зачем я полюбила бесподобного ублюдка?

Они уходят так же стремительно, как и появляются. Лиза остается лежать на ледяном паркете лицом в пол, с остервенением сжимая кулаки и чувствуя, как ногти врезаются в кожу. Тошнота подступает к горлу. Голова кружится, но девушка не находит в себе ни одной силы подняться на ноги, добежать до ванной и прочистить желудок. В ушах все еще гудят хриплые мужские голоса. — Данил Кашин! — перед глазами мелькают тени снующих по квартире костоломов. Болит нос, которым ее несколько раз приложили об стену, без расчета сил хватая за волосы. Такое странное ощущение. Сюрреализм как будто прет из каждой блядской щели в половицах, навевает сквозняком из-за приоткрытой форточки, как угарный газ затекает в проем сорванной с петель двери. Она так часто видела похожие сцены в кино, читала идиотские книжки, но что делают люди, когда такое происходит в жизни и по-настоящему? Тысяча вопросов. Миллион, миллиард, два миллиарда, сорок восемь. Мысли запутываются в такой невыносимо тяжелый и давящий на черепную коробку клубок, и девушку тошнит. Несколько раз, пока она наконец не поднимается на ватные ноги. — Что, блять, делать? — шепчет она в пустоту. По щекам текут слезы, и Лиза начинает задыхаться от покалывающего в кончиках пальцев адреналина. Девушка не успевает оглянуться в поисках телефона, когда в квартиру залетает Кашин. — Даня? — единственное слово, что она может сказать, вырывается наружу через глухие всхлипы, и звучит как-то очень искусственно. И неестественно. Вся эта квартира, город, виднеющиеся из окон многоэтажки, шум машин на улице — все, абсолютно каждый атом кажется таким искусственным и неестественным, и сама Лиза тоже. Они как будто сидят в каком-то чертовом инкубаторе, а злые голоса за стенами без умолку твердят что-то высокомерно-насмешливое. Ее снова тошнит. Данил нервно, не понимая, с чего начать, мечется по комнате, хватает сумки и сумасшедше бегает взглядом между выпавшей из реальности девушкой и выкорчеванной из стены дверью. — Сука! — кричит он, суматошно оглядываясь в поисках чего-то, что он мог забыть. Убедившись, что все вещи собраны, он резко хватает Лизу за предплечье и тащит к выходу. — Что ты делаешь? Она останавливается на месте как вкопанная, и у парня не получается сдвинуться с места. Данил сразу же ловит на себе ее остекленевший взгляд, но язык парализует, и у него не получается связать ни звука. — Лиза, бежим, — говорит он. — Что ты, блять, натворил? — девушка не смеет сделать шага. — Если ты не хочешь, чтобы нас убили, то сейчас же мы едем на вокзал, — шепчет он. Его слова как пушечный выстрел прорезают воздух, ударяя по барабанным перепонкам металлическим гулом и приводя девушку в чувства. Они срываются с места и сбегают вниз по лестнице, не считая пролетов, пока прохладный воздух наконец не бьет в лицо, как ударная волна. У подъезда ждет такси. Набивая салон сумками, парень пропускает девушку внутрь, садится рядом и захлопывает дверь. Он уверенным голос называет таксисту адрес, и машина трогается. Проспект. Пробка. Прямо, опять налево. Сознание отказывается принимать что-либо из произошедшего, и Лиза только считает повороты, только чтобы не укачало еще сильнее. Данил нервно стучит пяткой по резиновому коврику и раз за разом прокручивает в голове единственную известную ему молитву. Тесный Рено Логан наконец-то останавливается у дверей вокзала. Кашин кидает водителю самую крупную купюру, нашедшуюся в карманах, выпрыгивает из машины и поочередно вытаскивает наружу позеленевшую Лизу и их вещи. Не отпуская ее руки, он быстро шагает внутрь, и девушка беззвучно, застряв в чертовой прострации, плывет за ним, сопротивляясь плотному, как вода, воздуху. Парень долго и сбивчиво объясняет что-то высунувшейся из узкого окошка кассирше. Когда его рука наконец сжимает два билета, он снова дергает Лизу с места и двигается дальше. Далекие отголоски мироощущения возвращаются к ней только когда дверь микроавтобуса с электронным писком закрывается, и междугородняя маршрутка неторопливо выкатывается на дорогу. Девушка медленно подносит дрожащие пальцы к носу, без зеркала чувствуя, что он налился кровью и опух. Прикоснувшись к ноющей от боли щеке, она вздрагивает и быстро убирает руку. — Послушай, — шепчет Данил, не находя в себе смелости заглянуть ей в глаза. Он просто смотрит в абстрактную точку в пространстве, пытаясь отключить зрение, обоняние, осязание, и все что угодно, только чтобы сосредоточится на том, что надо сказать. На этот случай уже давно была заготовлена очередная ложь, как бы он не просил вселенную, чтобы использовать ее не пришлось. — Я кошу от кредиторов, — продолжает он, — это отцовские долги. Мать они не трогают, с нее нечего взять. Девушка долго прокручивает сказанное в голове как зацикленную аудиозапись, но вникнуть в смысл фразы все равно не удается. — Я правда, ни на секунду не думал, что такое может произойти, — произносит Данил. Лиза в ответ молчит, только считая повороты.

