Воспоминания из будущего

Они собрались в лаборатории уже поздно вечером, когда все так называемые занятия кончились и все сотрудники были более-менее свободны, чтобы обсудить важное происшествие — самое важное за сегодня. А, может быть, и за многие недели. Джоанна находилась в ступоре. Не моргая, она держала в руках чашку с напитком и изредка потягивала его, переваривая информацию. Роза молча смотрела на серебряно-голубой куб посреди лаборатории, будто надеялась увидеть там ответы на все свои вопросы. Она выглядела беспомощной. — То есть ты утверждаешь, что в сознании Хейдена уже кто-то присутствовал, когда вы там оказались? — с удивлением спросила Джоанна, делая глоток горячего кофе. Она уставила взгляд в неопределённую точку в пространстве. — Да, — серьёзно ответил Юэн. — И этот кто-то явно хотел завладеть ценными воспоминаниями Хейдена. — Он бросал меня по самым ужасным моментам из моей жизни, — включился в разговор Кристенсен. На его лице отображалась великая усталость. Ему бы отдохнуть пару дней, а они заставили его развивать навыки по блокировке сознания — это необходимо, но так изнуряюще, что он чувствовал себя хуже выжатого лимона. Наверное, скоро он безо всякого чая уснёт на лавке — ногами на сидении, лицом в траве. — Детство, — пояснил он. — Самое лучшее и самое худшее воспоминания. Не знаю, кому это понадобилось, но… — Скажи, Хейден, — Роза обернулась к нему, наконец-то отвлекшись от куба. — У тебя бывало такое раньше? Чтобы кто-то смотрел твои воспоминания? Хейден, понимал, к чему она клонит. Испытывал ли он такое за три последних месяца. Голоса в голове, контроль над разумом, галлюцинации… Он изрядно пытался вспомнить. Но ничего, кроме обыкновенных видений, на ум не приходило. — Ты не чувствовал, чтобы кто-то проникал в твою голову? — уточнила женщина. Хейден вновь покачал головой. Тогда все прониклись молчанием, и лишь Юэн почёсывал бороду в глубокой задумчивости. Он казался мудрым старцем, к которому все приходят за советом. Жил в горах отшельником и каждое утро медитировал в поисках ещё большего покоя. Удивительно, подумал Хейден. Этот человек хотел казаться открытой книгой, но на деле был таинственен, и это в нём так манило… Кристенсен сглотнул слюну. Только не это. Не успел он как следует погрузиться в свои раздумья, как вдруг услышал знакомый мелодичный голос. — Тебе снятся кошмары. Он дёрнулся. Оказывается, всё это время он в упор смотрел на профессора. Изучал мельчайшие детали его лица. Каждую морщинку, каждый волос и сияющие глаза. Да ещё и с приоткрытым ртом. Юэн, прищурив глаза, покосился на него. — Да, молодой человек, я к вам обращаюсь. И ротик закройте, — и он аккуратно приподнял его подбородок изящными белыми пальцами. Хейден проморгал и снова включился в разговор. — Да, мне снятся кошмары. — Они как-то связаны с тем, что в твоём подсознании кто-то подселился? Как думаешь? Интересно… Хейден нахмурил брови. — Я не знаю. Каждый раз, когда я вижу сны, помимо всего прочего, я чувствую нарастающую темноту внутри меня. Как будто я борюсь со внутренними демонами. Я часто вижу какое-то пламя, убийства, кровь, крики… Не знаю, это так страшно. Каждый раз я боюсь, что сойду с ума или того хуже… Вы думаете, это зависит от лишнего человека в моей голове? — Боюсь, что так, Хейден, — с сожалением произнёс Юэн. — Они пытаются украсть твои воспоминания о будущем. Чтобы что-то в нём изменить — в свою пользу. — Но это не вы, так ведь? Вы были в моей голове в тот момент? — в голосе Кристенсена отчётливо проявлялась надежда. — Как ты мог подумать на меня? — округлив глаза, спросил Юэн. — Ты прямо сейчас лишился оценки автоматом за экзамен. — Но профессор! Беседа, предполагавшая