Приют
10 марта 2018 г. в 20:08
31 мая 1927 года
Гарри и сам не заметил, как добрался до приюта. Угрюмое серое здание выглядело точно так же, как и в Омуте памяти. Миновав железные ворота, он оказался в пустом дворике, на который выходили окна довольно мрачного квадратного корпуса, окруженного высоким забором. Белая краска на стенах облупилась от времени и халатности, обнажая куски шероховатого серого камня, похожего на кариес, поразивший это умирающее место. Давящие высотой металлические ворота походили на тюремные решетки.
Остановившись у двери, Гарри почувствовал выбившее дух зловоние моющего средства. Желудок болезненно сжался; вспомнились увиденные в Омуте памяти кадры.
Миссис Коул с наполовину пустой бутылкой джина в руке удивленно смотрит на Дамблдора:
— Том? За все годы, что он пробыл у нас, у него не было ни одного посетителя…
Гарри вспомнил тогдашнего Тома.
Одиннадцатилетнего мальчишку — тощего и бледного, гордого и упрямого. Темные глаза полны амбиций, опережавших его юный возраст. Детский голос звенит от гнева:
— Профессор? Ага, конечно. Вы — доктор. Но я не сумасшедший!
Какое детство было у Темного Лорда? Прямо сейчас Гарри просто не мог об этом думать — от одних лишь догадок внутренности скручивались в тугие узлы. Гарри постучал в дверь бледными от напряжения костяшками.
— Вы пришли… Кого-то усыновить? — миссис Коул громко икнула, при этом плеснув на себя джином, стакан с которым держала в руке.
Гарри поморщился от столь неряшливого поведения. Сам он стоял у двери в кабинет, буквально пару минут назад отказавшись от предложения выпить.
— Нет. Я только навестить. Тома. Тома Риддла.
Миссис Коул откинулась на спинку стула, расфокусированным взглядом глядя на Гарри. Она плеснула себе еще выпивки:
— Том Риддл?.. Это который…
— Том сейчас на кормлении, — вмешалась неопрятного вида молодая девушка, стоявшая у миссис Коул за спиной.
Миссис Коул нетерпеливо махнула ей рукой:
— Ну так отведи гостя туда, — и снова переключила все внимание на джин.
— Извините, что заставила вас ждать, сэр, — вытерев руки о фартук, девушка повела его по длинному коридору. — У нас много детей… Понимаете… И миссис Коул… — но, видимо, передумав говорить, она быстро сменила тему:
— Том — чудной малыш. Знаете, он вообще не любит людей. Плачет, когда его пытаются поднять на руки, даже при кормлении. Ему нравится самостоятельно кушать, даже бутылочку держит. Приятный мальчик, почти не плачет. О нем легко заботиться…
— Вот как, — Гарри вежливо кивнул. Видимо, Том просто пытался отвоевать себе хоть немного личного пространства. Гарри искренне ему сочувствовал. Идя по коридору, Гарри спохватился, вдруг вспомнив свою изначальную цель:
— Прошу прощения… — прервал он возбужденную болтовню девушки. — Какое сегодня число?
Та удивленно посмотрела в ответ, но ответила:
— Тридцать первое мая.
— А… Год какой? — спросил Гарри и виновато улыбнулся, заметив растущую настороженность девицы.
— Тысяча девятьсот двадцать седьмой… — ответила та, но все же настороженно замедлила шаг, чтобы оказаться подальше от незнакомца-незнающего-какой-сегодня-день-и-год.
Гарри слегка передернул плечами. Выходит, тридцать первое мая тысяча девятьсот двадцать седьмого. Со времени его последнего визита здесь прошло пять месяцев, а в двухтысячном году минул всего один день. Получается, один день в настоящем равен пяти месяцам в прошлом.
Тем временем девушка подвела его к разрисованной подсолнухами двери.
— Вот мы и на месте, — объявила она. — Том в первой кроватке справа. Я буду неподалеку. Если что понадобится — зовите.
Благодарно кивнув, Гарри открыл дверь. Комната оказалась просторной и чистой, с большими окнами, пропускающими много солнечного света. Стены были разрисованы уже поблекшими цветами — видимо, работники пытались вдохнуть хоть немного жизни в это серое место. Вдоль них аккуратным рядком — шесть довольно ветхих на вид кроваток, которые едва держались на прикрученных к низу сломанных фанерах. Младенцы мирно спали: худые, совсем без румянца — признака здоровья. Сиротам явно не хватало финансирования, особенно в послевоенные времена, когда их было слишком много. Приют не мог себе позволить качественных детских смесей. Чаще всего их кормили смесью из рисовой каши или морковным пюре.
