* * *
Когда Том вернулся к себе в комнату, ему тут же велели немедленно одеться и спуститься в вестибюль. Ожидался гость. А в приюте это значило одно — потенциальная приемная семья. Так что лучше бы всем привести себя в порядок и быть милашками. Для столь особых случаев приют даже снабдил сирот одним комплектом красивой одежды — славненькими костюмчиками из тонкой как бумага ткани. Пошитые лишь для появления перед гостями, они были неудобными и слишком тонкими для зимы. Поверх костюма Том в три слоя замотал на шее старый выцветший шарф. — Слышала, он молодой! Одетые в одинаковую форму дети взволнованно делились сплетнями, идя по коридору в вестибюль. Том шел следом, невольно подслушивая разговор трех идущих впереди девчонок, которые оживленно болтали и хихикали, надеясь на лучшую жизнь: — А я слышала, что у него большой дом. И еще он не женат!.. «Не женат» — это хорошо. Значит, никакой конкуренции с гипотетическими младенцами и никакой привередливой женушки — так больше шансов, что не вернут обратно в приют. Тихо смешавшись с толпой, Том вместе со всеми вошел в вестибюль и скучающе опустил голову пониже. Его совсем не интересовало усыновление. Теперь, когда он обрел власть над всеми в приюте, он был не против немного задержаться в этой дыре — здесь, по крайней мере, почти не было контроля со стороны взрослых и никаких семейных обязанностей. Здесь он мог свободно разгуливать, где хочется, и силой отбирать что приглянется. Глаза вспыхнули, Том натянул шарф повыше, прикрывая лицо. — Том, — чуть высунулась из кармана змея толщиной с веревку. — Они будут глупц-с-сами, ес-с-сли не выберут тебя… Улыбнис-с-сь хоть немного, и тогда они з-з-с-саметят, что ты тут с-с-самый крас-с-сивый… — Не болтай ерунды. Не хочу, чтобы меня ус-с-с-сыновляли. Маленькая гадюка недоуменно зашипела: ее несформировавшийся мозг просто не мог сообразить, почему Том такой упрямый. Почему такой красивый мальчик вечно угрюмый и мрачный? И почему он утверждает, будто ему на все плевать, хотя она-то знает, как он мечтает о семье? Спустя пять минут ожидания миссис Коул (судя по ее походке, очень пьяная миссис Коул) привела гостя. — Мэм, я ищу только… — Да-да, — заплетающимся языком грубо перебила директриса молодого мужчину.— Хорошие детишки… Все они… Миленькие котята… Они… Они уже вас заждались… Миссис Коул шатало из стороны в сторону и она чем-то напоминала гигантского моржа с бутылкой джина в руках. Хмурый молодой мужчина остановился прямо у нее за спиной. Том, прячущийся за спинами других, более высоких детей, с презрением посмотрел на визитера. Молодой человек оказался довольно худым, с фарфоровой кожей, бледной, словно лунное сияние — он весь выглядел так, будто только недавно оправился от какой-то ужасной болезни. Он вообще был каким-то хрупким, на вид даже болезненнее тощих детишек, столпившихся в вестибюле, — но вот характер у того был явно твердым и живым. Удивительнее всего были глаза гостя — ярко-зеленые. Настолько яркие, что у Тома никак не находилось правильных слов, чтобы их описать. Он подумал только, что те намного красивее даже его любимых стеклянных, нефритового цвета, шариков, так здорово переливающихся на солнце. Черные волосы незнакомца были в небольшом беспорядке и, как показалось Тому, длинная челка скрывала причудливой формы шрам. Но он стоял слишком далеко, так что мальчик не был уверен. Едва незнакомец вошел в вестибюль, у Тома внутри что-то екнуло и всколыхнулось. В душе что-то вспыхнуло, сама его суть устремилась к этому человеку — Риддл раньше никогда такого не испытывал. — Что с-с-случилос-сь, Том? — почувствовав странную тревогу своего юного хозяина, маленькая, спрятанная под рукавом змейка скользнула вверх по его руке. Сердце Тома билось так часто — очень быстро — ему бы следовало успокоиться, пока он не довел себя до сердечного приступа. Змейка сильнее сжалась кольцами вокруг его руки — достаточно болезненно, чтобы вывести из транса. — Я в порядке, — медленно выдохнул Риддл. В груди все нарастала и ширилась тупая боль — на секунду Тому даже показалось, что он сейчас задохнется. Но все прошло так же быстро, как и началось. Сердце, немного успокоившись, снова принялось послушно перекачивать по венам кровь, будто и вовсе не сжималось при виде таинственного молодого человека. Не успел Том собраться с мыслями, как миссис Коул снова заговорила: — Знакомьтесь, это мистер Поттер. Мистер Поттер. При звуке знакомого имени сердце Тома пропустило еще один удар. Обычно храбрый и стойкий мальчишка по-настоящему испугался. Эбонитовые глаза буквально впились в лицо мистера Поттера, чей образ отныне и навеки выжегся на их сетчатке.Мистер Поттер
20 марта 2018 г. в 15:39
19 ноября 1932 года
На Лондон снова опустилась зима. Бездомные вздрагивали от жуткого холода, проклиная небеса. Бродячие кошки и собаки попрятались по заброшенным зданиям, терпеливо ожидая когда перестанет идти снег.