несколько участников — Джоанну, Розу, Лиама, Юэна и Хейдена, — превратилась в импровизированный диалог между преподавателем и студентом, а оставшиеся трое лишь с интересом наблюдали за доводами, которые они предлагали. — Погодите-ка, — включился в беседу Лиам. — Вы предполагаете, что кто-то управляет мыслями и видениями Хейдена и заставляет его чувствовать мучения? Видеть кошмары вместо достоверной картины? — Да, — в один голос ответили Юэн и Хейден и мигом взглянули друг на друга, вскинув брови от удивления. Так же резко они отвернулись. — Тогда это упрощает ситуацию, — ответил Лиам, опуская глаза. Затем посмотрел исподлобья. — Или значительно усложняет. — Но кто это мог быть? — тут же отозвалась Роза. — Кому понадобилось творить такое с тобой, Хейден? — она сощурила глаза. — У тебя есть недоброжелатели? Может, кто-нибудь из твоих знакомых? Тот заметно напрягся. — У меня нет близких людей, не то что врагов. В колледже с ни с кем не общаюсь, даже с соседом по комнате в общежитии. — Что насчёт твоей семьи? — предположила Джоанна. — Или знакомых твоих родителей? Может, у тебя были какие-то связи? Хейден открыл было рот, чтобы ответить, но тут же моргнул и опустил взгляд, глотая слюну. Он прочистил горло и поёрзал на стуле. Что-то беспокоило его. И вопрос Джоанны был слишком прямолинейным, несмотря на то, что она не знала всей правды изначально. Никто из них не знал. — У меня нет семьи, — лишь ответил он. Джоанна облизнула губы и прикусила язык, дабы не сболтнуть лишнего. — Прости, — лишь прошептала она. — Тогда это всё слишком странно, — констатировал Лиам. — В любом случае нам нужно предотвратить недоброжелателя прежде, чем он сведёт Хейдена с ума. — Или она, — напомнила Роза. — Мы можем попытаться забраться к нему в сознание ещё раз, — произнёс Юэн. — И посмотреть, кто может в нём прятаться. Джоанна, ты же вроде способна на такое? — Да, — она снова сделала глоток кофе. — По крайней мере, я отлично ориентируюсь в чужом сознании. Так что мы можем попытаться. Завтра, к примеру. Сейчас ничего не выйдет. Хейден слишком слаб. Пускай отоспится. Может быть, за ночь что-то изменится. И она была права. На том они и разошлись, оставляя лабораторию пустующей.

***

Вечер сгущался тёмными красками прямо над лагерем. Хейден избегал людей. После собрания он сбежал подальше ото всех, чтобы не встречаться ни с Розой, ни с Джоанной, которая не понравилась ему с самого начала, ни с Лиамом, который больше не играл роли в этой странной картине будущего, но утверждал, что знает и может всё. Хейден не понимал, во что ввязался, что происходит и почему именно на его долю легла такая тяжкая судьба. Ему было всего двадцать лет, так почему же еженощные кошмары изводили его так, что он выглядел на все тридцать? Он был бы рад перестать изводить себя, но как только он стал более-менее просвещён, почему эти сны его преследуют, то сразу выяснилось, что в его голове есть ещё какой-то незнакомей, пытающийся надавить на его сознание. И почему он так действует — тоже непонятно. Оставалось уже слишком много открытых вопросов. Что тогда будет дальше?.. Он сидел на разгорячённом после дневных солнечных лучей камне возле реки. Звук людских голосов доходил до него издалека, приглушённо лился смех и нестройный хор из слов. Такой же он уже слышал в своей голове сегодня — только в тысячу раз громче и назойливее. Он понимал, что больше никогда не хочет лезть в эти неизведанные дебри и подвергать себя огромному страху, а его заставляли снова в них окунуться уже на следующий день. Хейден потряс ногами — крошечные камешки тут же упали и полетели вниз, в воду, следуя за течением. Кристенсен с сожалением посмотрел на них и вздохнул. Слишком много