The misconception of us

— Хреново выглядишь, — говорит Хосок. Чимин кивает, зевает и вяло бредёт к станку разминаться, как остальные. Он впервые проспал в этом семестре. Естественно, не позавтракал (даже капустой) и не взял с собой ланчбокс. Сейчас, когда его лицо символизирует все страдания людей, зависимых от еды и сна, он уже не чувствует ночного подъёма. Город засыпает, просыпается мафия пессимизм. Хочется, чтобы никаких личных разговоров никогда не случалось, никаких спонтанных обедов вместе и знакомств на вечеринке. Чего Чимин туда вообще попёрся? Теперь всё стало сложнее. И чувства к Юнги тоже: обросли деталями, обрели новые цвета и объём. Это обещает гораздо больше ран в будущем, нежели, если бы они не начали сближаться. Любовь, укрепляясь в нём, пускает корни, больно впивается ветками в грудь, чтобы остаться там подольше. Если не вытащить её, пока раны ещё не начали стягиваться по краям, она останется там навсегда. В обеденный перерыв случается то, на что Чимин тайно надеялся всё утро, но также боялся до истерики. Юнги приходит к нему. Он бьётся с Хосоком ладонями и сразу же теряет к другу интерес, как только видит Чимина. Младший замирает на месте, когда Мин идёт к нему, непроизвольно задерживает дыхание. Такой дурак! Хочется крепко ударить себя по щекам, заставить очнуться и смотреть на мир трезво. Есть море вещей в его жизни, которое заслуживает внимания больше, чем влюблённость, почему-то не случившаяся в четырнадцать. Юнги странно, неуверенно ему улыбается, а потом, словно пытаясь скрыть это, трёт пальцем под носом и отводит глаза. — Привет, — говорит, присаживаясь рядом у стены. — Зря я, наверное, написал так поздно. Выглядишь, как зомби, — он беззвучно смеётся над собственной шуткой, а Чимин улыбается в ответ, хотя ему совсем не смешно. Он напуган до чёртиков. — Ты всегда так выглядишь, но я же не делаю тебе замечаний, хён. — Ты просто ужасен. Растоптал мою самооценку в пыль. Теперь ты просто обязан сходить со мной на обед. Чимин не обязан и не хочет. Сил нет ни на что после тренировки, и он бы с радостью остался сегодня в общаге, чтобы как-то переварить свои новые чувства и утихомирить их. Или избавиться, если можно. Но он всё равно поднимается с пола, преодолевая чёрный экран и покалывание в языке, и берёт рюкзак. Юнги здесь, он зовёт, манит Чимина так сильно, что он прошёлся бы к нему босым по углям. Эти новые эмоции так ослепляют, или так влияет недосып? Пак слышит звук удара и голос словно из-под толщи воды. Ему и тут хорошо, не надо будить, пожалуйста. Но голос такой отчаянный, такой, что вызывает жалость, Чимин сосредотачивается на нём. И выныривает. Он морщится от микроскопических игл, словно прокалывающих его виски изнутри, и открывает глаза. Тряска под ним продолжается, горизонт словно в погремушку засунули и дали гиперактивному ребёнку в руки. Его несут на спине, звук сбитого дыхания и немного матершины заставляют Чимина улыбнуться. — Хён. Очень глупо получилось: шёл по улице и шмякнулся в обморок, как дама в беде. Малюсенькая часть мозга, которая любит слащавые книжонки и дорамы, верещит от восторга, потому что даму спас именно тот мужчина, по которому она сохнет. Юнги останавливается, и Чимин успевает рассмотреть его красивую шею сзади. Он не в себе и уже почти решается слизать капельку бегущего пота, но, к счастью, его прерывает голос. — Стоять можешь? Его баритон приводит в сознание лучше нашатыря; Пак дёргается, как ошпаренный, отодвигая лицо от гипнотической шеи. — Могу. Я думаю. Просто поставь меня. Юнги бурчит «как скажешь», присаживается на корточки, чтобы отпустить ноги младшего, и аккуратно разворачивается, придерживая Чимина за одну руку. Когда они оказываются лицом к лицу, Чимина насквозь прошивает дрожь: Мин оказывается настолько близко и придерживает за локти так, что кажется, будто бы они почти обнимаются. Он видит перед собой лицо Юнги с его испуганными чёрными глазами и опускает взгляд ниже, на губы. Весь воздух словно крадут