Ноябрь 1941 года
Многие любили осень — ту пору, когда температура колебалась между немного прохладной и комфортной, когда было еще не слишком сыро, а в самый раз, когда настроение скрашивала яркая желто-оранжевая листва и даже самые скучные уроки будто бы пролетали быстрее.
— Так-так-так, кто хочет попробовать ответить? — обрюзгший и расплывшийся до таких размеров, что мог бы потягаться с моржом профессор Слагхорн, опираясь о дерево кафедры, указал палочкой на выведенный на доске вопрос. Затем приподнял повыше, чтобы всем было видно, маленький пузырек с мутной, специфического перламутрового отлива жидкостью и бросил полный надежды взгляд на сидевшего в углу Тома.
Однако, к превеликому разочарованию Слагхорна, его любимчик руки не поднял. Спрятавшийся за книгой Том, казалось, и вовсе дремал.
— Давайте вы, Том, — велел Слагхорн, тряся густыми усами.
Риддл без особого энтузиазма посмотрел на пробирку в его руках:
— Это Амортенция, сэр, которую, как мне кажется… мы должны изучать только на шестом курсе.
При упоминании об Амортенции мальчишки с Гриффиндора многозначительно заулыбались и принялись подмигивать и свистеть сидевшим позади них девчонкам.
— Все верно, любовные зелья проходят на шестом курсе, но… — Слагхорн взмахнул рукой, успокаивая разбушевавшийся класс, после чего поманил Тома к себе. — Подойдите, смелее.
Риддл недовольно поморщился, но скоро скрыл свое раздражение за вежливой улыбкой и под любопытными взглядами сокурсников с невозмутимым видом подошел к Слагхорну.
— Молодец, отлично, а теперь, Том, принюхайтесь и опишите, что за аромат вы ощущаете, — радушно велел Слагхорн и, весело подмигнув, сунул пузырек с зельем прямо под нос Тому.
Риддлу даже принюхиваться не пришлось, чтобы ощутить на себе опасное влияние Амортенции. Самый чарующий аромат из всех, которые он когда-либо ощущал, взметнулся над флаконом и разом заполнил ноздри. Взгляд Тома потемнел, в то время как манящий запах тянулся к нему и окутывал подобно смертельно опасной песни сирены. Том на секунду крепко зажмурил глаза, подавляя внезапный порыв вцепиться в пузырек и вдыхать-вдыхать-вдыхать, медленно и глубоко.
— Я чувствую запах свежего пергамента, сэр, — спокойно и открыто признался Том, будто и впрямь говорил правду без единой утайки.
— О, не удивительно, вы ведь так любите читать. Что-нибудь еще?
Том отрицательно покачал головой; Слагхорн пожал плечами в ответ на разочарованный гул аудитории:
— Я-то уж думал, что Том, возможно, почувствует аромат прекрасной юной леди, но, увы, не сложилось. Возвращайтесь на свое место, Том.
Снова подняв над головой стеклянный флакон, чтобы все смогли разглядеть клубящийся над зельем причудливой спиралью пар, Слагхорн заговорил, тряся моржовыми усами:
— Это — мощнейшее любовное зелье в мире. Уверен, что его свойства понятны из названия и не нуждаются в отдельных объяснениях. Для каждого оно пахнет по-разному, в зависимости от того, к чему тянет человека. К примеру, если вы любите плавать, можете почувствовать аромат моря, или, скажем… Если девушка влюблена в нашего Тома, — он подмигнул вспыхнувшей румянцем девчонке, сидевшей в первом ряду, — она почувствует запах его шампуня. Разумеется, Амортенция не вызывает настоящей любви, ведь любовь невозможно ни изготовить, ни подделать. К счастью, эффект этого зелья кратковременный. Флакона в моей руке хватит всего на двенадцать часов.
Буквально излучая коварство и оттого походя на хитрую лису (хоть и крайне упитанную), Слагхорн задумчиво пригладил свои длинные усы:
— И вот это зелье, дамы и господа, я предлагаю в качестве приза. Один маленький флакончик Амортенции тому, кто лучше всех сварит Напиток живой смерти до конца урока. Победитель получит возможность устроить самое идеальное свидание или же ему самому подарят незабываемый день.
