С привкусом кофе

      Я сижу на кухне, разместившись на стуле за барной стойкой. От чашки, стоящей рядом, исходит приятный аромат апельсина, а пар греет лицо, когда я подношу кружку ко рту, чтобы сделать глоток. Время едва близится к шести утра, поэтому я могу насладиться долгожданным одиночеством. В доме сейчас, кажется, ни души, и я рада возможности побыть наедине со своими мыслями и просто отдохнуть. Несмотря на то, что вчера мы приехали из аэропорта поздно вечером, я проснулась в пять и чувствовала себя необыкновенно бодрой, поэтому и приняла решение подняться на кухню.       Рядом с кружкой лежит потрёпанный томик «Грозового перевала», который я перечитывала, наверное, раз пять минимум. Я взяла книгу, надеясь погрузиться в приятное чтиво, но руки почему-то так и не дошли до знакомых страниц.       Я делаю ещё один согревающий глоток «Апельсинового рая» и думаю о том, что всё-таки скучала по этому вкусу все те дни на Сицилии. Мои руки на фоне белой столешницы стойки кажутся немного странными, но я рада тому факту, что немного загорела. Несмотря на все проблемы, ожидающие меня в скором времени, я чувствую спокойствие и умиротворение в эту секунду.       На улице пока не выпал снег, но из-за минусовой температуры асфальт покрылся льдом, поэтому вчера я снова подвернула едва зажившую ногу. Неосознанно глажу больную лодыжку, но глаза бегают вдоль стен. Я думаю о том, что через несколько часов поеду в приют и заберу обратно Тоффи, по которому успела соскучиться. Если честно, вчера по приезду я ожидала увидеть собаку в своей комнате, хотя это и невозможно, ведь я собственноручно передала любимца в питомник на время отпуска.       Но, конечно, главная мысль в моей голове — это скорая встреча с отцом. Я представляю, как мы увидимся где-то в кафе, выпьем чего-нибудь согревающего, а потом погуляем по людным улицам Осло. Мы с отцом никогда не расставались на такой длительный срок, поэтому день, когда он приедет, является настолько значимым. Это будет мой глоток свежего воздуха, который придаст сил, чтобы я снова могла вернуться в дом матери и продержаться ещё несколько месяцев. Хотя, конечно, в глубине души я надеюсь, что папа приехал, чтобы забрать меня к себе. Это глупо и наивно, но надежда умирает последней.       Пока мои мысли лениво крутятся в голове, а чашка чая согревает руки, я чувствую себя хорошо и расслабленно, а потому даже не замечаю появления ещё одного человека на кухне. Мой взгляд медленно скользит вдоль стены и упирается в слегка сутулую фигуру Шистада. Моя нога, свисающая со стула и мирно покачивающаяся в воздухе, застывает от неожиданности. Я с недоумением и нарастающим возмущением смотрю на нарушителя моего покоя; в первую очередь, внутреннего. На парне хенли чёрного цвета и серые спортивные штаны. Волосы взъерошены после сна, но лицо выглядит более чем собранным. Он выгибает бровь, уставившись на меня: видимо, тоже не ожидал увидеть. Я быстро бросаю взгляд на часы. Только половина шестого.       — Что ты здесь делаешь? — Крис первым прерывает молчание.       Я закатываю глаза в ответ на его недовольный тон и слегка приподнимаю кружку с чаем, указывая на очевидный факт. Шистад суёт руки в карманы своих штанов и, покачнувшись на пятках, выглядывает в коридор.       — Ну, конечно, тебе не спится, — раздражённо произносит он, а я прикусываю язык, запрещая себе отвечать на его грубость, вообще говорить с ним.       Ещё вчера в самолете я решила, что лучшее решение — просто не общаться с парнем, отгородиться от него. И, конечно же, я не могла не столкнуться с Шистадом в пять утра на кухне. Шистад похож на какое-то ядовитое растение: ты знаешь, что нельзя, но яркий цвет так и тянет прикоснуться.       