из вселенной, Чимин просто не дышит, а когда не выдерживает, ловит ртом чужое тёплое дыхание. Он видит странную мыльную картинку и чувствует, как течёт джем внутри него. Он ощущает себя таким маленьким рядом с ним, гораздо тоньше, чем казалось раньше. Юнги так близко, можно рукой с ветки сорвать. Кадык старшего опускается, а язык пробегает меж губ будто в замедленной съёмке. — Так… ты… идти можешь? — запинаясь произносит старший. Чимин фокусирует взгляд и краснеет. Что он только что почти собрался сделать?! Он практически пропускает то, как Юнги немного отступает и кашляет в кулак, отвернувшись: он точно заметил! — Со мной всё в порядке. Думаю, я дойду до общаги сам… — Ты сбрендил?! — Мин резко поворачивается и впивается в него взглядом и руками. — Свалился в обморок посреди улицы, весь серый, как пепел. Какая, нахер, «общага»?! Какое, нахер, «сам»? Мы идём в лазарет, — чеканит. Чимин пугается немного и уже собирается возразить, но что-то подсказывает, что Юнги всё равно его заткнёт и приведёт в медпункт. Весь путь они проходят молча. Юнги крепко держит за плечо и шагает близко. Создаётся ощущение, словно Чимин под защитой, словно о нём позаботятся и укроют ото всего. Злой, пыхтящий рядом Юнги, заставляет ему вручить всего себя с потрохами. Хочется тупо опутать его руку своими, прижаться и «отнеси меня на ручках, оппа». — Истощение, обезвоживание, ну, и, очевидно, голодный обморок, — медбрат смотрит на Чимина строго, а Юнги выгибает бровь и смотрит ещё строже. Видно, что хочет сказать, но ждёт. — Что же вы так, Чимин-ши? — Пак опускает глаза и ковыряет зажившую царапинку на руке. Медбрат вздыхает и качает головой, словно смиряясь в сотый раз с тупостью людей, которые сюда попадают. Скорее всего, так и есть. — Я поставлю вам капельницу. Вода стоит на столике. После этого вы поедите, здесь нельзя. Договорились? — Хорошо... Чимин кивает виновато и вяло, как будто не перед собой напортачил, а перед этим мужчиной. Медбрат отходит к шкафчикам, и ненадолго воссоздается тишина, нарушаемая только лёгким шорохом. В медпункте немного пахнет спиртом, стены выкрашены в пастельный персиковый цвет и кругом куча милых наклеек и плакатов о ЗОЖ. — Ты вроде бы не собирался голодать. Голос Юнги звучит мягко и немного устало. Чимин больше ожидал строгого тона и осуждения. По крайней мере, Юнги выглядел грозно минуту назад. А Чимин… Он хотел обязательно выдержать эту диету, потому что Юнги похвалил его фигуру. Но сегодня он просто не успел ничего съесть, и, как итог, потерял все силы. Но взамен он получил немного больше времени с Юнги и целые почти объятия. — Не собирался. Сегодня просто опаздывал и пропустил завтрак. Я не специально, хён. — Ты не… — его прерывает вернувшийся с капельницей медбрат. Он устанавливает иглу, отчего Чимин морщится и закрывает глаза, отвернувшись. — Готово. Позовите меня, когда дойдет до красной отметки, — мужчина улыбается и уходит, задернув штору. — Хён, что ты говорил? — Ничего. Просто хотел сказать, что ты не должен передо мной оправдываться за это. Я тебе никто. Это «никто» обидно дёргает Чимина изнутри. По правде, это верно, и Чимин Юнги тоже никто. Но хочется всё равно большего, хочется верить в сказки и взаимную симпатию тоже. — Ты мой хён, - возражение вырывается само по себе. Юнги улыбается и треплет его по волосам. — Конечно, я твой хён. Просто ты звучал так, словно я контролирую твоё питание и наказываю за неповиновение, — смеётся. Эти постоянные качели собственных эмоций утомляют. Движение к небесам, а затем на дно: то внутренний подъём и нерушимая уверенность в своих силах, то упадок, ощущение, что нет и шанса, что сейчас всё не так и дальше ничего не будет. Чимин понимает это и хочет контролировать, убеждаясь хотя бы рациональными доводами. Помнить об этом постоянно — трудно. Но прямо сейчас он должен постараться, взять себя в руки. Юнги здесь, с ним. Он треплет Чимина по волосам и ощущение его руки приятным покалыванием оседает на коже. Он признал