* * *
— До встречи через неделю, — с улыбкой на лице Гермиона помахала на прощание. — Вообще-то, на этот раз я собираюсь немного задержаться, — предупредил Гарри. — Передай от меня привет Рону и Джинни. В следующую секунду его буквально сдавило со всех сторон отвратительным ощущением — он возвращался в прошлое. Но теперь Гарри был счастлив. Счастлив… Потому что знал, что по эту сторону временной шкалы у него были друзья — их поддержка и забота. И там, по другую сторону, у него тоже кое-кто был. Там его возвращения домой ждал один маленький мальчик.Медальон Слизерина
13 мая 2018 г. в 15:05
13 января 2001 года
Гарри решил переместиться, пока Том был в школе. Он был обязан вернуться в свое время, так как перед уходом пообещал Гермионе возвращаться в будущее раз в неделю. Он должен был туда наведаться хотя бы ради собственной безопасности, чтобы подруга его осмотрела и изучила все физические последствия, нанесенные длительным пребыванием в прошлом. Раз в неделю… Семь дней в две тысячи первом приравнивались к двум годам и десяти месяцам в прошлом.
Сколько бы Гарри не использовал Архимаховик, ему казалось, что он никогда не привыкнет к этому ощущению. Ни к непрерывному звенящему стуку металла о металл, ни к калейдоскопу постоянно меняющихся в голове картинок, ни к дезориентирующему чувству невесомости. Все это дарило чертовски отвратительные ощущения. Гарри чувствовал себя так, будто кто-то невидимый разобрал его тело на кусочки, а потом спешно собрал обратно. Бросавшие вызов времени расплачивались за это болью — столь сильной, буквально выкручивающей внутренности, что Гарри отчаянно хотелось потерять сознание и забыться, не чувствовать. Но он настойчиво держался изо всех сил, и вот Архимаховик, наконец, перестал вращаться.
В ушах звенело, шрам мучительно пульсировал, а перед глазами плясали черные пятна. Почувствовав подступившую к горлу тошноту, Гарри упал на колени и его тут же вырвало на пол.
— Гарри! — бросилась к нему Гермиона, одетая в неизменный белый лабораторный халат. Она помогла ему подняться и, внимательно изучив его лицо, закусила нижнюю губу, расстроенная его болезненным видом и собственной беспомощностью. Единственное, что она могла сделать, — ласково погладить друга по спине.
Собравшись с силами, Гарри повернулся к Гермионе лицом и ослепительно улыбнулся. Искренняя душевность, пусть даже на таком нездорово бледном лице, моментально согрела сердце Гермионы.
— Давненько не виделись, Миона.
— Тебе становится хуже, да? — резко спросила та, нахмурив брови.
Да, ему однозначно становилось хуже. Приступы тошноты сменились полноценной мигренью, мучительной болью скрежещущей под черепной коробкой.
Продолжая беззаботно улыбаться, Гарри привалился к стене и наложил на себя согревающие чары. Гермиона тяжело вздохнула, но не стала допытываться. С молчаливым неодобрением глядя на друга, она, не удержавшись, застегнула на нем куртку. Для самого разгара зимы тот был очень легко одет; как же он, должно быть, замерз…
— Пойдем, тебе нужно отдохнуть, — не терпящим возражений голосом сказала Гермиона и, приобняв его за плечи, снова помогла подняться.
Гарри тут же покачал головой, отказываясь уходить:
— Нет, начнем прямо сейчас… Я должен вернуться обратно в течение суток.
Гермиона опять нахмурилась, посмотрела на него острым, как бритва, испытывающим взглядом, и это строгое выражение вдруг напомнило Гарри о Томе.
— Ты сама сказала, что, если я буду возвращаться раз в неделю, то смогу… — Гарри виновато замолчал под пристальным взглядом подруги, но его решительность от этого меньше не стала. Он был просто обязан вернуться, ведь пообещал Тому. Пять месяцев… Мальчик ждет его там, один.
Однако Гермиона не собиралась так просто сдаваться, сверля его строгим «макгонагалловским» взглядом. Гарри твердо посмотрел в ответ.
— Ладно, ладно, — вздохнула Гермиона, отбрасывая менторскую ауру. — Ты должен помнить, Гарри, что… Все твои поступки имеют последствия. Если ты решишь прожить в прошлом двадцать лет, в итоге проживешь на двадцать лет меньше. И это еще не все…
Усадив Гарри на диван, она встревоженно сжала кулаки, видя его плачевное состояние и снова чувствуя себя абсолютно беспомощной против упрямства друга. Сев напротив, Гермиона продолжила:
— На протяжении всего того времени, что ты проводишь в прошлом, твой организм и тело находятся в постоянном стрессе. Это очень опасно! Даже если судьба не сможет стереть твое присутствие там, она все равно способна заставить тебя заплатить высокую цену за свое неповиновение.
Гарри молча откинулся на спинку дивана. Ему нечего было ответить, потому что… Гермиона была права.
— Прошу тебя, отступи… Нам уже и так известно, что твой план провалился! Здесь и сейчас Волдеморт так и остался Волдемортом — даже твоя доброта и ласка ни капли его не изменили! — ее голос прозвучал почти сожалеюще. Гермиона чувствовала себя виноватой за то, как побледнел Гарри от ее слов… Но она должна была это сказать.
Слова Гермионы ранили его словно ножом. А ведь он… Он так надеялся, что по возвращении его встретит совсем иной, изменившийся две тысячи первый. Однако реальность оказалась жестокой, а судьба — неизменной. Разбивающие розовые очки правдивые слова Гермионы снова разрушили все его обманчивые надежды. Том совсем не изменился. Чем выше ожидания, тем больнее падать… За надеждой неизменно следует разочарование.
