47 days to change

31 октября 1939 года Наконец, спустя два месяца, все полученные Гарри ранения практически зажили. Процесс выздоровления оказался мучительно медленным — настолько, что даже Джоан то и дело хмурила брови от беспокойства. — Я купил дом в Годриковой впадине, обещай поскорее прийти в гости, и… Никогда не устану повторять, как благодарен тебе за все, что ты для меня сделала, Джоан, — Гарри ярко улыбнулся, его невозможно зеленые глаза буквально лучились радостным волнением. Он все еще не снял бинты — ни с лица, ни с груди, — хотя, каким-то непостижимым образом внешне они делали его еще моложе. Ему хотелось поскорее выбраться из больничной койки, пришло время уйти, начать следующий жизненный этап. Нужно было поскорее вернуться домой, туда, где его ждут. Джоан снова нахмурилась и, не удержавшись, спросила: — К чему такая спешка? — хотя и без того знала ответ. — Извини… Просто… Том хочет провести Рождество уже в нашем с ним доме, — Гарри пожал плечами, провел рукой по беспорядочно спутанным волосам и снова ослепительно улыбнулся, переполненный ликованием. Гарри снова и снова прокручивал в уме это слово, разбивал его на буквы и интонации — дом, — отчего по венам разливалось непередаваемое ощущение тепла. От одного лишь короткого слова — три буквы, один слог — Гарри чувствовал себя счастливым. Невероятно счастливым и благодарным за возможность начать все заново, за шанс сплотиться и сблизиться с Томом. Гермиона, Рон, Джинни, Джордж, Фред… Все они знали, как много значил для Гарри дом. Каждый из них видел на его лице тягостное стремление, едва ли не вожделение, когда Гарри впервые вошел в дом на площади Гриммо двенадцать. И они же видели безумное отчаяние в его глазах, когда он смотрел, как Сириус падает за вуаль. Ужасней всего на свете… уловить луч надежды, а потом снова низвергнуться обратно во тьму. Возможно, будь Гарри слизеринцем, в тот период одиночества и обманутых надежд он бы обратился ко тьме. Пал бы глубоко, в самую ее гущу, за бесценок растрачивая всю свою силу и магию — только ради мести, кровопролития, ненавидя весь мир. Но Гарри был гриффиндорцем — храбрым простодушным гриффиндорцем, который продолжал надеяться и верить в справедливость. Пожалуй, умение надеяться — лучшее качество гриффиндорцев. Стремясь к надежде и теплу, они готовы шагать хоть на край земли, даже если в итоге это тепло сожжет их словно привлеченных огнем мотыльков. И даже в моменты слабостей и сомнений они не останавливались, продолжая идти вперед. Гриффиндорцы не сдавались. И Гарри уже так давно мечтал о доме. Пусть он и не знал, долго ли продержится их с Томом семейный очаг, меньшее, что Гарри мог сделать — приложить все усилия, чтобы сделать этот дом настоящим, живым и теплым, потому что все еще продолжал надеяться. Дом являлся своего рода узами, и Гарри уповал на то, что этой связи хватит, чтобы изменить Тома, замедлить ход истории… Кто знает? Даже Судьбе неподвластно отнять у него надежды и мечты. Достав из тумбочки наполовину пустые склянки с зельем, Джоан по настойчивой просьбе Гарри вылила остатки жидкости в раковину. Возможно, с его стороны было ребячеством так себя вести, но… После двух месяцев непрерывного приема омерзительно-горьких зелий Гарри даже смотреть на них не мог. — Насчет твоих увечий… Ты точно уверен, что не хочешь провериться в Святом Мунго? — Джоан поправила очки на переносице — и этим жестом, и своим строгим испытывающим взглядом она неизменно напоминала Гарри профессора МакГонагалл. Слабо улыбнувшись, Гарри покачал головой. В этом мире прошлого лишь он один знал о тайнах и изъянах своего тела. Пять месяцев здесь, в прошлом, приравнивались к одному дню в будущем — временной линии, в которой ему надлежало находиться. Поскольку в прошлом замедлялся процесс старения тела, было закономерно, что и раны заживали так же медленно. Гарри прекрасно знал, почему так долго выздоравливал и сомневался, что целители Святого Мунго в силах ему как-то с этим помочь. Резко посерьезнев, Гарри обратился к Джоан: — Можно кое о чем тебя попросить?