себя его хёном, а раньше они друг друга и не знали толком. Разве это не прогресс? — Ладно. Юнги рядом немного ёрзает, устраиваясь на стуле, закидывает ногу на ногу и сцепляется кисти на колене. Это защитный жест? Но с чего бы? Нет-нет. Мин часто так сидит, это его привычка. Просто привычка. — Я хотел спросить, — старший кажется немного взволнованным, и Чимин от этого сам немного напрягается и настораживается. Когда он рядом, всё в Чимине следит за переменами настроения, поведения, за действиями Юнги. Практически никогда нельзя расслабиться. Чимин пытался — тщетно. Когда тот хмурится брови, он пугается и ждёт подвоха, когда улыбается, в груди стучит сильнее, и он мысленно вскидывает руки, когда сомневается (даже во время обеда, выбирая, что взять), Чимин с интересом наблюдает и запоминает, что Юнги нравится, а что нет. — О чём? — Пак осторожно помогает. — Ну, я писал тебе ночью. О вечеринке в субботу. Не хочешь прийти? Да-да-да! Нет! О, господи. Он не знает. Лицо Чимина меняется за секунду, его глаза расширяются, а рот приоткрывается, как и бывает у удивленных людей. Щёки ощутимо горят, Чимин надеется, что не настолько, чтобы Юнги заметил румянец. Он совсем забыл о том приглашении. С одной стороны, это приглашение от Юнги. А с другой, что, если Чимин у него во френдзоне, и ему всё же придётся наблюдать за тем, чем Юнги обычно занимается на вечеринках? К тому же пить рядом с ним — паршивая идея, Чимин потеряет над собой контроль и полезет старшему в трусы. И тогда можно забыть вообще обо всём том хрупком общении, которое у них есть сейчас. — Эй, — Чимин пропускает тот момент, когда лицо Юнги оказывается так близко, а его ладонь ложится на лоб. — Температура? Ты весь красный. Голос старшего звучит на тон ниже, чем обычно, или у Пака галлюцинации от волнения и недавних мыслей о своей руке в его трусах? А Мин тем временем не спешит отодвинуться и облегчить Чимину жизнь. Он смотрит в глаза так пристально, гипнотически, что невозможно отвести взгляд. — Я пойду, — мямлит, лишь бы хоть чем-нибудь перебить эту неловкую тишину. Юнги продолжает на него смотреть, и Чимин почти ждёт поцелуя, но старший просто усмехается и садится на своё место, как ни в чём не бывало. Вот чёрт. *** — Слышишь, ты чего такой загнанный? Юнги ошалело дышит, сползая спиной по двери и держась за сердце, глазами пустоту сверлит. — Э-эй? Юнги? Чё-каво? — Намджун безуспешно машет перед лицом ладонью, а друг всё никак не реагирует. — Нифигово тебя так шмякнуло где-то, похоже. — Ага. Юнги выходит из ступора и оцепенения, и на его лицо рвётся улыбка. Да такая широкая, что тот не выдерживает, смущается и прячет лицо в коленях, прикрываясь заодно и руками. Смеется, как больной. — Ты меня пугаешь, друг, — комментирует Ким с явным недоумением. Сначала вбегают тут, как в жопу раненные, а потом ржут. Ненормально это. — Да я вижу, — старший немного успокаивается и садится под дверью расслабленно. — Ладно тебе, можешь расслабить очко. В порядке всё. — Так что случилось-то? Ты по-человечески можешь объяснить? А то чувство такое, что тебе психушка требуется. — Давай я тебе как-нибудь потом расскажу? У меня вдохновение, так что я пошёл в студию. — Эм… Юнги бросает свой рюкзак на пол у кровати и берет другой, с нотными листами и семестровым проектом, а затем выходит из общаги, как ни в чем не бывало. Намджун на это только у виска крутит, хоть и смеётся. На самом деле ничего не случилось. Абсолютно ничего, кроме совершенно очаровательного Чимина, который падает в обмороки, где попало, и очень мило смущается. И того, что Юнги, кажется, влюбился. Совершенно идиотское чувство, без которого он так долго обходился, и всё было в порядке. А сегодня он перестал понимать, как раньше жил без этого? Весна снаружи наконец совпала с весной внутри, и деревья теперь цветут по-настоящему, пахнут запахами, а не констатацией оных, ветер охлаждает, птицы звучат. Это полный абзац, но Юнги совершенно внезапно накрывает такой безумной радостью