От слов Слагхорна у всех девчонок буквально загорелись глаза; тот громко рассмеялся:
— Будьте начеку, юноши. Итак, время пошло…
Неудивительно, что Слагхорн решил поощрить их наградой, ведь Напиток живой смерти являлся самым сложным зельем из всех, что были в учебнике за четвертый курс. Работа над ним требовала сосредоточенности и внимания к мелочам, но Том будто и вовсе не видел перед собой ингредиентов, глядя куда-то сквозь них и думая о том опасном чарующем аромате. Разумеется, никакого запаха пергамента там и в помине не было; Том не любил читать, в книгах ему нравилось лишь то могущество, что можно было из них почерпнуть. Он стремился к
силе, а не к знаниям. Вот и в Амортенции Том учуял аромат могущества — запах старой дорогой кожи, ассоциирующийся с властью и привилегированностью; а еще сернистого пороха — привкус мощности и разрушений. Но… Больше всего его тянуло к совершенно иному аромату, который отчетливо чувствовался среди первых двух и был до боли знаком. Грубая смесь медной крови, сернистость взрывчатки, соленый пот и слезы — однажды Том уже чувствовал этот запах, во время бомбежки Лондона, когда вгрызался в шею
того человека и льнул к его телу, отчаянно пытаясь запечатать его аромат в собственных жилах.
Так пах Гарри. Умирающий, отчаявшийся, находящийся на грани, но все такой же теплый и манящий. От одного лишь воспоминания об этом аромате Тома увело куда-то за грань темных, греховных мыслей.
Думая о своем, Риддл растерянно помешивал пузырящееся в котле зелье и, сжав губы, завороженно вглядывался в водоворот матовой жидкости.
Выходит, что он… влюблен в Гарри? Это казалось единственным логичным объяснением. Юный Темный Лорд скривил губы, темные глаза вспыхнули злой насмешкой.
Любовь? Столь жалкие чувства совсем не для него. Любовь, воспетая поэтами и художниками, как нечто вечное и прекрасное, в действительности являлась самым хрупким и ненадежным, что было в мире. Она лишь ослабит его, утащит на дно, разрушит как какого-то человечишку. Том ни за что не забудет, как когда-то в приюте та толстая нянька отзывалась о его матери, да и вообще всех тех сплетен, ходивших по деревне —
все, кому не лень знали, что его мать была жалкой попрошайкой, которую бросил даже родной муж.
Любовь, семья… У всего этого один конец — предательство.
Чистый эгоизм — вот суть человеческой природы, и ни у какой любви, равно как и у остальных фривольных чувств, нет ни шанса против подлинной власти, статуса и богатства. Сколько семей было разрушено из-за бумажки с номером? Сколько жен и мужей ополчились друг против друга, не моргнув и глазом, разменяли все свои клятвы на банковский счет? Сколько влюбленных молодых парочек, божившихся любить друг друга до скончания веков, расстались из-за искушений и перипетий реальной жизни?
Любовь?
Нет, Том Риддл стремился лишь к абсолютной власти! Значение имели только сила, магия, авторитет и престиж, которые помогут добиться главной цели, а любовь… Ха! Том сардонически усмехнулся, но тут же поспешил спрятать свое прогнившее нутро за фасадом из вежливости и учтивости.
— Итак, время вышло, — хлопнул в ладоши Слагхорн, отчего несколько девчонок громко разочарованно вздохнули.
Слагхорн обошел весь класс, по пути заглядывая в каждый котел, остановился около Тома и окунул в его котел палочку для помешивания, чтобы проверить зелье на вязкость. На что-то покивал самому себе, впрочем, выглядя при этом не слишком-то довольным.
— Что ж, Том, вы справились лучше всех в классе, но все же не так хорошо, как обычно.
Риддлу совсем не нравился этот несуразный старик с множеством явных недостатков, однако тот, вне всякого сомнения, был одним из самых выдающихся зельеваров в мире. Том вежливо кивнул, искусно скрывая раздражение:
— Вы правы, сэр, я немного отвлекся, и, кажется, переборщил с полынью.
Слагхорна явно подкупило то, что Том признал свою ошибку; отстегнув от штатива маленький стеклянный пузырек, он протянул его Риддлу с дружелюбной улыбкой:
— Держите. Хотя, вряд ли оно вам понадобится, юноша, кто откажется пойти с вами на свидание?