Гарри сразу заметил Тома. Тот не спал и с любопытством смотрел на вошедшего незнакомца. Малыш кусал обслюнявленный кулачок — у Тома начали прорезаться зубы, и это ему совсем не нравилось. За пять месяцев внешность ребенка существенно изменилась: кожа разгладилась, отросли мягкие черные волосы. Теперь в нем было сложно узнать того маленького обезьяныша, не так давно цеплявшегося за рукав Гарри. А еще его черные кругленькие глаза были ясными и блестящими — цвета эбенового дерева или ночного неба. Их еще не испортил налет багрового. Том смотрел в изумрудные глаза Гарри, кажется, узнавая. А Гарри вспомнились серьезные черные глаза бледнолицего мальчугана из Омута памяти.
Мальчик был красив, но довольно тощ для своего возраста; волосы уложены в аккуратный пробор. Он выглядел, как и все остальные приютские мальчишки — в таком же сером форменном костюме. Внешне Том казался спокойным, но за этой видимостью кипела скрытая сила. Она мгновенно вспыхнула в бездонных черных глазах, неконтролируемая ярость прорвалась наружу бурным потоком, подобно назревающей во мраке полуночи буре.
— Вы доктор? Из сумасшедшего дома, да?
— Нет, я профессор и работаю в школе под названием Хогвартс. Я пришел предложить тебе там учиться, — ответил Дамблдор.
Тому было всего одиннадцать — возраст игр, звонких криков, прыжков и смеха. Возраст нескончаемых вопросов, приключений и веры в светлое будущее. Но Том был не таким ребенком. Он был мрачным и рассерженным:
— Я вам не верю! — выкрикнул он.
Гарри молча наблюдал, как мальчишка хладнокровно отказывался от единственного, что могло сделать его счастливым. Казалось, Том замкнулся в себе, ощерился на весь мир колючками, свернувшись будто еж в инстинкте самосохранения.
— Так это… Это волшебство — то, что я умею делать?
— Что именно ты умеешь делать?
— Разное, — выдохнул Том. — Могу передвигать вещи, не прикасаясь к ним. Могу заставить животных делать то, что я хочу, — без всякой дрессировки. Если меня кто-нибудь разозлит, я могу сделать так, что с ним случится что-нибудь плохое. Могу сделать человеку больно, если захочу.
Лицо мальчишки залил возбужденный румянец, начав от шеи и поднимаясь к впалым щекам. А Гарри все смотрел.
— Ты волшебник, как и я.
— Докажите! — потребовал Риддл.
Потертый платяной шкаф вдруг загорелся. Риддл вскочил на ноги; оранжевый огонь отразился в черных глазах, придав им любопытное свечение. Лицо мальчишки моментально преобразилось: исказилось от гнева и страха. Но было еще что-то в тонко высеченных чертах лица: мальчик наконец нашел кого-то, похожего на него. Он так долго… Был совсем один.
— В Хогвартсе воровства не терпят, — спокойно сказал Дамблдор, указывая на разбросанные на кровати предметы. — У нас в Хогвартсе учат не только пользоваться магией, но и держать ее под контролем.
Риддл нисколько не смутился и с вызовом смотрел на Дамблдора, явно ни в чем не раскаиваясь. Дамблдор встал с кровати, прихватив свой шейный платок, и мальчишка заговорил:
— Я умею говорить со змеями. Я заметил это, когда мы ездили за город. Они сами ко мне приползают и шепчутся со мной. Это… Это обычная вещь для волшебника?
В темных глазах вспыхнуло беспокойное сомнение. С Тома враз спала вся спесь, и на мгновение он стал точь-в-точь как упрямый одиннадцатилетка, которым, по сути, и являлся. Том с надеждой смотрел на Дамблдора. С надеждой… На что? Том Риддл был гордым ребенком. Слишком гордым… Поэтому его не волновало, что о нем думают другие. Но был один вопрос, не дававший покоя детскому уму. Один вопрос, омрачавший всю его жизнь. Вопрос, который не давала произнести вслух врожденная гордыня… «Я нормальный?»
— Сэр! Сэр?.. — голос той самой неопрятной девицы вырвал Гарри из воспоминаний. Та принесла с собой корзину с бутылочками.
Том все так же неотрывно смотрел на него большими круглыми глазами и, кажется, совсем не возражал против маячащего над ним незнакомца. Заметив бутылочки, малыш оживленно замахал пухленькими ручками.