оттого, что Чимин просто был, существовал сегодня, в этом дне, что хочется улыбаться без конца. Это нелепо, это не входило в планы, не вписывалось в концепцию жизни Мина. А теперь вписывается, входит и очень даже лепо. Юнги беспокоится о том, что Пак потерял сознание, ему это не нравится. Но та буря страха и волнения, когда Чимин упал, и тот трепет, когда Юнги придерживал его за локти, и их лица были совсем близко… Эти два состояния, зависящие друг от друга, сплелись гармонично, хоть и неправильно. Он, наверное, дурной, если радуется тому, что Чимин попал в беду, в которой Юнги ему помог. Странный комплекс рыцаря? Но Мин чувствует, что будет рад ещё больше, если сможет позаботиться об устранении этих проблем априори, предотвратить их появление вовсе. Если будет к младшему достаточно близко. Мин идёт к корпусу и перебирает свежие воспоминания, как золото в шкатулке. Он рискнул раскрыть свой интерес, только маленьким намёком, когда заметил, что Чимин смущён. Ему удалось смутить парня ещё сильнее, но главное: ему голову вскружило тоже. Он захотел взять поцелуй, когда собирался всего-то немного поиграть. Лицо Чимина было очень близко, и его губы были, от удивления ли, а может, от смущения, распахнуты, но Юнги захотел их смять, почувствовать их мягкость и тепло, и то, какими влажными они могли оказаться. Интересно, насколько же его воображение совпадает с действительностью? Чимин в этот момент согласился пойти на вечеринку, на которую Юнги бы один точно не отправился. В каком-то смысле. Если забыть, что это будет его квартира. Ему теперь становилось скучно от одной мысли. Это был всего лишь предлог, чтобы в непринуждённой обстановке понаблюдать за младшим, немного пофлиртовать и (может быть!) поцеловать. Если будет понятно, что Чимин тоже хочет чего-то большего, то Юнги просто пригласит его на свидание, где не будет никого, кто смог бы им помешать. Где Юнги будет целовать его так часто и долго, как только сможет. Он возвращается к событиям дня, к тому, как угостил Чимина обедом, хотя тот и отказывался. Но старшие могут себе позволить платить за тонсенов, чем те частенько пользуются, и Юнги настоял. Юнги тихонько бьётся головой о стол в учебной студии, потому что! Какого черта он вылез из своего средневековья, а то и из каменного века с этим дурацким желанием сделать что-нибудь (абсолютно всё) для симпатичного ему человека? Но в условиях современности он чувствует себя котом, тащащим хозяину дохлую мышь. Суп не сваришь, зато добытчик. Он прикладывается головой ещё пару разочков, потому что работать надо, а у него в коробочке сплошное «Чимин-Чимин-Чимин». Чимин. И улыбается. Намджун был прав, Юнги полный псих. *** Чимин сидит, забившись под одеяло, и трясется. Не от страха, а непонятно от чего вообще. Может, и от страха тоже. Он ещё не понимает. Такого с его эмоциями ещё никто никогда не проделывал, чтобы можно было определить, как он себя чувствует. Волнение — это определённо. Юнги сегодня был… Таким. Чимин не знает каким именно, просто там определённо целый набор прилагательных, от которых у него мурашки по всему телу такие, что волоски дыбом встают. Юнги был идеальным. Слишком идеальным, настолько, что Чимину непозволительно сильно хотелось его. Когда так сильно хочется кого-то, то и страдать в случае отказа приходится немало. Этого он и старался избежать. Но теперь уже слишком поздно, Чимин уже за чертой, на территории, где только головой с обрыва. Если так сильно тянет, хуже уже не будет. Чимин готов нестись со скоростью ветра и раскинутыми руками. Он возьмёт всё, что ему дастся. Потом, наверное, плакать будет, но сейчас-то хочется петь! Юнги отвёл его в медпункт, сидел там с ним, накормил обедом и проводил в общежитие, где строго-настрого наказал спать. Как тут спать, Чимин не представляет. Он послушно влез в пижаму, влез в кровать, а в сон не помещается: сердце колотиться слишком сильно. Чимин непослушной рукой сжимает себя меж ног, вспоминая широкую ладонь на лбу и такой