***
По вымощенной камнем просёлочной дороге они добрались до берега Темзы, у которого на самой окраине деревни стоял небольшой двухэтажный дом из серого камня. За низеньким заборчиком виднелись помертвевшие клумбы, где летом наверняка цвели знаменитые английские розы, обязательно красные. По узкой дорожке они прошли к дому, и дверь отворилась почти сразу. На пороге стояла Полумна, вроде и изменившаяся со школьных лет, а вроде оставшаяся прежней. Свои длинные и вечно спутанные волосы она остригла чуть ниже подбородка, и теперь они игриво завивались. Но бессменные серьги-цепеллины так же красовались у неё в ушах. Платье оказалось самым обыкновенным: строгого покроя, в шотландскую клетку. Но руки украшали браслеты с десятками разнообразных подвесок: цветов, бабочек, даже кроликов и, как Драко заметил, карликовых пушистиков. Она встретила их ласковой улыбкой. — Вы приехали! Рольф увидел вас в окно и отправил меня навстречу. Заходите! — Она пропустила их в прихожую, а после спросила: — Как дела в школе, Невилл? Лонгботтом с таким недоумением посмотрел на неё, что Драко не сдержался и ухмыльнулся. — В школе? Ах, в школе! Всё замечательно. Вдруг Драко почувствовал дыхание у своего лица. — Невилл работает преподавателем, — с гордостью прошептала Полумна. Таким тоном обычно матери рассказывают о достижениях своих детей. — Студенты его очень любят. И она, словно Фея Драже [1], вспорхнула на лестницу, оставив Драко и Лонгботтома одних. — Что она… — сказал Невилл. — А, неважно! Идём! И они поднялись по лестнице. Потом Невилл провёл его в конец коридора, где обнаружилась столовая. Чашки, картины, деревянные панели — всё, начиная самой незначительной мелочью и заканчивая отделкой, дышало деревенской жизнью. В центре круглого обеденного стола в вазе возвышался букет перуанских крокусов — цветов настолько непривычных к английским широтам, что выращивались они лишь в хогвартских теплицах. Первым, что бросилось Драко в глаза, был молодой мужчина среднего роста, худощавый, с острыми носом и овалом лица. Волосы его представляли нечто примечательное: тёмно-каштановые, на солнце они отливали светло-рыжим, будто были крашеными. — Я Рольф Саламандер, — представился он, подавая Драко руку. — Джеймс Клайв, лучше Джек. Пожав ему руку, Рольф молча шагнул в сторону, и только тогда Драко заметил её. Она сидела на стуле рядом с окном, повернувшись боком. И в школьные годы аккуратная, сейчас она походила на коллекционную куклу: в платье, похожем на то, что носит Полумна, и с заплетёнными в косы кудрявыми волосами. Казалось, появление ещё одного человека ни капли её не взволновало, хотя Драко заметил, что при звуках его голоса она непроизвольно дёрнулась. — Гермиона, к тебе пришёл твой кузен. — В дверях появилась Полумна с подносом в руках. — Кузен? Вмиг стихло всё на свете. Неподвижно застыв на своём месте, Драко глядел на Грейнджер, не отводя глаз. — Здравствуй, Гермиона, — с паузами произнёс он, не смея шагнуть к ней. Она молчала, и Рольф с Полумной не торопились вмешиваться. Невилл наконец тоже вошёл в комнату, но, почувствовав обстановку, остановился на пороге. — Ты не рада мне? Грейнджер молчала. Ровная спина, напряжённая, как струна, безучастное выражение лица, сложенные на коленях руки. Каменная статуя, вздрогнувшая, когда Драко подошёл к ней и опустился рядом на колени. — Так ты не рада мне? Губы её сжались на секунду, а потом яростно прошептали: — Докажи, — и уже громче: — Докажи, что это правда ты. И она снова замерла, потому что её ладонь накрыла чужая. Драко бережно, как только мог, взял её вторую руку и уложил поверх своей. Победно улыбнулся, когда она прикрыла глаза, почувствовав пальцами шрам. Пора добивать. Он продумал каждую деталь ещё до того, как сел в поезд, припомнил каждую мелочь из рассказов Джека, которая могла бы доказать его подлинность. — Я скучал, Айни. Слабое тельце дёрнулось, застыло в неуверенности, а потом вдруг рванулось вперёд на его голос, руки обвили шею. — Я тоже скучала, Джек. — Она тихонько всхлипнула, и ему ничего не оставалось, кроме как обнять её в ответ. Рядом улыбались Невилл с Полумной, Рольф смущённо отвернулся, будто став свидетелем чего-то запретного. С минуту