* * *

Перед посторонними с других факультетов слизеринцы разыгрывали из себя настоящих интеллигентов. С виду — само совершенство и первоклассная элегантность. Но за закрытыми дверями слизеринской гостиной и они предавались непристойностям, необузданным причудам и похотливым подростковым порывам. В самой их природе было заложено желание покрасоваться. Состоятельные чистокровные просто обожали проводить декадентские экстравагантные вечеринки, где надевали наироскошнейшие мантии и употребляли великолепнейшую еду и напитки. За деньги они покупали внешность, статус — все, что только душа пожелает, и даже бессмысленное потакание собственным прихотям и развлечениям. Слизеринцы твердили, что Церемония совершеннолетия — просто безобидное веселье, но в глубине души каждый из них знал, что это лишь повод претворить в жизнь потаенные желания и получить дозу адреналина. Оттого вечеринка слизеринцев по случаю Хэллоуина считалась поистине легендарной из-за ее неприлично роскошной, незабываемой, вседозволенной… природы. — Ты пойдешь на вечеринку? — наряженный в абсолютно новехонькую с удлиненными рукавами мантию Овидий подошел к кровати Тома. — Нет, — коротко ответил явно не заинтересованный Риддл, даже не потрудившись оторвать взгляд от книги. Хоть он и был исключительно хорош в светских условностях, они его нисколько не интересовали. К тому же у него и мантии подходящей не было. На днях второкурсников приобщили к взрослому кругу общения слизеринцев. Их впервые пригласили на вечеринку факультета, так что неудивительно, что Овидий был так взволнован. По-прежнему не отводя взгляда от книги, Том перевернул страницу и на секунду замер, занеся кончик пера над хорошо знакомым разделом о заклинании «Протего». Он вдруг вскинул голову: — Действительно стоит пойти? — Эй! Поверь мне, вот уж на этой вечеринке ты хочешь побывать, — взволнованно воскликнул Овидий и, улыбнувшись, с намеком поиграл бровями. — Только не говори, что ты не в курсе, что будет завтра? — Что будет? Бал по случаю Хэллоуина? — отрешенно спросил Том, что-то обводя кружком в учебнике. — Мерлин! Ты действительно не знаешь? — ахнул Овидий. Конечно же Том не знал. За ежегодным хэллоуинским балом слизеринцев стояло таинство всего факультета, знание о котором многие века передавалось в чистокровных семьях из поколения в поколение. Гарри ничего об этом не знал, поэтому Том и подавно. Риддл пытливо посмотрел на сокурсника. — Ну, это… — промямлил Овидий. Под взглядом темных бездонных глаз он вдруг почувствовал себя неуютно, скорее даже смущенно. Все слова враз выветрились из головы, Овидий застенчиво почесал затылок: — Да ну его! Неважно! Завтра сам все увидишь…

* * *

Скрытность Овидия ненадолго пробудила в Томе интерес, но, почти сразу же позабыв о своем любопытстве, он опять зарылся в учебники. Ему еще столько всего нужно было прочесть, столькому научиться, впитать как можно больше знаний. Он должен стать сильнее, тренировать свой ум и магию, каждую секунду каждого дня посвятить взращиванию силы и могущества. И как можно скорее стать независимым. Да, интерес к загадочной вечеринке был полностью позабыт, но до поры до времени — пока не появился Абраксас Малфой. — Принес тебе небольшой подарочек в честь завтрашней Церемонии совершеннолетия, — как и всегда разодетый словно павлин Абраксас положил на кровать Тома квадратную коробочку в подарочной упаковке и кивнул, чтобы Риддл ее открыл. Не двинувшись с места, Том изящно изогнул бровь: — Церемония совершеннолетия? — О да, именно, — Малфой лениво отбросил за плечи платиново-белые волосы; холодные голубые глаза сверкнули задором. — Тебе предстоит испытать свою волю против соблазнов и безумств взрослого мира. Надеюсь, справишься? — Не шути со мной, — огрызнулся Риддл. Из-за жестокого выражения на его юном лице Том будто враз повзрослел на несколько лет. В ответ Абраксас пожал плечами и больше не произнес ни слова, хотя Тому все равно не понравилась его слишком уж знающая ухмылка.

* * *

Существует две стороны совершеннолетия. Первая — юридическая, где под этим словом подразумевается, что человек уже достаточно взрослый, готов нести ответственность за свои поступки и вносить свою лепту на благо общества. В мире магглов совершеннолетие наступало в восемнадцать, у волшебников немного раньше — в семнадцать. Но существует и вторая сторона — биологическое совершеннолетие, означающее, что тело подростка созрело для определенных потребностей. В воздухе витал тошнотворно-приторный сладкий аромат. Слизеринская гостиная до неузнаваемости преобразилась в роскошный бальный зал с множеством мягких пуфиков, бокалами шампанского, громкой музыкой и полуобнаженными подростками. Приглушенный с помощью магии свет растекался по комнате чарующим свечением, подсвечивая юную гладкую кожу и вместе с тем создавая ауру таинственности. Даже второкурсницы сменили привычную школьную форму на плотно обтягивающие формирующиеся изгибы платья. То тут, то там слышался громкий смех, старшеклассники кружились в танце, немыслимо дорогие мантии и платья развевались и колыхались в такт музыке. В мареве алкоголя и тусклого света множество лиц слились в одно — воплощение юношеской страстности и несдерживаемых желаний. Том сразу же понял, что происходит. Церемония совершеннолетия? Как интересно. Неважно, магглы или волшебники — подростки оставались движимыми инстинктами подростками. Естественно, что созревающие мальчики и девочки проявляли глубокий интерес к противоположному полу — ну или же, в зависимости от предпочтений, к своему собственному. — Что? Только не говори, что у тебя никогда не появлялось подобных желаний? Даже влажных снов не было? — лукаво подмигнул Абраксас. Потакающие своим желаниям и амбициям слизеринцы открыто говорили и на тему секса. Хлопнув Тома по плечу, Малфой переключил все внимание на ведьму в бирюзовом платье. Влажные… сны? Присев на свободный диванчик, Том прищурил глаза, пытаясь вспомнить свой первый гормональный опыт. Впервые подобное случилось с ним в прошлом году. Он не запомнил сна, не знал, что или кто ему снилось, просто проснулся утром в испачканных пижамных штанах. Впрочем, общеизвестная биологическая реакция организма нисколько его не встревожила, Том просто спокойно сменил постельное белье. Взмахом палочки призвав бокал спиртного, Риддл медленно отпил из него, равнодушно наблюдая за происходящим вокруг. Все же второкурсники были еще слишком юны для чего-то большего, кроме танцев и разговоров. Хоть тела уже и созрели, к сексу они еще не были готовы. Вечеринка была безусловно яркой, экстравагантной и шумной, но Тома она нисколько не впечатляла. Разве что… За всем этим крылось нечто большее? Осушив свой бокал, Том коротко усмехнулся.

