дауншифтинг

вопреки всем клишированным ожиданиям о неловких разговорах и косых взглядах, утро началось как обычно: то есть, с громкого намджуновского «еб вашу ж мать» под аккомпанемент разъебаной мебели и точно такого же громкого «завали пасть, мудак» от предсказуемо недовольного такими немузыкальными симфониями с утра-пораньше мин юнги с противоположного конца квартиры. тэхен только едва успел продрать после вчерашней вселенской попойки заспанные глаза, а над ним уже нависла чья-то больно жизнеутверждающая рожа с громоздким рюкзаком наперевес, и только по нескольким парам колец на пальцах в той самой «больно жизнеутверждающей роже» удалось распознать хесана, чьи выкрашенные в кислотный зеленый волосы заставили тэхена окончательно проснуться. вышеупомянутый намджун выплыл долговязой мрачной тенью из-за угла и прошелестел на кухню, где сразу начал уверенно греметь дверцами шкафчиков, кухонной утварью и кофейными стиками. в квартире тут же запахло сгоревшей яичницей и быстрорастворимой кофейной жижей. тэхен заторможено моргнул, потом моргнул еще, потянулся за валявшимся на зарядке телефоном, и заорал прямо как намджун, потому что на календаре светился сраный понедельник, а проебывать первый учебный день у него так-то в планы не входило. мерзкий хесан нетолерантно проржался своим мерзким смехом вслед, и скрылся за тем же поворотом, напрочь отбивая у намджуна всякое чувство утреннего дзена и ауру голубя мира. пятью минутами позже, когда тэхен уже наскоро натягивал второй носок, на кухню выплыл просветлевший мин юнги со следом от подушки на колючей щеке, в растянутой футболке с плеча какого-нибудь сокджина, и тотальным пиздецом на башке. тэхен растерянно потер собственный лохматый затылок, и не успел запахнуть зевающую пасть, как все тот же юнги сунул в нее палец. блять. — у вас осталось пять минут, мудачье, — безразлично констатировал он. настенные часы звонко отбили семь тридцать, за заляпанным дождевой водой окном крякнула ворона, алюминиевый чайник закипел, и только отвратительный по своей похмельной природе джин хесан все так же отвратительно шутил изводя на говно всех остальных обитателей жилища. — сука, — беспомощно отозвался намджун и одним глотком допил свой полулитровый американо без сахара, молока, и кофе видимо тоже. тэхен вновь раззинул пасть до хруста в челюсти, но сунуть палец гнусному шреку в виде хесана уже не дал. — две минуты, — паскудно пропел тоненьким голосом юнги и пропал из поля зрения так же неожиданно, как там и появился. загремели ботинки, чья-то толстовка слетела с крючка, звякнула связка ключей, а затем входная дверь хлопнула дважды, и тэхен сообразил, что пора тоже как бы сваливать. он наскоро просунул пятки в черные конвера и схватив неопознанную толстовку с пола, выскочил следом. все началось в лучших традициях мелодрам для тупых пубертатных подростков: с того, что по дороге в университет он предсказуемо заблудился. потом о макушку ударились сразу несколько первых капель, а затем в плечо врезался какой-то левый чувак с огромезным стаканом карамельного макиатто из старбакса. он откинул со лба безбожно рыжую челку, задорно улыбнулся, спешно извинился, и только было собрался уходить, как тэхен неожиданно даже для себя вцепился в рукав его понтовой кожанки. — эй, ты случайно не знаешь где тут третий корпус? рыжий снова обернулся и теперь тэхен заценил и его смазливую морду. — вооон там, — загадочно ткнул пальцем он, но тэхен конечно же ничего не понял. — я как раз туда. ким на это только квадратно улыбнулся, и протянул руку с радостным «здароваятэхен». пацан обезоруживающе улыбнулся в ответ и представился пак чимином. пак чимин был одного с ним возраста, и вовсе не такой тихий каким казался с первого взгляда. третий год учился на танцевальном и у него там была даже не толпа, а целая организованная группировка мрущих по нему девчонок. полная башка соплежуйства по своей милой одногруппнице пак чеен, а сам он домашний мальчик из хорошей семьи, отчаянно ищущий приключений и настоящей жизни. тэхен как-то чересчур быстро просек в нем ироничную падлу, родственную душу, и почему-то решил, что с этого самого дня пак чимин — его лучший дружбан навсегда, а чимин видимо считавший так же, именно поэтому сразу потащил тэхена знакомиться со своими остальными друзьями. «они слегка долбоебы», про между прочим предупредил он, и втолкнул его в какое-то непонятное помещение. «клево будет», подумал тэхен, и на протяжении вечера еще очень долго ржал, потому, что по иронии судьбы, знакомится его притащили с его же старшим братом и хенами-идиотами. чимин ржал тоже, а потом заметил в толпе ту самую пак чеен, и с того момента тэхен его больше не видел. в клубе дофига темно, бесконечно людно и сильно пахнет пролитым на потертый замызганный пол высокоградусным алкоголем. тэхен несколько раз врезается в чьи-то локти и спины пока пытается пробраться ближе к диджейскому пульту вслед за джином. тот прется бронированным