длилась эта сцена, пока Полумна не поставила поднос на стол. — Как говорит мой папа, если все счастливы, нужно идти пить чай. Гермиона, идём. Грейнджер привычно подала ей руку и позволила усадить себя за стол, но с лицом, выражающим, насколько тяготит её собственная беспомощность. Полумна суетилась так, будто была хозяйкой в этом доме. Честно говоря, она на самом деле по-хозяйски распоряжалась течением жизни в Иффли, решала, что приготовить на завтрак, обед и ужин, и даже выбирала, что надеть Гермионе. И сейчас она чинно расставляла на круглом столе чашки на разукрашенных блюдцах. Рольф без колебаний занял привычное ему место, Невилл устроился рядом, и Драко оказался прямо напротив Грейнджер. Под её невидящим взглядом, устремлённым прямо ему в лоб, он сидел как на иголках, хотя и старался выглядеть уверенно. Когда ароматный малиновый чай был разлит по чашкам, Полумна принесла с кухни свежие венские вафли с клубничным джемом, так что несколько минут все молчали, наслаждаясь. Лишь после того, как чашки опустели на треть, ланч повернулся к разговору. — Джек, а чем ты занимаешься? — сразу перейдя на «ты», спросила Полумна, попутно подкладывая Невиллу в тарелку ещё вафель. — Ничем, — рассеянно ответил он и тут же почувствовал, как все взгляды обратились на него. Чёрт! Расслабился и забыл заготовленный ответ! — В смысле, до этого я работал администратором в итальянском ресторане. — Он говорил первое, что приходит в голову. — Может, знаете, Stellato в Уондсуэрте. Но уволился — собираюсь уехать в Штаты. Откуда им знать, что настоящий Джек трудился барменом в кофейне, но грезил о собственном ресторане? И Драко врал самозабвенно, уверенный, что правда не выйдет наружу. — Вы бывали в США? — не отвлекаясь от вафель, стеклянным голосом спросил Рольф. — Нет. — И где планируете поселиться? — Пока выбираю между Нью-Йорком и Сан-Франциско. — Советую Нью-Йорк. И Рольф замолчал. Вместо него в разговор вступила Полумна. — Рольф часто ездит в Нью-Йорк, к своей бабушке. Говорят, в Центральном парке голубые лютики похожи на блуждающие огоньки [2]. А в Сан-Франциско опасно: спящие великаны ворочаются во сне, и холмы трясутся. Никто, кажется, не удивился сказанному, хотя Драко её слова просто поразили. Ведь они должны оберегать его, маггла, от волшебного мира и всячески скрывать подобное, чтобы, не дай Мерлин, не догадался. — М-м-м, я учту. А ты что мне посоветуешь, Айни? Её молчание для него было чем-то вроде таблички «Неубедительно», побуждающей все силы свои отдавать игре. Она и бровью не повела. — Не хочешь, чтобы я остался? Грейнджер вдруг изменилась в лице: из равнодушного в озабоченное. Что-то тревожило её. — Я устала. — Грейнджер встала из-за стола и, щупая руками, направилась к двери. Но, сделав несколько шагов, сдалась: — Полумна, отведи меня в спальню. Та подскочила и, взяв подругу за руку, вывела её из комнаты.***
За окном пошёл снег, и бескрайние поля сверкали синевой в сумеречном свете. — Четыре вечера, — объявил Рольф, всё это время сидящий за столом с каким-то блокнотом в руках. — Темнеет. Невилл, задремавший в кресле, стоящем в углу, встрепенулся. — Думаю, нам пора, — поправляя одежду, сказал он. Но Драко проигнорировал его слова. С того момента, как Полумна увела Грейнджер, он ходил по комнате из угла в угол, пока не остановился у окна. В его маленькой афере появились трудности — Грейнджер не желает идти на контакт не только со своим кузеном, но и со старыми школьными друзьями. Если так пойдёт и дальше, не видать ему зеркала, как своих ушей. — Джек, — Лонгботтом встал у него за спиной и тронул за плечо, — Гермиона уже не выйдет сегодня. Пора возвращаться. Но он и с места не двинулся. Образ заботливого брата, в его представлении, не предполагал, что ему стоит уйти без лишних вопросов. — Давно она такая? — Какая? — недовольным голосом уточнил Рольф. Драко вдруг скрутило от глубокого отвращения к этому человеку, необъяснимой неприязни, рождённой будто первобытным инстинктом. Зло сверкнули серые глаза. Он немного помнил Рольфа по Хогвартсу: пуффендуец на год младше, не такой восторженный и любящий всех и вся, как его одногруппники. Себе на уме. — Безразличная, — Драко говорил с