Том спрятал в карман флакон с Амортенцией и, глянув на девчонок, чьи лица были полны неприкрытой надежды, лучезарно улыбнулся:
— Спасибо, сэр, для меня будет честью провести время с любой из таких прекрасных леди, — мягкая челка идеально-небрежно упала на сверкающие коварной самоуверенностью глаза.
Да, эмоции вроде любви ни на что не годятся, их можно использовать разве что как средства манипуляции.
* * *
Заперев за собой дверь спальни, Том бегло взглянул на кровать соседа, которая, как и обычно, снова пустовала. После той вечеринки Овидий шарахался от него, как от огня — не считая комендантского ночного часа, тот вообще не появлялся в комнате. Впрочем, Тому было плевать, даже больше — он был доволен тем, что Паркинсон перестал путаться под ногами.
Риддл ослабил узел серебристо-зеленого галстука, швырнул его на кровать и тяжело вздохнул, заметив торчащий из-под подушки кончик хвоста:
— Выполз-с-сай, Нагини.
— Нет, — проканючила змея и свернулась еще более плотным клубком, хотя наволочка была явно мала, чтобы полностью спрятать ее тело. — Том з-з-слюка. Я приполз-с-сла аж из с-с-самого Лондона, а ты даж-ж-же не здороваешьс-с-ся. Гадкий, ничего тебе не рас-с-скажу…
Том стянул с себя рубашку, обнажив молодое мускулистое тело. Хоть со стороны он и казался тощим, на деле Риддл вырос довольно крепким — у него был твердый пресс и мускулы, не выдающиеся внешне, но сильные и натренированные. Том был красивым и гибким, за изящным с виду телом скрывалась взрывная сила могучего гепарда.
Сейчас Риддл был в хорошем настроении — он как раз разобрался со своей маленькой
гормональной проблемкой, в которой, в принципе, и не было ничего такого, и был воодушевлен мыслями о власти и могуществе, так что… Вполне мог отвлечься на
предмет своей одержимости, который не давал ему покоя с самого детства.
— Ч-с-сто ты видела? — с любопытством спросил он, выпростав Нагини из наволочки.
Взгляд Тома сейчас был абсолютно темным и непостижимым, подобно самым отдаленным уголкам космоса.
— Не с-с-скажу! Не рас-с-скажу тебе, как Гарри ис-с-счез! — змея явно была обижена и все еще злилась на Тома за пренебрежение. По мере того, как росло и ширилось тело Нагини, развивались также ее ум и личность, но, к несчастью для Тома, характер Нагини оказался довольно капризным и инфантильным.
Гарри исчез? Том моментально напрягся и резко повторил вслух:
— И-с-с-счез?
Что-то в его взгляде враз переменилось, сама тьма зрачков неописуемым образом будто расширилась, вылилась наружу мрачностью, яростью и отчаянием черных, поглощающих весь свет, дыр.
Гарри принадлежал ему, а его собственность не могла просто брать и… исчезать!
Хоть Нагини и не разбиралась в заклинаниях, она была волшебным существом и вполне знала, что такое аппарация и летучий порох, поэтому, если уж она говорит, что Гарри исчез, значит, точно произошло нечто необычное.
Довольная тем, что теперь все внимание Тома полностью сосредоточено на ней, Нагини взмахнула хвостом:
— Да! Да! Он рас-с-скрутил те с-с-свои пес-с-сочные час-с-сы, а потом — пуф! — и ис-с-счез.
— Час-с-сы? Те, что он пос-с-стоянно нос-с-сит на шее? — спросил Том. Мягкий отблеск канделябров придавал выражению его лица еще больше мрачности и суровости; Риддл говорил тихо, не повышая голоса, но Нагини все равно будто прошило холодом.
— Да, с-с-сначала он что-то читал у с-с-себя в кабинете, а потом рас-с-скрутил час-с-сы и ис-с-спарилс-с-ся.
Том множество раз видел те песочные часы из серебра, которые Гарри, не снимая, носил на шее с самого дня их знакомства. Однажды, пока опекун спал, ему удалось их как следует рассмотреть — крошечные, замысловатые, из чистого серебра и гравировкой из рун, которые Том не сумел прочесть. Тогда он решил, что кулон что-то вроде защитного изделия, наподобие фамильного кольца Абраксаса со встроенными антиобнаруживающими чарами. Вдруг вспомнились слова Малфоя:
«Если бы мой питомец посмел ослушаться, я бы точно его наказал и понизил бы до одноразовой игрушки».