***

Даша размеренно бредет в ванную с полными руками фанеры, шпаклевки и уверенности в том, что она наконец сможет избавиться от так осточертевшего ей отверстия. Она не перестает проклинать весь этот дом, строителей, ЖКХ и любых связанных с капитальным ремонтом дома чертей. Она лютой ненавистью ненавидит трубы, над которыми они все колдуют уже которую неделю, оставляя в стенах эти черные дыры. Девушка с завидным усердием ходит вокруг да около и пытается прикинуть варианты, пока в ванной по соседству не появляется Лера. Зарыковская очень недовольно вздыхает, обессиленно надеясь, что соседка ее не заметит и им обеим не придется обмениваться любезностями. — Кашина чуть ни поимели сегодня, мне рассказали, — говорит блондинка, — в Казани сорок минут, а его почти грохнули. Я реально надеялась, что он не настолько долбаеб, чтобы самому ехать в город, откуда он увез стаффа на четыреста тысяч. Понятно же, что они его при первой же возможности того, — бормочет девушка в телефон. Даша замирает на месте. До нее очень медленно и очень отчетливо доходит смысл повисших в воздухе слов. — Ну я понимаю, если бы сидел он в Питере и не высовывался, но когда ты грубо говоря пиздишь у таких парней кучу наркоты, а потом еще и сам к ним возвращаешься, то ну пожалуйста, — каждый слог заставляет Зарыковскую еще сильнее растерять остатки самообладания, — на самореализацию, да, — говорит Лера, звонко смеясь. «Пиздец». Осознание реальности выпускает корни в легкие и разрастается пышным деревом конца света, заставляя Дашу закашляться и как можно сильнее зажать рот рукой, чтобы не издать ни звука. Соседка в это время продолжает трепаться о чем-то очень отдаленно своем, оставляя брюнетку стекать по стенке на кафель. Паника обжигает нервные окончания по всему телу и не дает сделать ни вдоха. Данил Кашин продает наркотики и встречается с Лизой, которая влюблена в него до безумия. Густой туман фрустрации на секунду развеивается, когда девушка узнает в речи соседки еще два имени. — Руслан и Юлик, короче… Остатки монолога доносятся до нее только обрывками профессионального диалекта «курьеров», и новая волна мигрени бьет током по нейронам. Сердце с запредельной скоростью бьется в груди, и Зарыковская чувствует, как к ней подкрадывается инфаркт. Лучше он, чем все, что она узнала. Девушка опустошенно прячет лицо в ладонях. Она всегда считала, что люди могут зарабатывать чем, блять, угодно, но незаконная деятельность так или иначе обречет их на одиночество. Даша не позволяла себе злиться на Онешко или Тушенцова — они были друзьями. Но она каждой малейшей частичкой души возненавидела Кашина, который нашел в себе смелость заговорить, посмотреть, даже подумать о Лизе, зная, что он подвергает опасности не только самого себя, но и ее. Как он планировал даже заикнуться о том, чем занимается? Или просто хотел ебать ей мозги и строить все их отношения на постоянной лжи? Как он касался ее, зная, что кто угодно из списка его знакомых мог в любой момент шантажировать его ей? В голове все еще звучали Лерины слова. «Кашина чуть ни поимели сегодня». — Лиза, — слово срывается с губ, растворяясь в тишине. Даша быстро находит телефон и набирает номер. Гудок. Два. Семь. Одиннадцать. Без ответа. — Бля-я-ять, — тянет девушка, поднимаясь с пола.