расстановкой, чётко, — апатичная, без воли к жизни. Она изменилась. Губы Рольфа на мгновение скривились и пробормотали: — Ещё дольше бы не появлялся… — Что? Доля секунды ушла на то, чтобы резко развернуться к Рольфу лицом и встретиться с ним взглядом. — Повтори. — Я сказал, — Рольф инстинктивно поднялся на ноги, — что тебе нужно было объявиться почти через пятнадцать лет, только чтобы поохать, как же Гермиона изменилась? Она выросла. — Последняя фраза сыграла роль перчатки, которую бросают в лицо противника. Драко угрожающе шагнул к Рольфу. — И ты ей больше не нужен. — Но я вернулся, — сурово, но спокойно сказал он, хотя каждая мышца его тела напряглась, а на виске набухла и отчаянно билась венка. — И не тебе решать, зачем. Я её кузен, её брат, и ещё не ясно, кто из нас двоих — лишний. Подскочивший к ним Невилл мягко, но настойчиво потянул Драко в сторону. — Ох, Джек, ведь совсем скоро поезд! Мы опоздаем! На мгновение его обожгло тяжёлым, в какой-то мере жестоким взглядом — и Невилла пробрала дрожь. На него так смотрели лишь однажды… Но взгляд смягчился и из первобытно-безрассудного превратился в осмысленный — наваждение пропало. Не оглядываясь и не прощаясь, Драко вылетел в коридор и, почти вприпрыжку спустившись по лестнице, вышел из дома.***
Шёл снег, и в вечерней мгле бронзой полыхали окна дома в Иффли. Темза, вполовину скованная льдом, будто застыла вместе со временем, бесконечным и неторопливым. Хлопья снега падали ему за шиворот, таяли и ручейками стекали по выпуклому позвоночнику. Он топтался на месте под заснеженным деревом, могучим и старым, видавшим не только Толкина, Уайльда и Кэрролла, но и, кажется, самого Брута Троянского [3]. Внимательно наблюдая за окнами и появляющимися в них тенями, Драко размышлял. Дело осложняется. Если Грейнджер даже из комнаты не часто выходит, то на поездку к Уизли рассчитывать не приходится. Но её можно расшевелить, если только… Кто такой этот Рольф? Что он делает в доме Грейнджер? Судя по всему, он живет в Иффли, а учитывая, как с ним обращается Полумна, можно подумать, что они пара. Драко фыркнул. Ну нет, может, Полумна и влюблена в Саламандера, но вот влюблён ли он в неё? Скорее, нет. На снежное полотно обрушился столб тёплого света, когда дверь на крыльце распахнулась; человек, вышедший наружу, лишь мгновение оставался на месте, после чего превратился в тёмный силуэт. Хрустя снегом под ногами, к дереву спешил Невилл, переходя с быстрого шага на полубег. Поравнявшись с Драко, он остановился и решительно протянул ему что-то — в темноте не разглядишь. Драко без лишних слов принял, как оказалось, своё позабытое пальто, просунул руки в рукава, застегнулся. Молча зашагали они по дороге к перрону: поезд отправлялся через пятьдесят минут. Холод кусал губы, и лишний раз раскрывать рот никакого желания не было. Так же безмолвно они стояли на перроне и, только оказавшись в поезде и пообвыкнувшись в купе, решили задать волнующие вопросы. — Джек? Ты ведь теперь уедешь? — примирившимся тоном спросил Невилл, раскладывая на спинке сидения мокрый от снега шарф. За окном проносились тёмные поля, неотличимые от неба, и Драко долго молчал, глядя на заснеженную землю, прежде чем ответить. — Нет, — неуверенно сказал он. Повторил ещё раз, твёрже: — Нет, не уеду. Не могу бросить её здесь… одну. Невилл было раскрыл рот, но Драко перебил его: — Не говори, что с ней Полумна, Рольф, ты и ещё куча друзей. Полумна хорошо с ней обращается, но… она ведь влюблена в Рольфа, верно? Зардевшись, как юная урсулинка, услышавшая скабрезный анекдот [4], Невилл кивнул, и этим навёл Драко на мысли. — Погоди… Ты к Полумне неровно дышишь? — Я, я… — Понятно. Значит, я прав. Итак, а Рольф… м-м-м, ему что, нравится моя кузина? — Нет! — Невилл отчаянно замахал руками, одновременно мотая головой из стороны в сторону. — Нет, конечно! И снова его будто обожгло: Джек ухмыльнулся, на секунду сверкнув белыми зубами, и вместо него в памяти воскрес совершенно другой образ. — Влюблён, ещё как! Но не признаётся. Сконфузившись, Невилл ссутулился, понурил голову. — Тебе не показалось? Полумна ведь… И он, охнув, откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, будто решил заплакать. Всё, что намекало на тайную страсть Рольфа, пронеслось перед ним одно за одним — то, что игнорировалось, пряталось, с муками сотни раз передумывалось и по винтикам разбиралось в бессонные ночи. Добрый человек, познав несчастье, никому не желает испытать то же самое. А Невилл, безусловно, был добрым человеком, и безответная любовь в его глазах была и благом, и крестом. — Мерлин, бедная Полумна! Он, расстроенный, не заметил, как с языка сорвалось запретное «волшебное» слово, и вскоре заснул, вымотанный донельзя. Стучали колёса состава, а Драко строил новый, но не менее плутовской план.***
