Obsession.

Глава 7. Sui. Ино, Он, Он, Ино… Её имя так благозвучно. Его имя так не хочется произносить вслух. Она кажется такой непозволительно близкой. Он такая красивая фантазия для короткого, двадцатиминутного сна. Ино, Он, Он, Ино… Какая чушь все эти женщины и мужчины! Я посреди коридора, и я ищу кого-то глазами. Я решил сыграть в игру, правила которой другим знать необязательно. Маленький мальчик умирает во мне под давлением этих белых голых стен и наркотиков, предложенных её белыми ручками. Маленького мальчика бесполезно спрашивать о правильном выборе, когда он харкает кровью и лишь его светлые воспоминания являют собой ненавязчивое доказательство его тлеющего существования. Мне плевать, кто это будет: красивая девочка или запутавшийся в волосах учитель. Я посреди коридора внимательно всматриваюсь в лицо каждого, и на кого я наткнусь первее – того я и поведу за руку в пустой кабинет. К чему устраивать себе дилемму, ненужные выборы, когда единственное что в тебе ещё живо – это желание. Маленький мальчик плачет, умирая. Ино выходит из кабинета, задумчивая, прижимая к своей аккуратной груди папку небольшого формата. На её тонких белых пальцах кольца с крупными агатами, а губы выкрашены красным. - Эй, Ино!.. Она оборачивается на звук моего голоса, и яркое пятно её губ расплывается в полуулыбке. - Будь мы не здесь, а на улице я бы испугалась твоего взгляда. Тебе никто не говорил, что ты похож на маньяка, который, наконец, выследил свою жертву? Я засмеялся и взял её за локоть, потом легким движением спустился до кисти и наши пальцы сплелись. - Нет, пока никто не одаривал меня такими комплиментами. Не хочешь прогуляться? Она стала как-то живее и улыбнулась в ответ. * D. Наша квартира маленькая, я вижу, как он тут задыхается. Сасори старше меня на два года. Мне ошибочно вздумалось, что он должен обо мне заботиться. - Эй, Сасори, у нас денег совсем не осталось. Он смотрит на меня снисходительно, изображая понимание, но внутри наверняка испытывает раздражение. - Хорошо, Дей, придумаем что-нибудь. Кажется, Нобору обещал работку… - Прости меня, Сасори. Десять квадратов, на которых мы пытались разбить собственный мир. Десять квадратов, на которых мы в итоге всего лишь разбили собственные иллюзии. Я сажусь напротив, впиваюсь взглядом в его острые колени, не могу не любоваться всей его сущностью, пусть даже усталой. Сасори, удивленный, смотрит мне прямо в глаза. - Прости меня… Какое же это отвратительное чувство – когда ты ничего не можешь предложить кроме своей любви. Чистой, почти незатасканной, бесконечной любви. Которая парадоксально не приносит спасения. Сасори смотрит на меня полу-испуганно, полу-удивленно. В этих десяти квадратах нашего мира как-то непозволительно горько. * Sasori. Как-то давно один из моих любовников, особенно сильно любивший меня, подвел меня к огромному зеркалу в своём доме. Он снял с меня всю одежду быстрыми, нетерпеливыми движениями и повернул лицом к волшебной поверхности, отражающей действительность, но всегда отражающей её как-то особенно, по-другому. - Наверняка ты даже не задумывался о том, насколько ты красив. Он говорил это шепотом, сбиваясь от собственного сердцебиения и проводя руками по моему обнаженному телу, любовно останавливаясь на каждой косточке, мышце. В тот вечер я видел в зеркале существо, которое никогда не встречал прежде. То был юноша действительно непередаваемой красоты. То был незнакомец, увиденный мной впервые. И если в зеркалах живут куски наших душ, а я был уверен, что этот юноша, смотрящий на меня, такой молодой и только-только расцветший, был наделён душой, то моё отражение было самым красивым из Зазеркалья. Я хотел, безумно хотел, чтобы этот Некто вышел из стеклянной коробки и прижал меня к себе. Я хотел чувствовать его тепло и осознавать, что сам существую. Любовник рядом со мной говорил о моих ключицах, тонких кистях и колечке в соске. Он почему-то совершенно не понимал, что мне нет дела до его пустых разговоров, в этот момент я смотрел на своё