.