он вздыхал в последнее время. Он был здесь совершенно один. Сразу сбежав из лаборатории после так называемого собрания, он пытался найти место для уединения. Пытаясь избегать взглядов чужих людей, он прятался от их внезапного желания познакомиться, хоть и знал, что они не желают ему ничего плохого. Он не любил разговаривать с людьми. По крытой аллее в тот момент решили пройтись половина обитателей лагеря, и Хейден сразу понял, что идти с ними вместе — плохая идея, если ему надо всё обдумать. Тогда он, лавируя между двумя жилыми зданиями, набрёл на заросли деревьев и, пробираясь сквозь ветви, нашёл узкую утоптанную дорожку, изредка прикрытую пожухлой листвой — видимо, оставшейся с прошлой осени. Доверившись этому пути, он нашёл тайное место — камень на возвышении, словно алтарь перед бегущей рекой, а на той стороне берега начинается заповедник. Здесь он и устроился, взбираясь на камень и полной грудью вдыхая чистый воздух. Отсюда открывался чарующий вид на восходящие к небу сосны. Вид, достойный кисти художника. Хейден видел пробегающего мимо оленя, прыгающую с ветки на ветку белку и снующего в поисках добычи ежа, и это хоть на минуту возвращало его из реальности. Ветви зашуршали в тот самый миг, когда солнце опустилось за горизонт и лагерь окутали смутные сумерки. Наверное, в общем дворе уже зажгли фонари, но здесь было так романтично темно и прохладно, что Хейден мог променять тёплый свет на этот алтарь одиночества. Он обернулся, чтобы посмотреть, кто приближается. Из-за его слабого зрения пришлось сощуриться, а в сумерках даже так он не видел лица — узнавал лишь по очертаниям фигуры и цвету одежды. — Теперь это не моё секретное место, — произнёс знакомый голос. — Простите, я не знал, — смущённо ответил Хейден. Юэн вышел из-за густых ветвей и присел рядом, на землю. Хейден было привстал, уступая ему камень, но тот отмахнулся рукой. — Я насиделся на нём в своё время. Теперь и твой черёд настал, — профессор оторвал травинку, сунул её в рот и растянулся на траве, подложив под голову руки. — Вы не замёрзнете? — поинтересовался Хейден. — Сейчас холодно. Юэн окинул его странным взглядом, сочетавшим в себе примесь любопытства и величества. — Не замёрзну, — хмыкнул он. — Десять лет провожу здесь время, когда хочется побыть в одиночестве. Вот и ты набрёл на эту тропу. — Вы её вытоптали? — Угу. Издалека, словно голоса, доносился стрекот сверчков. Прячась в высокой траве, они прыгали с места на место, сообщаясь друг с другом. Создавался удивительный хор из звуков природы, и он был искренен, чист, самозабвенен и самоотвержен. Как было бы прекрасно слушать такое целую вечность и сидеть вот здесь, на этом камне, рядом с единственным близким человеком за всю свою ещё короткую жизнь. — Это опасно? — задал вопрос Хейден, шурша ногами в трарве. — Тебе нужно довериться Джоанне — тогда опасно не будет, — Юэн, казалось, уже предугадал, в чём будет заключаться вопрос его студента. — Поверь, она повидала сотни сознаний. Твоё не станет для неё сюрпризом. — Я не могу довериться ей, — удручённо ответил Кристенсен. — У меня огромные проблемы с доверием. — На кону твоя жизнь, Хейден, — напомнил Юэн. — Думай хотя бы об этом. Если мы не предпримем никакие попытки, тебе же будет хуже. — А вы? Вы так сильно страдали, когда видели сны? — надежда сквозила в голосе студента. Юэн посмотрел на него и не мог не заметить, как короткие волосы колышутся с дуновением ветра. В вечерних сумерках Хейден казался таким юным и таким прекрасным с его ещё гладкой кожей, не испещрённой многочисленными морщинами, и пухлыми розовыми губами, словно плод молодой вишни. Он отличался красотой, несомненно. Быть может, великой красотой, которую