отражение, а оно смотрело на меня. . Когда появился Дей, я почувствовал себя тварью. Ведь я изменял ему каждый день, смотря на незнакомца в зеркале. Изучая чужие черты, из раза в раз находят в них что-то новое. Я был изменником. Каждую секунду. Каждое мгновение. Я был в теле, которое любил, но я отчаянно понимал, что Дейдара достоин моей любви. Что ему она нужна, необходима. Я помню то утро, когда я был настолько счастлив, настолько поглощен влюбленностью в его солнечно-пшеничную шевелюру, что смотрел в зеркало и видел там его, да-да, именно Дейдару, который стоит рядом и смеётся. Моего отражения не было. На какое-то время оно совершенно перестало существовать, оно было ненужно. Дейдара так тепло обнимал меня, мне казалось, нет никого лучше этого человека. И о боже, как невыносимо было осознавать что ты, слишком эгоистичный и помешанный на себе, не можешь дать этому человеку то, чего он заслуживает. Любви. . Sui. Кажется, к её горлу подступил страх, когда я закрыл дверь кабинета. Я бы сказал, что нет причин для паники – но я был слишком неуверен в себе. Неуверенности было слишком много – она читалась в её потерянном взгляде, отчаянно ищущем выход. Стены были такими же белыми, а она казалась такой яркой на их фоне – её губы горели, её губы звали, её глаза блестели небесным светом, а волосы распались по плечам и, казалось, что только снег белее её кожи. - Ино-о… Я протягивал её имя, а она вздрагивала. Нет, эта девочка никогда не покажет, что напугана. Улавливай всё, прочитывай каждое движение. Иначе тебе никогда не понять, о чем молчат её губы. Я отпустил её руку, её внимательный взгляд был обращен ко мне, и через секунду она вновь стала прежней – неприступной и лихорадочно безразличной. Кажется, что-то в её голове сказало ей, что бояться нечего. Страх сцены прошёл и вот она опять, очарованная аплодисментами, готова разыгрывать свои партии. Я запрыгиваю на подоконник, открываю окно и вальяжным движением протягиваю ей пачку сигарет. - Как день? Она бросает на меня полный призрения взгляд, сует сигарету в рот, а мне ничего не остается кроме как рассмеяться. - Ты работаешь натурщицей? Она заинтересована, забирается на подоконник, одним движение закидывает ногу на ногу и смотрит на меня внимательно, почти сексуально. - Да. Когда нужны деньги. Я нагибаюсь к её шее, она вся уже пропиталась табаком, но запах её духов ещё приятно щекотит нос. Я, пожалуй, слишком близок к ней сейчас для обычного знакомого, но никого это давно не интересует. Я касаюсь губами её уха и шепчу о предложении, так внезапно пришедшем мне на ум: - Мне нужна модель для работы. И я хочу тебя. Ты снимешь свою прекрасную блузку? Она вздрагивает от смеха, прижимается ухом и плечу, как ребёнок и говорит: «Щекотно». Ино, та самая Ямонако Ино, сейчас смеется в моих объятиях! - Что за работа? Эскизы есть? Я встряхиваю непослушными волосами, откидываюсь назад с протяжным вздохом и устремляю на неё полный отчаянья взгляд. - Ну нет же, моя девочка, я просто хочу взглянуть на тебя! Она продолжает смеяться и в этот раз сама нагибается к моему уху, теплым дыханием обжигая и доводя до приятной дрожи, граничащей с щекоткой и возбуждением. - А не пошёл бы ты к черту, мальчик, влюбленный в учителя. Она спрыгивает с подоконника и в паре сантиметров от моего лица пролетает её окурок. Ино продолжает смеяться и расстегивает пуговицы у шеи. Я моментально чувствую нахлынувшее возбуждение, и она это замечает. - Кстати, как твоя абстракция? Понравилось? - Более чем. Я люблю то фантастическое ощущение, когда ваши лица находятся в пугающей близости, которую, увы, совершенно невозможно сократить перед полной аудиторией. Ино усмехнулась, оставив ворот блузки расстегнутым, она ждала продолжения. - А потом я встретил его в баре и он усиленно делал вид, что мы не знакомы. Она засмеялась, лучисто и искреннее, отчего я невольно улыбнулся. В Ино так быстро сменялась женщина и девочка, что я не успевал следить. Я продолжал рассказывать весь тот странный вечер, когда я почти