— Ладно, ладно. Держи свой обед, — девица вручила ребенку полупустую бутылочку.
Видимо, Том унаследовал от Салазара Слизерина властные собственнические замашки. Едва схватив бутылочку своими маленькими ручками, он вцепился в нее с рвением ревнивого любовника. Том принялся посасывать соску, при этом крепко ее прикусив — уже сейчас был заметен его воинственный характер. Девице даже пришлось немного побороться, чтобы отнять у мальчугана бутылочку — всю обслюнявленную, с погрызенной соской. Младенец рассерженно залепетал, а потом и вовсе заверещал от злости, когда девушка, заменив соску, передала бутылочку другому ребенку.
— Мисс, Том… — обеспокоенно спросил Гарри. Ребенок, выглядящий крайне огорченно, неотрывно смотрел на свою бутылочку.
Девушка пожала плечами:
— Ничего не могу поделать. Том очень ревнивый. Властный. Но нам не хватает питания, поэтому…
Гарри посмотрел на Тома, который снова принялся покусывать собственный кулачок. Малыш перевернулся в кроватке — он, безусловно, был крайне очарователен: и его сливочная кожа, и крошечное тельце. Гарри вдруг вспомнилось мелькнувшее в этих самых черных глазах сомнение. Мальчишка безмолвно спрашивал: «Я нормальный?» Нестерпимо захотелось взять его на руки. Гарри осторожно поднял малыша. Крошечное тельце было мягким и теплым на ощупь, а еще от него пахло сладким кремом.
— Сэр! Он не любит, когда его трогают, — вскрикнула девица.
Но, к ее удивлению, Том и не думал плакать. Вместо этого он что-то затявкал, словно маленький щеночек. Кажется, ему было не очень удобно у Гарри на руках, так что Гарри положил его обратно в кроватку. Но, едва он отпустил малыша, тот разревелся изо всех сил, заставляя сжиматься сердце. Гарри запаниковал. Что же Тому было нужно?
— Хм-м-м, — с любопытством глядя на них, протянула девушка. — Думаю… Вы неправильно его держали. Попробуйте по-другому. Положите его голову себе на плечо.
Гарри сделал, как она сказала, и это действительно сработало. Малыш Том послушно замер на руках, уткнувшись маленькой головкой в изгиб шеи. Кожа ребенка была такой мягкой, такой теплой… Такой хрупкой. Плач почти моментально прекратился. Том зарылся носом в рубашку Гарри, стремясь быть поближе к источнику знакомого запаха. Аромата, который успел отпечататься в его недавно сформированном сознании. Гарри и не думал, что Том его вспомнит, но, как видимо, ошибся. Том играючи схватился за прядь волос, Гарри прижал его поближе к груди — и это казалось таким естественным, таким правильным. Малыш что-то заугукал на своем непонятном языке.
Том почти ничего не весил — был легким, как перышко. Но казался таким реальным — живым, не просто фрагментом из прошлого. Гарри не знал, сколько он так простоял, поглаживая Тома по спине, наслаждаясь нежной теплотой детской кожи. Но пришло время возвращаться.
Время не ждет.
Гарри, точно как и пять месяцев назад, погладил Тома по нежным щечкам, а затем передал его работнице приюта.
— Ладно, солнышко, а теперь скажи «пока» мистеру Поттеру, — аккуратно укачивая младенца, проворковала девушка.
Похожие на оленьи большие черные глаза малыша неотрывно следили за Гарри, улавливая буквально каждое его движение. Том был таким смышленным маленьким мальчиком — сразу все понял. Он моргнул, темные глаза наполнились тревогой, длинные реснички намокли от слез. Он закричал, завертелся, пытаясь дотянуться до Гарри.
— Мисс, пожалуйста… Пожалуйста, позаботьтесь о нем, — прошептал Гарри. Быть может, его слова ровным счетом ничего не значили, но это было все, что он мог сделать в настоящий момент.
— Сэр… — изо всех сил пытаясь удержать извивающегося младенца, позвала девушка. — Я вижу, что вы ему очень нравитесь. Вы не думали об усыновлении?
Посмотрев в эбонитовые глаза Тома, Гарри увидел в них собственное отражение:
— Однажды… Однажды я за ним вернусь.
Он был решительно настроен сдержать свое слово. Вопреки судьбе.
Но колесо фортуны никогда не отклонится от курса. Его сложная система продолжит и дальше наматывать нити времени и линии жизней: время и жизнь, прошлое, настоящее, будущее, и каждый промежуток между.