крейсером прямо через ужратую под ноль толпу и ему вообще хоть бы хны. тэхену вот совсем наоборот: он злой как падла, десять раз вспотевший от всех этих выматывающих рандеву из одного угла в другой, и все еще к огромному сожалению абсолютно трезвый. он устало трясет головой, смахивая прилипающую ко лбу влажную светлую челку и честно пытается не терять из виду сокджина, хотя хочется откровенно наоборот. особенно, если учитывать ту блядскую воскресную ночь. по словам юнги, джин выполз из своей комнаты только ближе к вечеру, и выглядел настолько умирающим от вселенского похмелья, что даже бесчувственному кирпичу по имени ким тэхен стало вдруг его немножечко жаль. тэхен решил — поговорят вечером. сокджин решил — нажрусь в три пизды вечером. джин сказал, джин сделал: он уже успел где-то раздушить безобидную ноль пять текилы, и совершенно мистическим образом, надраться в минус. он дохера развеселый и румяный, готов и горы свернуть и море перейти, но пока, получается только протолкаться к бару, где хорошо знакомая рожа такого же разъебанного хесана уже машет им своей кривой пятерней в бесконечных кольцах. тэхен корчит страдальческое лицо, приземляясь на высокий барный табурет немногим левее от него, и только сокджин продолжает стоя шататься у перегородки, откровенно пялясь на задницу отвернувшегося к другим посетителям бармена. — ты мерзкий, прекрати, — говорит хесан, продолжая булькать своим разноцветным стаканом. сокджин обиженно выгибает бровь и отодвигает подальше свой халявный дайкири. — ты свою рожу вообще видел? — ржет он. — вот ты действительно мерзкий, только педофильских усищ не хватает. тэхен непонимающе хмурит лоб и тупо пялится то на одного, то на второго идиота. — ей блять вчера исполнилось восемнадцать, отъебись, утырок. и пока они не похерили к чертям весь бар, не сломали стулья и при этом не убили случайно друг-друга, тэхен опрокидывает в себя сразу три шота и уже навеселе качает ногой в такт сочным битам. — здарова. к нему вообще непонятно откуда подваливает юнги. его рубашка растегнута на несколько первых пуговиц, а на веках тонкая стрелка. тэхен смотрит на него как на какую-нибудь диковинную инопланетную тварь и забывает закрыть рот. — хули смотришь? — толкает его тот, и кособоко ухмыляется. — да, я тот еще красавчик. тэхен ржет гиеной и позволяет себя по-отечески хлопнуть по плечу. юнги обходит его, свешиваясь на край барной стойки, и рукой подзывает к себе того самого симпатичного бармена, которого пятью минутами раньше пытался склеить сокджин. — виски. симпатичный бармен вопросительно вскидывает брови. — два по пятьдесят. юнги отворачивается обратно и хитро смотрит на тэхеновы уже блестящие глазища. — челюсть подбери, — говорит он и щелкает его по подбородку. тэхен не хочет подбирать челюсть. у тэхена сраный пубертат и ему очень, очень хочется. он расплывается в идиоткой улыбке, и юнги смотрит на него как на недалекого, подталкивая поближе второй стакан. — выпей лучше, мелочь. «не сильно то и хотелось», инертно думает тэхен, когда мин осторожно протискивается между его коленей со стаканом в руке, ввязываясь в дофига интеллектуальную беседу с сокджином и хесаном. те уже сверкают скопившейся вокруг них батареей пустых разноразмерных стаканов из-под алкоголя и хмельным румянцем на скулах. тэхен допивает оставшийся на дне граненного стакана виски, и не глядя отставляет его в сторону. танцпол перед ним гудит звучными басами и сверкает радужными вспышками светодиодов, алкоголь разгоняет кровь, долбит прямо по центральной нервной, и во всей этой вечеринке жизни и алкогольном бреду ему мерещится довольная рожа самозабвенно сосущегося с любовью всей своей жизни пак чимина, пятьдесят оттенков розовой толстовки сокджина и хорошо знакомая ядовитая ухмылка на пухлых губах с кляксой родинки под нижней каймой. тэхен крепче вцепляется увлажнившимися пальцами в сидение табурета, и напрочь отказывается поддаваться этой навязчивой галлюцинации. а галлюцинация сбрасывает капюшон толстовки цвета хаки вниз, засовывает палочки в карман джинсовки и смотрит так настойчиво, что тэхен уже взаправду думает звонить в девять один один, чтобы ему там что-нибудь да потушили. галлюцинация подходит ближе, притираясь коленями к его голым в разрезах черных скини коленям, что нифига не помогает, и говорит: — знакомая толстовка. тэхен смотрит вниз на свою бесконечно черную толстовку с крошечной надписью «off», что приютилась ближе к сердцу и забывает сделать вдох. тэхен расфокусировано смотрит в чужие темные глаза напротив, и чувствует, как под одеждой все начинает нещадно зудеть и свербеть. тэхен отматывает хронологическую ленту внутри собственной черепушки с ядовитым стыдом вспоминая эту же толстовку вечером ранее на чонгуке, когда тот спал в ванной. а чонгук по-прежнему упирается кожей в кожу, и взгляд у него становится настолько вязким, что тэхен буквально чувствует как тонет без права на спасение и дальнейшую первую медицинскую.