переспал с преподавателем, она все также смеялась. Мне всё казалось каким-то ненастоящим, фальшивым. Как будто и я не хотел его тогда до болезненных спазмов и не отдавал ему в поцелуе всю свою страсть. Сейчас я лишь хотел представить все в самом дурацком свете, чтобы Ино продолжала смеяться. Ведь Саске Учиха наверняка не дорожит встреченными в барах мужчинами? Саске Учиха дорожит только Ино. Когда смех кончился, в аудитории повисла та самая исключительная атмосфера, которая уходит и приходит не просто так. Ино стояла около стены и, вытерев глаза от выступивших от смеха слез, долго смотрела на меня. Я, не удержавшись, сделал те пару шагов, что разделяли нас. Я чувствовал тепло её дыхания на щеках, слышал её запах, касался руками её рук. Поцелуй – это, по сути, бессмысленный жест. Мы самоутверждаемся, что-то доказываем себе через него. Мы клеймим собой людей, обменявшись слюной, делаем вид, что обменялись душами. Насмотревшись фильмов, мы считаем, что после него – только любовь, а перед ним – исключительное возбуждение. Сейчас мы дышали одним воздухом, чувствовали друг друга, наслаждались запахами. Ино больше не смеялась. Я больше не говорил. Она нерешительно касалась моих рук, а после наши пальцы сплелись в крепчайший замок. Я прижал её к себе за талию, почувствовал, как вздрогнула её тоненькая фигурка от этого, как её грудь уперлась в меня, как грудная клетка мерно поднималась от каждого вздоха. Ино долго разглядывала меня, её волосы щекотали мои щеки. Она уткнулась лицом мне в шею, облегченно вздохнув. Обнимая крепче. Человечество болело, оно нуждалось в тепле. Батареи не помогали, и мы тянулись к таблеткам. Мы жгли друг друга, пытаясь добиться теплоты. Мы, в отчаянье, начинали жечь собственные тела, чтобы согреться. Сейчас мы вспоминали, что же такое чувственность. Чувственность, не разбавленная возбуждением, привычкой, вынужденностью. Между нами была просто неиспорченная, всем так необходимая, близость. * D. - Чертов ублюдок, - я повторял это снова и снова вот уже сорок минут, пока ехал до выставочного зала, куда Сасори сказал отвезти пару старых работ. Работы было полно, поэтому он не вылезал из студии, а Нобору должен был приехать завтра и взглянуть на первые плоды наших бессонных ночей. Наш профессионализм выражался в том, что мы писали одинаково хорошо для выставки и для себя. У нас не было ни одной безыдейной работы. Все холсты были оторваны от души и, о боже, после этой выставки мы станем действительно бездушными. Студия была просто огромной, и в ней совершенно не было окон. Я поставил коробку с холстами на пол и тяжело вздохнул. На противоположной стене висел огромный квадрат, закрытый черным полотном. Я, заинтересованный, подошел к этой ещё не увиденной мной работе и аккуратно снял прикрывающую ткань. - Черт бы тебя побрал… Сасори. Это была та самая работа с пятью девушками. Их обнаженные тела сплетались в единый организм, последняя – исступление – изгибалась в спине не по-человечески, слишком сильно, искусственно, как будто была одержима бесом. Все линии были точны, их кожа была будто настоящей, свежей и бархатной, в царапинах и укусах страсти. Все девушки обладали моим лицом. Смущенным, пугливым, наслаждающимся, искривленным оргазмом. Все эти девушки были мной, а я был ими - искалеченный его зубами, с опухшими губами и закатившимися глазами. Я изучал картину долго, беспристрастно, пытаясь отметить все её плюсы и минусы. Но я дрожал от этого зрелища – оно меня пугало и возбуждало одновременно. Я впервые видел себя в женском теле. Да, мы проливали на свои картины не только краски, но и души. И желания, страхи, фетиши. Мы были в картинах, а картины были глубоко внутри нас, вырываясь наружу словно младенцы, крича и судорожно вдыхая. Я продолжал смотреть на холст заворожено, на секунду забыв, что я вовсе не девушка. что на самом деле я мужчина. * Sui. Мы на свободе. Вокруг слишком много воздуха. Я с непривычки начинаю дышать чаще. Она, будто зная всё о моем прошлом, проводит меня вдоль