47 days to change

14 августа 1943 года С самого утра тучи наконец пролились дождем. Пригород Лондона уже давно не видел такой духоты, и, пусть осадки выдались мелкими и непродолжительными, их хватило, чтобы хотя бы чуть-чуть разрядить горячий от жары воздух. Когда Гарри проснулся, дороги уже полностью высохли, и только легкая влажность да местами задержавшиеся в ямах лужи напоминали о недавней непогоде. Прикрыв кулаком зевок, Гарри пошевелил затекшей ногой. До сегодняшней ночи ему еще ни разу не доводилось спать с кем-то в одной кровати, так что развалившийся сбоку “ребенок” (который, между прочим, уже вымахал выше Гарри на полголовы) ощущался… непривычно. Том крепко спал, подложив руку под подушку. За прошедшие полгода тот заметно повзрослел и еще сильнее похорошел — лицо почти утратило подростковую мягкость, линия подбородка стала четче. Спящий, он чем-то походил на гибкую черную пантеру, решившую отдохнуть на мягкой кровати. Пригладив пальцами свои вечно взлохмаченные волосы, Гарри поморщился — голова нещадно раскалывалась; перемещения с каждым разом отзывались все большей сторицей. Выпутавшись из одеяла, он побрел на кухню готовить завтрак. Прошлой ночью Том вел себя очень странно. Пусть тот ничего не говорил, Гарри заметил и его тревогу, и необъяснимую уязвимость, от которой защемило сердце. Почему Том сидел один в темноте в столь поздний час? Почему вдруг Том, обычно такой скупой на проявление эмоций, повис у него на шее и до боли крепко сжимал в объятиях, словно боясь отпустить? На скорую руку приготовив яичницу с беконом, Гарри наклонился к шкафчику с вилками, и вдруг крестец прострелило болью. Оттянув горловину рубашки, он завертел шеей, тщетно пытаясь разглядеть источник. — У тебя тут синяк, — оголив его поясницу, Том аккуратно прошелся пальцами вверх по выступающим позвонкам. Руки у него были теплыми, но Гарри все равно бросило в дрожь. Он обернулся. Том стоял, поджав губы и потупив взгляд, словно извиняясь за то, что вчера обнимал так сильно — буквально до синяков. — Ничего страшного, заживет, — успокоил его Гарри. Том нехотя убрал руку; на кончиках пальцев осталось фантомное ощущение чужой гладкой упругой кожи. Гарри не должен был увидеть, что в его глазах совсем не стыд за причиненную боль, а самый настоящий восторг, поэтому он потупил взгляд. Какая красота, какая эстетика! Темные отметины синяков на бледной коже взбудоражили его до глубины души. Нужно было отвлечься, поэтому, достав из шкафчика ножи и вилки, он опустился за накрытый к завтраку стол и принялся увлеченно нарезать яичницу на небольшие кусочки. Гарри присел рядом: — Как спалось? Надеюсь, я не сильно вертелся и не забирал одеяло? — буднично спросил он, словно между ними не было никакой дистанции или неловкости после долгого расставания. Ведь для Гарри с момента их последней встречи прошло всего полтора дня. Это только Том прожил без него шесть мучительных месяцев. Так и не донеся вилку до рта, Том, чуть подумав, с улыбкой ответил: — Да нет, ничего такого, все было отлично, — еще бы, ведь желаемая добыча наконец сама пришла к нему в руки. Немного понаблюдав за Томом и убедившись, что тот ведет себя как обычно, Гарри расслабился и отправил в рот кусочек чуть пересоленного бекона. Их первый за долгое время совместный завтрак проходил на удивление спокойно и гладко. Но гармония не длится вечно; рано или поздно о себе дает знать неприглядная реальность.