Дороги покрылись серебристым ковром; в этом году зима пришла рано, и температура стремительно упала до рекордно низких отметок. Все овощи удвоились в цене — даже брюссельская капуста. Для приюта Вула настали сложные времена. Они даже лишились еженедельной радости — мясного блюда. Казалось бы, невозможно, но повседневные куски хлеба теперь пахли еще хуже — измятые и заплесневелые — но дети не жаловались… Все что угодно было лучше голода.
За высокими воротами приюта каждый день случались драки и все больше свирепствовала несправедливость. Дети сбивались в небольшие полуорганизованные банды и вели себя жестоко, хуже взрослых — избиения, вымогательства, кражи — они ничего не стыдились. Приютские надзирательницы уже давно оставили попытки навести хоть какой-то порядок. Покуда дети дрались за пределами здания, никому не было дела.
Хватало одного кулька конфет, чтобы на заснеженном внутреннем дворике разжегся очередной конфликт.
— Эй, ты, там! Та тетка опять притащила тебе конфеты?
Крепкого телосложения мальчишка преградил Тому дорогу и теперь нависал над ним, не давая пройти. Безжалостно загоготав, он подал сигнал дожидавшимся в стороне мальчишкам и девчонкам. Те тут же шагнули вперед, окружая Тома и недобро смеясь еще по-детски звонким смехом.
— Ой, Томми, — фальшиво-писклявым голосом запричитал мальчишка, подражая посетительнице Риддла. — Тебя опять заперли?
Том неподвижно стоял, глядя сквозь их лица холодными, черными и спокойными словно полночь глазами — будто для него все они были не более, чем клоуны, да еще и отвратительно выступающие.
Мальчишка с кроликом выскочил рядом со здоровяком, не желая упустить шанс унизить Тома. Погладив сидевшего у него на руках облысевшего кролика, он раздражающе пронзительно рассмеялся:
— Ой, Том, прости меня, сладенький. Но мы слишком бедны и не сможем о тебе позаботиться.
Вся толпа шумно загоготала, будто никогда ничего смешнее не слышала.
Том не понимал: что с того? Что с того, что ему одному доставались конфеты?.. В итоге его все равно оставили в приюте, и здесь ему было ничуть не лучше остальных.
— Гони сюда конфеты! Может, тогда мы тебя отпустим!
Сироты стояли напротив — с высоко вздернутыми подбородками, полными издевки взглядами, надменные, словно вздорные павлины. На этих лицах не осталось и следа детской невинности. Общество и его холодная суровая реальность исказили их чувство морали до неузнаваемости, в них больше не было ни сочувствия, ни понимания. Все что осталось — первобытное стремление выжить, холодная пугающая практичность, диктующая заботиться только о себе одном.
Том усмехнулся.
Он ни разу не прикасался к тем злосчастным кулькам с конфетами… И никогда не прикоснется. Та женщина не переставала их таскать и даже не думала, как Тому достается за их тошнотворно липкую сладость. Копеечными конфетами всевозможных цветов уже была набита целая пластиковая сумка, которую Том как-то швырнул в угол комнаты, где она и оставалась по сей день. После того, как он чуть не убил Билли — этого тупого болвана — и его мерзкого кролика за нарушение границ, больше никто не осмеливался заходить к нему в спальню. Тому не были нужны те дурацкие конфеты, но это вовсе не означало, что он согласен ими делиться. Их подарили ему, значит, они — его собственность. А то, что принадлежит ему… Останется его навсегда. Хотел бы он посмотреть, как они попробуют у него что-то отнять.
— Отдавай! Или отведаешь наших кулаков!
Дети замерли, выжидая. Вдруг на тонком бледном лице четырехлетнего ребенка расцвела недобрая ухмылка. В этот миг мальчишка, который ростом едва доставал до столешницы, стал чем-то больше обычного человека — глаза черные, как вороново крыло, волосы цвета глухой ночи. Он превратился в нечто мистическое и невообразимое, могущественнее самого Аида.