баров, рассказывает что-то. Мальчик в моей душе перестал задыхаться. Она, эта девчонка, пробудила его, и я вновь полон лиризма. - В любви нет взаимности. Никогда. Кто-то любит вначале, а кто-то в конце. И тому, кто любит последним очень сильно не везет. Ему приходится брать на себя всю эту боль разрушенных отношений. Он ещё горит чувством, а первый абсолютно безразличен. Кто-то из двоих должен страдать. Иначе не получается. И каждый раз, начиная любить, мы должны понимать всю эту систему, весь механизм. По-другому просто не получается. Вот ты видел когда-нибудь счастливых людей? Чтобы они были счастливы больше двух-трех недель, пока их чувства ещё взаимным и одному из них не надоело? Она говорила будто сама с собой, но я чувствовал всю теплоту и душевность, сквозящую через её образ. Я вслушивался в каждое её слово, а погода была неизменной, в отличие от любовников, о которых говорила Ино. Погода была постоянна в своей депрессии. - Ты была любовницей Саске? Она удивленно уставилась на меня. - Нет, что за чушь?.. Ты вообще слышал, о чем я говорила?.. - Прости Ино, я не видел влюбленных. Я верю в светлость этого чувства, но это чудное создание пока не желает вмешиваться в мою жизнь. Оно околачивается рядом, но никогда не подходит близко. Боится, возможно? – я усмехнулся. Конкретных причин не было, а я и не думал о том, что это ненормально – жить без любви. – А вот Саске никак не дает мне покоя. Ты сутками сидишь в его комнате, успокаиваешь его черт знает какими средствами. Вы похожи на любовников. Она засмеялась. Как-то и весело, и горько одновременно. - Ревнуешь? Слишком много интереса. Что ты подразумеваешь под любовниками? Спим ли мы? А-а, черт, мне никогда не нравились эти ярлыки. Она раздраженно махнула рукой. - Если мы любим друг друга – мы встречаемся, если спим – мы любовники, если успокаиваем – друзья. С десяток людей для обслуживания одного единственного тебя. А что делать, если у него есть только я? А у меня есть только он? Она вопросительно на меня посмотрела. - Да-да, я тоже не желаю в этом разбираться, - Ино смеялась, а я взял её за руку, пытаясь таким образом доказать себе собственную состоятельность. Моё самомнение едва-едва не полетело к чертям. - Саске Учиха… Он может переспать с полным страсти учителем, может работать успешной шлюхой, если ему этого захочется, а дома он спит на коленях Доброй Феи, которая шепчет ему на ушко сказки. Неплохо. - Добрая Фея? Так меня ещё никто не называл, - она, возможно, по привычке, специально или же инстинктивно начала идти ближе ко мне. Любой из нас наверняка бы сошёл с ума, если бы придавал каждому движению другого сакральный смысл. Но с ней это было необходимо. - Ты говоришь об успехе Саске. Но он одинок. Это страшно. - Все мы одиноки. Она взглянула на меня из-под своих длинных и пушистых ресниц. Её глаза казались необычно яркими среди этого переполненного серостью города. - Нет, он одинок особенно. Она замолчала. Я почувствовал неловкость, но то было лишь секундное, почти случайное ощущение, которое испытывал мальчик внутри меня, а не я сам. Я сам уже давно, окончательно и бесповоротно был лишен такта, совести, чести… Во мне осталась лишь обнаженная натура, которую далеко не каждый был готов принять. - К черту Саске! – воскликнул я, ускорив шаг и таща её, удивленную, вперёд. - К черту прошлое! Какое оно вообще имеет значение? - Огромнейшее, мой мальчик. Просто огромнейшее значение имеет это чертово прошлое. Она обогнала меня на пару шагов и повернулась. Протянула свои руки. У меня опять появилось ощущение, что она зовет меня за собой, вытаскивает, наводит. Только я все не мог понять в правильном ли направлении. * S. Если люди чего-то хотят – то они делают это. Это было то железное правило, которым я пользовался чаще всего. Это было то железное правило о существовании которого Наруто, наверняка, и не догадывался. На композиции нас учат, что пространство может сужаться – и это конец. Тут либо клетка, либо дом и всё с одинаковым чувством обособленности. Сейчас