дауншифтинг

тэхен иногда такая сука, жуть. чонгук долго смотрит на эту трогательную корзину котят в виде юнги, чимина и этого самого тэхена, которая пьяненько клубится уже добрых минут сорок под его ногами, разводит какую-то сраную лесбийскую гомосятину с друг-дружкой, и не может понять чего ему все-таки хочется больше — смотреть на это дальше и возможно бесстыдно передернуть, или схватить наконец эту наглую мразь за глотку и чтобы все это просто перестало. перестало так зудеть под одеждой. тэхен все-таки откровенная сука. наглая самоуверенная сука, которая точно знает как снести кому-нибудь крышу. особенно хорошо у него это получается почему-то именно с чонгуком. и чонгук ведется на все эти фокусы точно как маленький. реагирует, хотя надо бы нет. хотя надо бы морду кирпичом, и чтобы как все эти разы до — плевали мы с высокой колокольни. но тэхен по-прежнему сука, а у чонгука по-прежнему откровенно хуево с соблюдением баланса. чонгук сидит — диван мягкий, нагревшийся от соприкосновения с его кожей, полностью свободный. на настенных часах что-то около трех ночи, и часть их пьяной, ну, та, что мало-пьющая, толпы уже давно разбрелась по своим углам спать, а эти вот бессовестные — совсем охуели, и выпороть бы всех, чтобы неповадно, но это же хены и…тэхен. тэхен, который цепляет ладонями его бедра, и укладывает свою белобрысую макушку чонгуку на ногу. тэхен, что трется своей дурной головой, и чьи мягкие волосы щекочут чонгуку кожу в разрыве джинсов на колене. тэхен, который упирает свой острый подбородок в твердую ляжку и смотрит так, будто не пил вовсе. — чонгук? его голос мягкий от пива и соджу, а пальцы холодные и пахнут никотином даже на расстоянии, когда тэхен осторожно трогает его оголенную теплую кожу, залезая под край разорванной на колене ткани. — что? у чонгука страшно сипит голос, и он совершенно не понимает почему. он смотрит на тэхена в ответ, отставляет недопитую банку с горьким хайникэном в сторону, и чувствует, как его физически размазывает от всего этого по дивану прямо в этот самый момент. в голове звенит от выпитого алкоголя, в желудке тянет от осознания того, насколько лицо тэхена близко к его паху, и в яйцах становится враз так тяжело, что хочется просто встать и пойти подрочить. он цепляет чужие ледяные пальцы кулаком, и замирает так на некоторое время, вляпываясь зрачками в чужие зрачки. у тэхена ни радужки, ни зрачка. глаза темные и непонятные. на скулы ему падает клок люминесцентного желтоватого света с горящей в коридоре лампочки, и его щеки сюрреалистически вытягиваются прямо как лицо чувака из фильма «крик». чонгук все еще держит его пальцы в захвате собственного кулака, и чувствует, как те постепенно начинают теплеть. тэхен вновь смотрит ему прямо в глаза, и чонгук думает, что если в этот самый момент хен его о чем-нибудь попросит — он тут же согласится. — я… он открывает рот, и чонгук слышит с каким влажным звуком размыкаются его потрескавшиеся губы, но тут же резко тушуется, когда диван с другого конца прогибается под чужим весом, и на него валится вымотавшийся от продолжительных танцев хосок. он зачесывает темные волосы назад разбитой пятерней, властно манит рукой, и к нему на колени тут же переползает пьяный в драбадан непривычно послушный юнги. они некоторое время совершенно ничего не стесняясь сосутся на общем диване, и чонгук глубоко залипает на всех этих мокрых звуках, тихом урчании юнги хосоку на ухо, приглушенной музыке с чье-го айпада, и горячих ладонях, поглаживающих его по низу живота. он откидывает голову на мягкую кожаную спинку, а когда поднимает обратно, то в гостиной уже никого кроме них с тэхеном нет. у того теперь теплые руки, и они по-прежнему тягуче гладят чонгука под пупком. в глотке сильно сохнет, и когда он захватом кулака цепляет тэхенов влажный затылок, то думает, только о том, насколько сильно ему хочется тэхена целовать.