Резко развернувшись, он направился в ванную. Неважно, питомец ли или просто игрушка — Том Риддл никогда не отдает своего! Он терпеть не мог терять принадлежащие ему вещи, а уж исчезнувшего опекуна не отпустит и подавно!
Вода немного успокоила разбушевавшиеся эмоции. Том перекинул полотенце через плечо; капли воды, стекая с кончиков волос, заскользили по обнаженной груди, оставляя влажные дорожки на гладкой бледной коже.
— Нагини, — насухо вытерев лицо, позвал Риддл, — как ты попала в з-с-самок?
Метровая змея никак не могла проползти по коридорам незамеченной.
Нагини игриво перевернулась на кровати:
— С-с-сначала через зарос-с-сли Запретного лес-с-са, а в Хогвартс-с-се по трубам.
Том задумчиво замолчал — это звучало довольно занимательно.
— Да, трубы! — Нагини не доставало словарного запаса, чтобы как следует описать хозяину потрясающую лабиринтообразную структуру. — Здес-с-сь, в с-с-стенах, много-много вс-с-сяких труб! Толс-с-стые, ш-ш-широкие, длинные!
Отбросив полотенце в сторону, Том застегнул свежую рубашку, придирчиво разгладил мантию и с горящим взглядом вышел из спальни.
Трубы… Стоило об этом подумать.
* * *
— Ты кого-то ждешь, Том? — окликнул его знакомый голос, в то время как Риддл внимательно осматривал безлюдный коридор.
Тихо выругавшись, он с вежливой улыбкой повернулся к Дамблдору:
— Добрый вечер, профессор.
Дамблдор этого времени, рыжую бороду которого еще не тронула седина, отличался от добродушного директора будущего темпераментом и живостью, но любовь к мантиям с разноцветными звездами и невероятные проницательность с настырностью оставались неизменными.
— Скоро отбой, Том, — дружелюбно подмигнул профессор. Из-за дружбы с Гарри Дамблдор уделял повышенное внимание мальчику, о котором у него сложилось определенное мнение, но, опять же, из-за Гарри Дамблдор не был особенно подозрительным по отношению к Тому. В этой реальности он лишь смутно догадывался об истинной сущности Риддла.
— Я знаю, сэр, ненадолго встречусь с другом, а потом вернусь в спальню, — вежливо отозвался Том с безукоризненной улыбкой.
Проницательные голубые глаза Дамблдора пристально смотрели на него из-за очков-половинок, с виду профессор вроде бы ни в чем его не обвинял, но Риддл все равно чувствовал себя будто на допросе.
— О, мой мальчик, ты только не обижайся, но у твоего друга странное чувства юмора, раз он решил назначить встречу… — окинув взглядом коридор, Дамблдор доброжелательно улыбнулся, в уголках глаз собрались лучики морщинок, но взгляд его ни капли не изменился — все такой же пронзительный и внимательный. — У туалета для девочек?..
— Ой! — удивленно воскликнул Том. — Мы должны были встретиться возле кабинета истории магии, я, наверное, просто не туда свернул. Все эти проклятые лестницы, сэр, они вечно перемещаются!
* * *
С головой уйдя в свои мысли, Альбус Дамблдор, стоял у окна в коридоре на первом этаже и задумчиво смотрел вслед Тому Риддлу. За полстолетия профессор накопил достаточно житейской мудрости и научился читать людей. Юного Тома было непросто расколоть, но все же, хоть и смутно, Дамблдор видел, что скрывается за обманчивой маской. Взгляд Риддла лучился корыстолюбием и тщеславием, но это не вызывало тревоги — как-никак, всем слизеринцам свойственны амбиции. Альбуса беспокоила глубина стремлений, тот ненасытный огонь в умных глазах — точно так же смотрел когда-то его давний друг.
Том Риддл был очень похож на Геллерта — тот же пыл, те же фальшивые улыбки и неоспоримое обаяние, которое могло обжечь, испепелить дотла.
Дамблдор удрученно потер свой длинный крючковатый нос.
Все же нет, этот мальчик не Геллерт. У Тома был в жизни важный человек, который его наставлял, успокаивал, любил. Человек с добрыми, ярко-зелеными словно драгоценные изумруды глазами.