* * *

Вездесущий “Ежедневный пророк” неизменно умудрялся первым сообщать обо всех происшествиях в магическом мире — в том числе и о преступлениях. На этот раз из-за новости о женитьбе помощника министра репортаж об убийстве трех магглов волшебником, мнящим себя наследником Слизерина, занял лишь маленький кусочек на первой странице. Но взгляд Гарри зацепился именно за него. Все тело болезненно ломило, и Гарри, отложив газету, откинулся на спинку кресла. За окном желтел увядшими кустарниками сад. Он пытался привести его в порядок, но даже магией невозможно оживить то, что уже умерло. Ему не было нужды полностью читать заметку о смерти Риддлов. Из одного только заголовка Гарри понял, что произошло: Том побывал в лачуге Гонтов и в особняке своего отца. Но почему-то Гарри не чувствовал ни злости, ни ненависти. Он знал, что там Тому пришлось столкнуться с презрением и жестокостью, с отвращением к самому его существованию, будто тот был в чем-то виноват. Гарри считал, что в каком-то смысле ему повезло больше, чем Тому: по крайней мере, его не бросили, а вынуждены были оставить. По крайней мере, те, кого он любил, отвечали ему взаимностью. Он отчетливо помнил события четвертого курса, когда стоял на останках Тома Риддла-старшего, а только что возродившейся мертвенно-бледный Волдеморт со смехом рассказывал ему: — Видишь тот дом на склоне холма, Поттер? Там жил мой папаша. Моя мать, колдунья, тоже жила в этой деревне и влюбилась в него. Но он бросил ее, когда она рассказала ему, кто она такая… Он не любил магию, мой отец… — говорил Волдеморт. Но сейчас Гарри слышал другое: “Он не любил меня, мой отец”. Том Риддл-старший, кажется, вообще никого кроме себя не любил. Ни Меропу, ни даже собственного сына, который, по его мнению, не должен был появляться на свет. Подобное отношение со стороны отца — одного из самых важных людей в жизни ребенка — может стать роковым, может стать губительным. Лорд Волдеморт расколол собственную душу, тем самым избавившись от любой слабости, от страхов и — как думали все, даже он сам — от чувств. Но темный волшебник, что наводил ужас на все магическое население Британии, не смог забыть двух важных для каждого человека слов: “мама” и “папа”. Теперь Гарри понимал, что тот занимался самообманом, утверждая, что его отец просто не любил магию... За этим крылось нечто большее — так и не зажившая, вечно саднящая рана. Эта боль породила ненависть, опасную и черную, как самая глубокая бездна. Мечты ребенка разбились о жестокую реальность, и Том отомстил. Именно поэтому обычно такой невозмутимый и сдержанный в эмоциях, он так крепко обнимал его вчера и не хотел отпускать — они даже уснули вместе в одной кровати. С тяжелым грузом на сердце Гарри закусил губу и сделал то, что не должен был делать — закрыл на все глаза. Гарри сложил газету пополам, заметкой об убийстве вовнутрь, и выбросил в мусорную корзину. Он слишком прикипел к своему названному сыну, слишком многое был готов ему простить. Гарри самому становилось страшно от того, насколько все равно ему было на смерть незнакомых, омерзительных из-за их отношения к ребенку, которого он растил и лелеял, людей. Как и в случае с Милен, он сделал выбор в пользу Тома. После предательства родственников Том как никто другой нуждался в любви, понимании и заботе, и Гарри хотел ему все это дать. Вряд ли у него когда-то появятся жена и собственные дети. В его времени шла война, и он был рад хотя бы тому, что дожил до двадцати.

* * *

Теперь, когда голова Тома больше не была занята пугающими мыслями “вернется ли Гарри”, он наконец снова обрел способность адекватно думать и анализировать. Множество откладываемых на потом вопросов опять стали актуальными. Сидя за письменным столом в своей спальне, Том наблюдал в открытое нараспашку окно за тем, как Гарри увлеченно выдирает во дворе сорняки. Поймав очередного садового гнома, опекун со всей силы его раскрутил и отшвырнул так далеко, что последний перелетел по дуге через забор. Гарри заливисто рассмеялся и довольно хлопнул в ладоши. Том подобное поведение нашел слишком ребяческим: поступи опекун в Хогвартс, ему бы прямая дорога была в Гриффиндор. А ведь там, в будущем, Гарри и впрямь мог учиться на львином факультете. Том сжал челюсти с такой силой, что на скулах заходили желваки. Он слишком долго игнорировал одну из главных загадок: по какой причине опекун на целых сто лет отправился в прошлое? Благотворительная акция по спасению одного сироты? Это даже звучало смешно. Подобные путешествия совершаются не просто так — наверняка, чтобы изменить ход истории. Скорее всего, то ли затем, чтобы устранить источник будущего бедствия, то ли ради спасения героя. Быть может, он, Том Риддл, станет героем? Да нет, ерунда какая-то... — Хэй, Том, спускайся сюда! Мне не помешает твоя помощь! — заметив его, Гарри помахал рукой, подзывая к себе. — Сейчас! — Том подошел к окну. Запрокинув голову, Гарри продолжал махать ему и ослепительно улыбаться. Зачем он явился? Какую преследует цель? Том не знал. Он знал только, что больше ни за что и никогда не даст ему уйти. Гарри сам был во всем виноват. В конце концов, никто не просил его проявлять заботу о дьяволе.