— Скажи, оно того стоит? — тихо спросила Гермиона.
На глаза вдруг навернулись слезы. Беззвучно открыв и закрыв рот, Гарри неуверенно ответил:
— Я не… Я не знаю.
Так и было — Гарри действительно не знал. Не знал, стоит ли растрачивать двадцать лет жизни, терпеть непрерывную боль, мучиться от неизвестной угрозы ради шанса изменить Темного Лорда, которого и изменить-то нельзя? Но будущее никому не известно, итог еще не определен. Никто и никогда не менял прошлое, никто даже не пытался… Стоило ли рисковать всем ради этого?
Запрокинув голову вверх, Гарри сощурился от ударившего по глазам электрического света:
— Я не знаю, стоит ли… Но чувствую, что должен это сделать, — тихо заключил он.
Да, хотя бы из чувства долга перед Томом Гарри должен был попытаться… Попытаться подарить ему детство, дать ориентир, попытаться его изменить.
Гермиона изучающе рассматривала друга, размышляя о том, что за три года в прошлом внешне тот совсем не изменился. Он остался все таким же молодым — только мертвенно-бледным и таким худым, что проступали ключицы. Однако в сравнении с их последней встречей Гарри казался намного счастливее, улыбался почти так же ярко, как когда-то в юности. На секунду ее сердце даже затрепетало будто у какой-то школьницы. Хоть Гермиона и видела в Гарри лишь брата, даже она не могла не отметить, что он вырос очень симпатичным молодым человеком.
— Ладно, — смирившись, кивнула она. — Только не вмешивайся слишком сильно… Быть может, тогда судьба не будет к тебе так строга. Береги себя, хорошо?
Наконец придя к соглашению, они улыбнулись друг другу, как старые добрые друзья. Гермиона была полна решимости помочь Гарри — независимо от того, что он задумал. Она поклялась себе, что, покуда жива, никому не позволит ему навредить.
Убедив Гермиону, Гарри облегченно расслабил плечи. Выудив из кармана уменьшенную заклинанием стопку бумаг, он снял чары и протянул подруге со словами:
— Я доработал наши планы по вербовке.
Выглядя довольно впечатленной, Гермиона взяла в руки увесистую кипу.
Следом он достал из внутреннего кармана медальон Слизерина. Подняв за цепочку, Гарри показал его Гермионе. Та с подозрением взглянула на покачивающийся перед ней предмет.
— Открой его, — убедительно попросил Гарри.
Внимательно на него посмотрев, Гермиона немного помешкала, но все-таки открыла медальон, и… Ничего не произошло. Она удивленно ахнула. Неужели крестраж… Уничтожен?
— Да, крестража здесь больше нет. Я не использовал ни меч Гриффиндора, ни клык василиска — вообще ничего не делал. Он просто испарился, сам по себе, — невозмутимо пояснил Гарри. — Э-э-эм… Это случилось, когда я впервые увидел Тома… То есть Волдеморта…
Гермиона ненадолго задумалась — у нее были кое-какие теории о крестражах, но… Она прищурила глаза, кое о чем вспомнив:
— У меня есть одна догадка… Две одинаковых души не могут существовать одновременно, — медленно и несколько неуверенно заговорила Гермиона. — Поскольку крестраж частично совпадает с кусочком души Волдеморта из прошлого, а двух Волдемортов быть не может… Получается, когда они пересеклись, судьба просто уничтожила дубликат. Судьба следит за правильным ходом истории… Поэтому я думаю, что, скорее всего, это ее проделки.
— Если это правда, думаешь, судьба и мою палочку тоже уничтожит? — спросил Гарри, вдруг вспомнив об оставшихся в лавке Олливандера палочках-побратимах.
Гермиона пожала плечами.
— Ненавижу судьбу, — пробормотал Гарри, принимая более удобную позу на диване.
— Да, но зато она помогла нам уничтожить крестраж, — отметила Гермиона.
Гарри вдруг снова помрачнел:
— Есть еще кое-что. Я… Я перестал понимать парселтанг, — он поджал губы, вспоминая день, когда стоял у дверей спальни Тома и прислушивался к непонятному шипению. Тогда он впервые не смог понять смысла змеиной речи, и волосы на затылке встали дыбом. Пусть он больше не понимал содержания слов, но их звучание… Вызывало тревогу.
Гермиона в очередной раз нахмурила брови. Никто не знал, откуда у Гарри взялся дар змееуста… Еще на втором курсе Дамблдор смутно намекал на вероятность того, что Гарри перешла часть силы Волдеморта в ту злополучную ночь. Но это был лишь неясный намек, без каких-либо объяснений — как, что и почему.
Известие об исчезновении этой способности выбило ее из колеи. Гермиона ненавидела не знать. Можно было бояться реальной опасности или промахов, но больше всего всегда пугала подкрадывающаяся из темноты неизвестность.
— Не бойся, Миона, — почувствовав ее тревогу, Гарри ласково взял подругу за руку.
Знакомая, полная веры улыбка успокоила Гермиону и придала уверенности в завтрашнем дне. В груди разлилось приятное тепло; губы слегка дрогнули:
— Разве это не ты тут должен бояться?
Гарри улыбнулся. Ему не нравилось заставлять Гермиону волноваться о нем, но, в некотором смысле, это придало ему сил. Ее забота была очень трогательной, и было приятно знать, что кому-то не все равно, что кто-то о нем беспокоится.
Гермиона наконец улыбнулась в ответ; ее взгляд потеплел. Гарри — их последняя надежда… Если он сдастся, вместе с ним не станет и их надежды на победу.
«Удачи, мой друг, — подумала она, — тебе она понадобится».