этому миру ещё только предстояло увидеть. — Да, — безо всяких эмоций ответил Юэн — просто чтобы ответить. Когда рано уходишь с вечеринки, слышишь приглушённую музыку, льющуюся из окон, и, оглядываясь на окно в надежде, что кто-то провожает тебя взглядом, видишь свой же призрак — призрак, держащий в руках бокал вина и разговаривающий со случайным знакомым, которого ты не знал никогда и никогда больше в жизни не встретишь. Так же и сейчас — где-то там, вдалеке, был самый разгар какого-то празднества. Быть может, кто-то отмечает день рождения или объявляет о помолвке, а может, люди собрались в кругу у костра и распевают песни. Там было весело, и переселенцы, знавшие друг друга, наверное, по несколько лет, наслаждались этим незамысловатым праздником, а здесь, в уединённом местечке, сидели две заблудшие души, что не могли обрести покоя из-за постоянных тревог. Лишь тихий шёпот травы и шелест листьев нарушали тишину — а возможно, добавляли ей какого-то уюта. — Это случилось десять лет назад, — промолвил Хейден, теребя в руках сорванную травинку. — А боль ещё такая, словно всё произошло вчера. Юэн не задавал лишних вопросов. Он, смотря высоко в небо, слушал. Просто слушал — и всё, что иногда нужно рассказчику. — Я не помню своего отца. Может, он бросил мою маму, когда узнал, что она забеременела. Может, не узнал. Может, всё совсем не так, как я представляю. В любом случае его не было в моей жизни. Я вырос без отеческих наставлений, не чувствуя его прикосновений, даже не зная, каково это — жить с отцом. Здорово, наверное. Моя мама выносила, родила и выходила меня. Она была мудрой женщиной. Каждый вечер я залезал к ней в кровать — в ноги — и просил рассказать историю, и у неё всегда набиралась куча разных историй — ума не приложу, откуда она их знала. И всегда рассказывала их более чем реально, так, что я заслушивался ими. Я задавался вопросом: мама, такое случалось в твоей жизни? А она улыбалась, подмигивала мне и, расчёсывая волосы, говорила, что выискала истории в книгах. И я до сих пор мечтаю найти эти книги — просто чтобы вновь услышать её голос в своей голове. И так мы проводили с ней целые дни. Моё беззаботное детство… Сколько бы я отдал, чтобы вернуться туда. И провести самые бесценные моменты лишь с ней… У меня больше нет близких людей. Друзья? — он хмыкнул. — Я не верю в дружбу. Однокурсники? Я не доверился бы им. Я не люблю разговаривать с людьми, а уж тем более открывать им душу. Он замолчал на пару минут, доверив сверчкам нарушать покой этого вечера. Никогда в жизни он ещё не ощущал такого умиротворения, как здесь, сидя в одиночестве, лишь со своим преподавателем, и рассказывая ему сокроенные тайны своей жизни, которые никому бы больше не доверил. И почему только он открылся ему? Хотя задумываться об этом, после того как профессор залез в его голову, было бессмысленно: ответ стал очевиден. Тот знает о нём даже больше положеного. — Так я и рос, — продолжал Хейден. — Пошёл в школу. Помню, как мы с мамой выбирали рюкзак, — на его губах застыла печальная улыбка. — Я старался учиться на «отлично», чтобы радовать маму. И я радовал. А затем мне исполнилось десять лет. Мы ехали ночью по шоссе, и больше никого не было. Сплошные кюветы, ухабистая дорога, как помню сейчас. Тогда она смеялась. И я смеялся. И больше никого не было — только звёзды. А потом появился грузовик. И его слепящие фары. Мы увидели его слишком поздно. И всё, как в тумане: визг тормозов, сигнала… Машина отлетела на обочину. Я выжил. Какой-то проезжающий мимо водитель вызвал полицию и скорую помощь. Видите этот шрам? — Хейден закатал рукав рубашки, и взору Юэна предстала длинная красная полоса. — Меня оперировали. В кожу впилось