* * *

Классический джаз сменился грохочущими басами. Подростки, которые начинали вечер с некоторой долей самообладания, теперь опьянели настолько, что окончательно отбросили всякую осторожность. Кто-то танцевал, поснимав сковывающие движения мантии, часть шести— и семикурсников отбились от толпы, раскинувшись на мягких подушках в тускло освещенном углу, и пылко исследовали тела друг друга губами и руками. Воздух будто загустел, накалился жаром, по бальному залу растеклись приглушенные стоны, вздохи и запах мускуса. Поднявшись с дивана, Том с безучастным отрешенным выражением лица двинулся напрямик через танцпол, на котором толпились второкурсники и парочка старост. Его красивое и надменное юное лицо загадочно светилось в полумраке, новенькая мантия идеально подчеркивала стройную фигуру. Том был эстетически совершенен — юный принц среди безыскусных подростков. Он ловил на себе множество взглядов, но никто не осмеливался к нему подойти. Неискушенных второкурсников этим вечером ждало нечто незабываемое.

* * *

Том смотрел сверху вниз на опустившуюся перед ним на колени обнаженную вейлу, оценивая ее длинные светлые волосы и бледную, словно светящуюся кожу. В отличие от своих сокурсников Риддл выглядел абсолютно равнодушным, в прищуренных темных глазах ни одной эмоции — только холод. Так вот в чем заключалось так называемое таинство Церемонии совершеннолетия? Возможность испытать первый сексуальный опыт на публике. Ничего сложного — просто оральный секс. Том облизал губы и снова ухмыльнулся. Глаза вдруг вспыхнули изощренной самоуверенностью, отчего его улыбка стала соблазнительнее, чем у самой вейлы. Ни один мужчина не в силах сопротивляться феромонам вейлы — никакой любви, одни лишь животные инстинкты, которые однако были не менее действенны. Внизу живота разлилось незнакомое приятное тепло, кровь в жилах вскипела раскаленной лавой, и Том вдруг почувствовал, как к горлу подступила непреодолимая жажда крови. — Иди сюда, — властным холодным голосом позвал он и поманил вейлу пальцем.

* * *

Однако, как правило, многое теряет свою привлекательность, едва сдернут саван загадочности и запретности. Отвратительно. Скривив губы, Том наложил на себя Очищающее, обвел насмешливым взглядом тяжело дышащие стонущие тела и направился в свою спальню. Так называемый запретный плод… оказался совсем несладким.

* * *

В спальне было тихо и пусто — все были слишком заняты поглощением выпивки и утолением похоти. Все же слизеринцы были созданы для удовольствий и наслаждений. Тишина и прохлада комнаты остудили разгоряченную кровь, гормоны улеглись и наступило спокойствие. Разум прояснился, и отчего-то вдруг сразу вспомнился… Гарри. Том напрягся. С чего он вспомнил о Гарри в такой момент? Обведя взглядом комнату, Том вдруг заметил на столе лежащий среди перьев и чернил нераспечатанный конверт — он совсем не ожидал письма в столь позднее время. Из незамедлительно распечатанного им конверта выпала яркая колдография, на которой было запечатлено освещенное лучами заходящего солнца квадратное кирпичное здание, весьма похожее на их с Гарри прошлый дом на Лондонской улице пятнадцать. Перед домом стоял широко улыбающийся Гарри с взъерошенными черными волосами и несколькими пластырями на лице. Он кивнул в сторону дома, снова улыбнулся и помахал Тому рукой. Риддл впился взглядом в лицо опекуна, в темных глазах мелькнула нечитаемая эмоция. Не удержавшись, он попробовал коснуться человека на фотографии, но миниатюрная фигурка ловко увернулась от его пальцев. «Дорогой Том, с радостью сообщаю, что нашел нам новый дом, фото которого любезно помогла мне сделать Джоан. Уверен, тебе здесь понравится. Счастливого Хэллоуина. С любовью, Гарри».