Кто-то громко закричал от боли, и все с ужасом обернулись на рыжеволосого паренька, который рухнул на землю, схватившись за лицо — из ужасной раны на лбу хлестала кровь. Она — багровая и густая — непрерывно стекала по испуганному лицу, окрашивая снег розовыми разводами. Рядом лежал окровавленный кирпич. Дети недоуменно уставились друг на друга, не понимая, кто мог это сделать — кирпич появился словно из ниоткуда.
Все-таки все они были еще детьми, не знающими, что делать в непредвиденных обстоятельствах — при виде крови толпа поддалась панике:
— Кто это сделал? Покажись! — закричали они наперебой с широко распахнутыми от страха глазами.
Билли, который буквально только что так лучился от восторга и жажды унизить Тома, спрятался за спины товарищей, крепко прижимая к груди кролика. Вертя головами, дети осматривали пустой двор, требуя виновника показаться.
О, его жертвы были так напуганы отпором. Во всей этой суматохе они и думать забыли о Томе, который так и стоял в центре толпы, с легким любопытством наблюдая за их воплями и суетой.
Отстраненно проследив взглядом за упавшим в обморок истекающим кровью мальчишкой, Том опустил взгляд на пропитавшийся кровью снег. А затем улыбнулся — самой милой и невинной мальчишеской улыбкой. Том единственный остался безучастным к всеобщему переполоху. Он расслабленно стоял на месте, будто знал, что это случится, и странно улыбался.
— Это он сделал! — вдруг закричал здоровяк, тыча пальцем в Тома. — Он сделал! Точно говорю!
Том лишь еще шире улыбнулся в ответ.
— Но… Но… — дрожащим голосом возразила какая-то девчушка с мышиного цвета волосами.
— Мы ведь все смотрели на него. Он… Он даже не пошевелился.
Так и есть. Том даже не пошевелился. Он не мог бросить кирпич, ведь они все смотрели на него.
— Урод! — завопил Билли, с ужасом глядя на Тома. Медленно попятившись, мальчишка развернулся и убежал прочь. Для и без того напряженной обстановки это стало последней каплей. Толпа с криком ринулась в здание приюта, убегая от четырехлетнего ребенка. Что-то в его маленьком хрупком тельце их испугало, что-то первобытное и могущественное.
— Отойди от меня! Урод!
Как-то неожиданно Том остался совсем один во враз опустевшем дворике — напоминанием о недавно присутствующей здесь толпе служили лишь грязные отпечатки подошв на снегу.
Урод? Ну и что с того? Пусть называют его как хотят, покуда его имя вселяет страх в их сердца, покуда у него достаточно сил, чтобы брать и делать, что хочется. Урод, чудовище — да как угодно… Все эти названия — не более, чем знак его отличия, особенности. Он обладал такой силой, о которой они могли лишь мечтать. Том с улыбкой посмотрел на свои костлявые, такие маленькие и хрупкие, но обладающие невероятным могуществом пальцы.
Он взмахнул рукой: взлетев в воздух, окровавленный кирпич неспешно подплыл к нему. Том кончиками пальцев вытер с него алое пятно и поднял руку к свету — темно-багровая жидкость так красиво смотрелась на его бледной коже…
— Думала, ты ненавидиш-ш-с-с этого мальч-с-сика-кролика. Поч-ч-с-сему не с-с-сткукнул его? — донеслось до ушей тихое змеиное шипение — неразборчивое для человеческого слуха, но хорошо понятное Тому.
— Он зас-с-служил больш-с-се, чем прос-с-сто кирпичом по голове, — рассмеялся Риддл — злорадно и холодно, эбонитовые глаза стали еще чернее. Змее нравилось слушать мягкое шипение Тома — оно, словно колыбельная, ласкало ее слух, пока она грелась о теплую кожу, обернувшись вокруг лодыжки мальчика. Но сейчас она содрогнулась — может, из-за холода, а, может, из-за мрачного веселья своего юного хозяина… Кто знает. «Человеческие детеныши довольно пугающи», — подумала гадюка, взмахнув хвостом.
А откуда-то сверху за ними наблюдала Судьба, радуясь запустившемуся ходу событий. От начала времен и до самого конца Вселенной она неизменно продвигала историю по заданному пути. Магия мальчика пробудилась, его сознание открылось — фатум Тома Риддла вступил в игру.
Сколько бы усилий ни приложил человек, пытаясь все изменить, сколько бы раз ни возвращал время вспять, каждое действие — тщетно, каждое слово — бессмысленно.