был не урок композиции – сейчас закончились все пары, и мы были заперты в моей комнате. Наедине – понятие двуличное. С одной стороны оно желанно, с другой же оно пугает. Разделишь с кем-то своё одиночество? Наруто сидел на диване, я возился с чаем. Все было пронизано безупречной атмосферой невысказанности. Это когда каждый из вас понимает, что вот-вот – и кто-то сорвется, но никто не срывается и это – проверка. Люди так часто хвастаются своей хладнокровностью и сдержанностью, но едва ли хоть у кого-то не дрожат пальцы, когда в его личном пространстве появляется чужая фигура. Я знал людей, которые с болезненным фанатизмом охраняли свои комнаты от посторонних. Они кричали, что это их место, их одиночество. Моё личное пространство нарушала лишь Ино, но когда я нахожу светлые волосы на своей подушке, я всегда борюсь с ощущением, что это от кошки, зверька, который мягко мурчит и лечит во время болезни. Наруто не был кошкой, Наруто был человеком и человеком большим и ярким, он бросался в глаза, и я явственно ощущал нарушение собственных границ. Ему было неуютно, точно в него впивались иглы, и каждая вещь моей комнате была ему чужда. И я был бы рад, если бы лишь эта банальная привычка, эта простейшая психология личного пространства была замешана в моих дрожащих руках. Но всё было не так. - С сахаром? - Без. Его голос чуть сорванный, я пытаюсь усмехаться, включаю первый попавшийся фильм и упираюсь взглядом в стену. Мы – как подростки, впервые оставшиеся в комнате одни. Мы – как девственники, которые впервые ощущают собственное возбуждение. Наруто был смущен. До ужаса смущен. Он боялся меня и хотел одновременно. Первоклассный коктейль, такой до боли знакомый и подкрепленный ностальгией. Моя первая чувственность была лишена всякого намека на смущение. Люди делают то, что хотят делать, не правда ли? Увы, иногда наши собственные желания нам изменяют. Я сидел рядом, в той самой пугающей любого девственника близости и не поднимал на него глаз. Мы молчали, изнуряюще, бессмысленно молчали и ничто, кажется, не было способно нарушить эту атмосферу. Я абстрагировался, прорешивал в уме примеры, пытался вникнуть в происходящее на экране – любая попытка побороть возбуждение, которое с каждой секундой только усиливалось. Я едва ли был тем человеком, которому хоть раз в жизни приходилось скрывать собственные желания. Я поднимал глаза и долго смотрел на него. Немая сцена, в которую режиссер перелил лиризма. Актеры хотели друг друга, а зрители ждали жаркого секса, но никто, черт возьми, никто ничего не делал. Я встал, раздраженно поведя плечами, открыл окно с жутким скрипом старых рам и жадно вдохнул свежести вечера. Кажется, мне стало немного лучше. Совсем немного. - Что мне делать, если я начну хотеть тебя? – спросил Наруто как само собой разумеющееся. Я едва не выдал всё своё удивление, резко повернувшись. Во мне играла целая гамма чувств: от удовлетворения, приятного, послепобедного восторга до притупленного смущения. Я скучал по этим ощущениям. - Мм… можешь подрочить в туалете?.. Я улыбнулся, зажал сигарету в зубах и вернулся на диван. Лег ему на колени, весь пропитанный усталостью. Я уставал от людей, безумно уставал. И я скучал по Людям, действительно скучал. Трудно было не заметить облегченный вздох, сорвавшийся с губ Наруто. Нельзя сказать, что это было единственно верным решением, но мы в секунды разорвали натянутую нить возбуждения. Мы нуждались в человеческом тепле, том самом, которое мы едва ли получаем во время секса с незнакомцами. - Я устал… Господи, как я устал. Наруто проводил пальцами по моим волосам, чуть касаясь ушей и скул. С каждым его прикосновением мне становилось чуточку легче. Только чужие руки способны вылечить наши души, не правда ли? В будущем ты наверняка пожалеешь о человеке по имени Учиха Саске, которого так необдуманно впустил в свою жизнь, но моя эгоистичность чрезмерна, чтобы я позволил тебе убежать. Так что оживляй меня своими прикосновениями, если во мне ещё осталась человечность.