Я показательно отворачиваюсь и, наконец, открываю свою книгу на случайной страничке. Зря говорят, что лучшая защита — это нападение. Обычно такая тактика приводит к последствиям: например, к засосам. Лучше всего игнорировать человека, хотя и не всегда получается держать язык за зубами. Крис ещё какое-то время смотрит на меня, слегка откинувшись к стене, и, видимо, о чём-то думает. Я же старательно делаю вид, что увлечена чтением, хотя на деле из-за рассеянности внимания буквы разбегаются и слова никак не желают складываться в предложения. Вероятно, мне стоит встать и уйти, просто чтобы не испытывать себя и свою выдержку на прочность, но тот факт, что Шистад встал так рано и уже оделся с какой-то целью, буквально приклеивает мою едва прикрытую футболкой задницу к стулу. Я чувствую себя неловко из-за внешнего вида, ведь на мне практически нет одежды, и я с горящими щеками надеюсь на то, что парень не заметит отсутствие лифчика. Эта деталь почему-то заставляет слабый огонек в низу живота вспыхнуть. Я делаю глоток чая, молясь, чтобы Крис, наконец, ушёл. Краем глаза замечаю, как он вытащил из кармана телефон, а потом снова выглянул в коридор.       — Долго будет длиться заседание английской королевы? — спрашивает Шистад, и я не успеваю приказать себе замолчать:       — Отвали, а? — это первое, что приходит мне на ум, и вряд ли похоже на достойный ответ, но сказанного не воротишь.       — Как грубо, — кривляется Шистад. — Что скажет твоя мама, когда узнает, как ты со мной разговариваешь?       Я возмущённо раскрываю рот:       — А что скажет твой папа?.. — я тут же замолкаю, напомнив себе о реакции Криса на реплики под отце.       Бросаю быстрый взор на парня: его напряжённое лицо повернуто в мою сторону.       — Не заговаривайся, — произносит он беззлобно. — Долго ты тут будешь?       — Это проблема? Кажется, кухня достаточно большая для двух человек, — парирую я, уже твёрдо решившая не уходить, и будь, что будет. Раздражение, граничащее со злостью, заставляет меня становится такой: грубой и упёртой, — хотя это идёт на вред мне самой.       Сложно совладать с собой, когда эмоции буквально готовы разорвать голову в клочья.       Прежде чем парень успевает съязвить в ответ, его телефон издает короткий сигнал: видимо, пришло сообщение, и вместе с этим кто-то стучит в дверь. Два глухих удара доносятся до моих ушей, и я снова вздрагиваю от неожиданности. Этот звук, кажется, раздаётся по всему дому, и, наверное, может разбудить обитателей дома даже на третьем этаже. Нахмурив брови, смотрю в коридор и уже начинаю сползать со стула, но Крис, чертыхнувшись, властным тоном приказывает:       — Сиди здесь. И тихо.       Он звучит грубо, но мне отчего-то не хочется спорить, ведь по опыту знаю, что такая реакция у Шистада неспроста. Я прикусываю губу, но киваю в ответ, мгновенно уловив напряжение парня. Он убирает телефон в карман и выпрямляется. Я, не отводя глаз, слежу за удаляющимся в коридоре разворотом его плеч. Краем уха улавливаю, как открывается входная дверь: холод с улицы тут же пробегает по полу, коснувшись моих голых ступней и вызвав легкие мурашки. Желание посмотреть, что происходит, борется с бессознательным страхом, и, когда я всё же поднимаюсь, чтобы проверить обстановку, дверь закрывается с тихим хлопком, Шистад материализуется на кухне. Я мгновенно усаживаюсь обратно на стул и пристально смотрю на парня, который что-то прячет в карман.       — Что происходит? — спрашиваю я, нахмурившись.       — Не твоё дело, — отвечает Шистад, подняв на меня взгляд. Морщины на его лице разгладились, и теперь он вновь выглядит отстранённым.       Я разглядываю парня, надеясь выведать все его секреты, а Крис проходит мне за спину и включает электрический чайник. Его спокойствие заставляет меня резко крутануться на стуле.       — Кто это был? И что он принёс?       Я неосознанно повышаю тон, пытаясь добиться ответов от парня, но тот лишь передёргивает плечами и с явным раздражением цедит:       — Во-первых, прекрати орать, а во-вторых, я уже сказал, что это не твоё дело.       