Цветок засохший, безуханный, Забытый в книге вижу я; И вот уже мечтою странной Душа наполнилась моя… Александр Сергеевич Пушкин Проснувшись под вечер, Гермиона задумчиво погладила пушистый бок устроившейся рядом кошки и, перевернувшись на другой бок, попыталась уснуть опять. Пусть ей всё приснилось, и никакого Джека не было, пусть он не возвращался спустя столько лет, пусть не напоминал… Бора заурчала и прижалась к хозяйке теснее. Странно: она ведь даже не знает, как выглядит её кошка. Полумна называет её белоснежной пушистой феей, Невилл говорит, будто Бора трёхцветной окраски, а Рольф и вовсе заявил: «Кошка как кошка». Она ничего не знает. Читает книги, написанные шрифтом Брайля и не понимает ровным счётом ничего; слушает, как Рольф обсуждает статьи из журнала «Магическая зоология сегодня», но запоминает крупицы, несравнимые с тем, что раньше её мозг усваивал за несколько минут. Тёмное царство не жаждет впускать в себя знания, ведь они — свет, а как тёмное царство будет существовать вместе со светом? Никак. Лишь слова песен, которые напевает Полумна, думая, что она, Гермиона, спит, остаются в памяти. Когда находит бессонница, они выуживаются из закоулков сознания и повторяются, повторяются до тех пор, пока не набьёшь оскомину, всей душой не возненавидишь каждую строчку. Он, наверное, уже ушёл. И никогда не вернётся. Снова перевернувшись с боку на бок, Гермиона рывком накрыла себя одеялом с головой. Он не вернётся! И жизнь опять пойдёт своим чередом. Вот только улягутся воспоминания, которые он разворошил, как осиное гнездо. Бора шмыгнула под одеяло и прижалась к её боку. Это не может быть он. Или может? Они не виделись с тех пор, как Гермиона переехала в Лондон. К стыду своему, она нечасто вспоминала о кузене не только во время учёбы в Хогвартсе, но и после войны. Как-то обмолвилась о нём с Невиллом, но даже не думала, что его отыщут. Не думала, что он ещё помнит о ней. И не верила, что он — тот, за кого себя выдаёт. Несмотря на шрам, на то имя, которым её называл лишь Джек, на уверения Полумны. Просто не верила, иррационально, без причин. Бывают желания, которые манят своей сладостью и в то же время пугают. Вдруг сбудется? И жизнь пойдёт по-другому, неважно, к худшему или к лучшему: неизвестность страшит сама по себе. У Гермионы такое желание вдруг сбылось, и только время покажет, то ли на счастье, то ли на беду. Примечания: [1] Фея Драже — персонаж балета Петра Чайковского «Щелкунчик». Первые зрители с восхищением наблюдали за танцем Феи Драже под звуки челесты — итальянского музыкального инструмента вроде пианино. Тогда этот инструмент произвёл фурор, поскольку до этого в симфонический оркестр не входил. [2] Блуждающие огоньки — в английской мифологии близкий родственник фейри, неупокоенная человеческая душа, погибшая от руки убийцы. Часто являются уставшим путникам по ночам и уводят их вглубь болота или в чащу леса. [3] Джон Рональд Руэл Толкин — писатель, автор трилогии «Властелин колец», «Хоббита», «Сильмариллиона», к тому же выпускник Оксфорда, а также профессор. Оскар Уайльд — писатель, автор «Портрета Дориана Грея», «Кентервильского привидения» и т.д., выпускник Оксфорда. Льюис Кэрролл — писатель, автор «Алиса в Стране Чудес», «Алиса в Зазеркалье», как вы поняли, выпускник Оксфорда. Брут Троянский — по одной из легенд, основатель Лондона. [4] Урсулинки — монахини, состоящие в католическом Ордене святой Урсулы. Орден занимался образованием и нравственным воспитанием, именно поэтому многие девочки из знатных семей отправлялись на обучение в монастыри к урсулинкам, чтобы воспитать в себе девичью скромность.