стекло, чуть не дошло до заражения. Но в тот момент мне не нужна была эта операция. Ничего не нужно было. Я лежал на заснеженной дороге, отбиваясь от врачей, которые пытались занести меня в свою машину. Юэн видел эту картину, словно сам присутствовал в ней. Мальчик, истошно кричащий от отчаяния, вырывается из рук докторов, и кидате последний взгляд на машину, в которой загоралась одинокая искра, в скорости подарившая зарево. — Приют для детей, — вздохнул Хейден. — У меня не нашлось родни, которая бы взяла к себе под опеку, поэтому было решено отправить в детский дом. Там я провёл последующие несколько лет, живя в нужде, несчастье и постоянных передрягах. Меня даже не считали за человека. Я видел старания сиделок, но дети… были отвратительны. Они задирали меня по каждому поводу, и, когда я давал сдачи, виновником всё равно становился я. Психолог посоветовал устроить меня в порядочную религиозную семью, которая собирала бедных детей по всей стране. Туда я тоже не вписался. Я жил с незнакомыми детьми, разных возраста и рас, принижавших меня за мои взгляды. Я не ходил в церковь, а когда они всей семьёй отправлялись по воскресеньям в храм, я сбегал и мчался в библиотеку, спрашивая об устройстве мира не религию, а науку. Так я и набрёл на физику. Тем временем меня посчитали отродьем дьявола. Удивительно, да? И я сбежал. Пока меня вновь не отловили и не отдали в приют. Потом я поступил в колледж. Сжалившись над моим положением, ректор оставил меня. Я и сейчас думаю, что добрался до колледжа своим несчастьем, а не умом. Хотелось бы наоборот… Я всю жизнь помню себя одиночкой, не нравящимся компании. Меня отвергают отовсюду, где бы я ни оказался. Поэтому я никому не изливаю душу. Нельзя впускать кого-то в свой мир, чтобы потом выпускать его оттуда с частичкой бездарно отданных эмоций. Эмоции уходят, а человеку на них плевать. И отсюда, наверное, меня тоже вытурят. Я никому не нравлюсь, — он поискал в траве одинокий камень и, размахнувшись, со всей силы бросил его в течение, где тот и затерялся. — И сознанию своему я не нравлюсь, раз в нём уже есть кто-то помимо меня. Чёрт возьми, да как меня ещё планета носит!.. Он встал, выкидывая из рук травинку, которую наверняка так же унесло течением реки, отворачиваясь к могучему дереву. Слёзы застилали его глаза — снова, и он надеялся, что ветер унесёт их в далёкую неизвестность, и стоял так, сжав руки в кулаках, как ребёнок. Он ощущал себя таким слабым и одновременно ненавидел себя за это. Юэн чувствовал, как будет лучше. Не говоря ни слова, он поднялся с травы, выплюнул траву и быстро добрался до студента. Он ещё не успел ничего сделать, как тот, развернувшись, в отчаянии упал прямо в объятия профессора, прижимаясь к его груди. Юэн, положив подбородок на затылок Хейдена, прижал его к себе и нежно провёл рукой по спине. Всхлипы были не так слышны поначалу, но затем, с осознанием того, как же жесток мир, они учащались. Хейдену было страшно — за себя, за свою будущую судьбу, за всё, что происходит с ним, но ещё страшнее становилось от того, что он чувствовал привыкание. К своему профессору. Человеку, приютившего его на своей груди. Спустя столько долгих лет без любящего прикосновения матери Хейдену вновь показалось, что моментами мир не столь уж плох. Наверное. По крайней мере, когда профессор нежно гладит его по спине. Что было более пугающим? Только что он рассказал тайну своей жизни, о которой никто не знал. Совершенно никто, ни одну мельчайшую подробность. Кроме Юэна. Хейден в ответ обнял его, а затем оттолкнулся. — Спасибо, — прошептал студент, смаргивая слезу с ресниц. — Пойдём-ка обратно, — спокойным голосом произнёс Юэн. — Тебе нужно хорошенько выспаться.