пронизывающий тёмный взгляд, от которого желание прокатывается вниз по груди и животу. Он проводит по члену медленно пару раз, воображая, что это делает Мин той самой своей большой ладонью, а потом не может остановиться, добавляя к фантазии губы на своей шее, укус и прижатое вплотную тело, так, чтобы Чимин и пошевелиться на кровати не мог. Он хочет, чтобы Юнги был с ним жадным и ненасытным, чтобы держал и брал всё, что Чимин ему может предложить, чтобы старший дышал им, был в нём, знал всё. Он бездумно ускоряется, погружённый в свои мысли, дышит в подушку и пачкает бельё на сдержанной ноте. Он не собирался, но искушение… Юнги и есть искушение. *** Время до субботы тянется от встречи до встречи. Юнги словно изводит его, и Чимин ничего не понимает. Он придаёт его действиям слишком много значения, или Юнги действительно оказывает знаки внимания? Чимин боится спутать, принять желаемое за действительное. Он старается вести себя так, словно это всё мираж, но в тайне наслаждается этим, чем бы оно не являлось. Юнги теперь проводит обеды с ним, переписывается часто и самое главное: он звонит. Чимин от радости начал прыгать по комнате, когда это произошло впервые. А потом поблагодарил судьбу за то, что Тэхён в десять вечера всё ещё не вернулся в комнату. Юнги говорил с ним таким голосом, что Чимин бы принял это за… соблазнение? Он и принимал, легонько, одними пальцами через одежду поглаживая себя, а потом, когда они прощались, запирался в душе (чтобы уж точно никто не помешал) и мастурбировал. Юнги занижал свой голос иногда до лёгкого хрипа, а Чимин отвечал ему тихо и мягко, словно они шепчутся под одеялом ночью. После такого трудно не поддаться. Один раз сорвавшись, остановиться уже не получилось. Чимин таскал с собой смазку и дилдо, потому что хотел большего, но точно не секса с кем-то, кроме Юнги. Сейчас точно нет. А если ему разобьют сердце, то станет не до этого вовсе. Он включал воду и слушал в наушниках запись разговора: как Юнги неторопливо рассказывал истории из школы, про баскетбол, и почему решил быть композитором, тот шепелявил иногда (и это заводило сильнее всего). Чимин так же медленно растягивал себя и проникал игрушкой, как неспешно текла речь старшего. Это было неправильно и грязно, и если когда-нибудь Юнги возмущённо воскликнет: «Ты что, дрочил на меня?!», то Пак провалится под землю от стыда. Хотя, куда уж падать ниже, если дно уже пробито? Он вытряхивает из головы все жуткие мысли и смотрит на ровный ряд вешалок в шкафу. Как одеться так, чтобы понравиться? Нет, Чимин знает, как одеться так, чтобы понравиться парням из клуба, которые тебя трахнут. Они за этим туда и ходят. Но не знает, как понравиться в романтическом смысле. Что-то милое и простое? Вроде сорочки с вышивкой и черных брюк? Да ну нахер, это же студенческая пьянка. Тут надо напялить футболку с принтом из объемных букв и синие джинсы, как у всех, а не выпендриваться. Чёрт. В конце концов, как бы он не оделся, Юнги его даже не захочет, если его вкусы, конечно, не изменились. Чимин по-прежнему качок на три сантиметра выше — какая, нахер, из него принцесса для Юнги? Именно поэтому Чимин плюёт на всё и одевается так, как одевался в клубы, за исключением того, что берёт обычный бомбер вместо того блестящего, что весь в искристых пайетках: слишком вызывающе и дорого. Он осматривает ноги в обтягивающих голубых джинсах с дырами на коленках и белую футболку с глубоко провисающей горловиной. Не удерживается, надевает ещё и кольца. А потом красит глаза, чуть не сделав себе смоки айз: он и так переборщил везде, где только можно. Но ещё немножечко покрывает губы тинтом. Совсем незаметно. Ерунда же? Господи. Он сумасшедший и совершенно очевидный. Не хватает разве что таблички с надписью «Мин Юнги, я влюблён в тебя, возьми меня хоть как-нибудь, пожалуйста!!!». Тупой-тупой Чимин, который несётся со всех ног с обрыва на скалы. Вибрирует телефон, и Чимин берёт его дрожащими руками. — Да? — Привет. Ну так что, ты собрался?