Я чувствую, что и сама начинаю раздражаться, поэтому где-то в груди загорается огонёк протеста и желания докопаться до истины, которая всё время ускользает из моих рук, словно песок сквозь пальцы. То, что произошло сейчас, явно связано с теми тёмными делами, в которых замешан Шистад, и, кажется, это — мой единственный шанс всё выяснить. С одной стороны, мне и самой непонятно это желание знать, что происходит, но с другой стороны, знания — это сила, а предупреждён — значит вооружён. Несмотря на то, что я давно не видела тех мужчин, угрожающих мне и Шистаду, чувство, будто всё это не закончилось, не даёт мне спокойно ходить по улице. И это не страх за себя и уж тем более за Шистада; это естественная потребность быть осведомлённой.       Я сверлю парня испытывающим взглядом, хотя очевидно, что таким образом не смогу добиться ответов. Крис хмыкает и, оставив в покое посуду, разворачивается, чтобы уйти к себе.       — Кто это был?       Мы оба оборачиваемся — мне едва удаётся не пискнуть от испуга. Массивная фигура Томаса каким-то чудом практически бесшумно оказалась в коридоре перед кухней. Он выглядит сонным — видимо, его разбудил шум внизу, — но лицо его выражает крайнюю степень негодования, направленного на сына. Крис подходит ближе ко мне сзади, и его рука аккуратно касается моей спины. Я приоткрываю рот, чтобы шикнуть на парня, но Томас повторяет вопрос:       — Кто это был? — его голос полон неконтролируемой агрессии, и мне кажется, что если сейчас Крис ничего не скажет, то Томас просто ударит его.       Рука Шистада скользит вниз, задевая моё бедро, а затем трогает мою ладонь. На секунду мне кажется, что он хочет сжать мои пальцы, отчего дрожь пробегает по телу. Я хочу и не хочу этого одновременно, поэтому просто застываю, ожидая, что же будет происходить. Барная стойка, слава богу, скрывает наши тела, поэтому Томас не может видеть, что происходит прямо сейчас. Я прикусываю губу и жду развязки. В мою ладонь опускается маленький прямоугольный предмет. Сжав его, я понимаю, что это какой-то пакетик. Рука Криса тут же взлетает вверх — он проводит ею по волосам, приводя прическу в беспорядок.       — Ты о чём? — невозмутимо интересуется парень. В эту секунду я чётко вижу разницу между Крисом и его отцом. При первой встрече мне показалось, что они чем-то похожи друг на друга, но прямо сейчас возникает ощущение, будто они чужие, совершенно незнакомые люди. Внешнее спокойствие Криса, балансирующее на грани раздражения, кажется чем-то нереальным на фоне разгневанного лица Томаса.       — Кто приходил? — рявкает мужчина и делает несколько угрожающих шагов в сторону сына. — Что тебе принесли?       Шистад-младший цокает, выражая своё недовольство. Я неосознанно перебираю пальцами пакетик, который мне всунул Крис, и на ощупь понимаю, что это какой-то порошок. Я бросаю быстрый взгляд на предмет в собственной руке и хмурюсь, долю секунды рассматривая белые песчинки, напоминающие сахарную пудру. Сжимаю руку, скрывая содержимое, и делаю несколько шагов в сторону от парня.       — У кого-то ночные кошмары, — нагло заявляет Крис.       Я смотрю на парня, пытаясь понять, то ли это, о чём я думаю, но Шистад не обращает на меня внимание и скользит насмешливым взглядом по лицу своего отца.       — Выверни карманы! — приказывает Томас, и я перевожу глаза на него. Это слишком даже для родителей.       — Может, вызовем полицию и меня обыщут? — предлагает Крис, но всё же выступает из-за барной стойки так, чтобы мужчина смог полностью его рассмотреть. Я сильнее сжимаю пакетик в руке. Томас стремительно приближается к сыну и ощупывает его карманы. Ничего не найдя, он бросает взгляд на столешницу, а затем начинает открывать шкафчики в поисках того, что прячет Крис. Мне кажется, что моя рука наливается свинцом, призывая меня раскрыть ладонь и закричать: «Вот оно!»       Томас всё ещё судорожно обыскивает кухню, а Крис стоит, прислонившись плечом к стене, и наблюдает за происходящим. Наконец закончив свой обыск, мужчина оборачивается и смотрит на меня.       «На воре и шапка горит», — думаю я, ожидая, когда Шистад-старший попросит меня раскрыть ладонь и обнаружит чёртов пакетик.       — Извини за это, — после некоторого молчания говорит Томас, и я удивлённо приоткрываю рот.       — Я… Я… — запинаюсь, не зная, что ответить, а рука становится всё тяжелее под вниманием мужчины.       — А где мои извинения? — интересуется Крис, издав смешок. — Да, ладно, знаю: ты не умеешь принимать своих ошибок, — но ты, так и быть, прощен.       Томас стискивает челюсти и глядит на сына.       — Мы не закончили, — цедит он, а затем проходит мимо и скрывается на лестнице.       Я до боли прикусываю губу, переводя дыхание. Сердце с бешеной силой бьётся о грудь, разгоняя адреналин по венам. От напряжения у меня начинает кружиться голова, поэтому присаживаюсь обратно на стул. Мне всё ещё страшно раскрыть руку, поэтому, когда Крис протягивает ладонь, чтобы вернуть своё, я вспыхиваю.       — Ты с ума сошёл? — пищу я, понизив тон до противного шепота.       — Расслабься, всё нормально, — выдает Крис, и в этот момент я хочу его ударить так, как никогда до этого.       — Это что, наркотики? — заикнувшись, шиплю я, продолжая сжимать предмет в отяжелевшей руке. Мне хочется выбросить эту дрянь и больше никогда её не трогать, но страх, что кто-то увидит меня с какими-то сомнительными вещами, заставляет прятать порошок.       — Господи, угомонись, ладно? — Крис делает шаг навстречу и пытается успокоить меня, но мой воспалённый мозг бьёт тревогу, и я отступаю, громко ойкнув, когда ударяюсь ногой о стул. — Просто верни мне это и всё.       — Нет! — я повышаю тон и тут же оглядываюсь. — Ты употребляешь что-то?       — Боже, конечно, нет, — закатывает глаза парень, но я не верю. — Ева, просто верни!       Он хватает меня за кисть и силой разжимает мои пальцы — пакетик падает в его ладонь. Моё тело всё же реагирует на касания Криса, отзываясь мурашками по коже, но чувство неконтролируемой агрессии и страха подавляет желание коснуться парня в ответ.       — Зачем ты принёс эту дрянь сюда?       — Успокойся, ладно? — его тон утешительный, успокаивающий, но его хладнокровие только злит меня.       — Это ты успокойся! — я толкаю парня в грудь, а взгляд следит за тем, как Шистад прячет пакетик с порошком в карман спортивных штанов. — Ты совсем что ли? И давно ты употребляешь?       — Расслабься, ничего не страшного не происходит, — Крис стойко выносит мои обвинения, хотя, возможно, я просто спешу с выводами.       — Это искал Томас? Поэтому он пришел к тебе в номер тогда? Дело в том, что у тебя зависимость, да? И те парни приходили из-за наркотиков?       Я задыхаюсь от осознания того, что всё это действительно так и Крис — грёбаный наркоман. Поэтому Томас так подозрителен и зол. Крис что-то употребляет, и потому у него проблемы с теми мужчинами. А если употребляет Крис, то употребляет и Элиот, так? Значит, те травмы, полученные в аварии, совершенно неслучайны, и Элиот ввязался в какие-то опасные дела?       Мой мозг с сумасшедшей скоростью обрабатывает полученную информацию, выводы напрашиваются сами собой. Голова чуть ли не трещит по швам, пока я бросаю обвинения Крису в лицо, и по его скривившимся губам я понимаю, что это правда. Может, частичная, но правда.       — Просто угомонись, Ева, — Крис хватает меня за локти, обжигая своим теплом, и на секунду я забываю о своих мыслях и смотрю в глаза парня. Его расширенные зрачки заставляют меня отшатнуться.       — Боже, ты и сейчас под кайфом?       Я судорожно пытаюсь вырваться из его объятий, но парень качает головой, пытаясь отрицать очевидное. Я с ужасом гляжу в его ореховые радужки, превратившиеся в тонкий ободок, и прокручиваю в голове момент, когда его глаза выглядели так же. Наша прогулка по Сицилии, ночь в его номере, утро на пляже, его помощь мне у кафе и даже ссора перед моим номером.       — Даже тогда? — выдаю я с каким-то болезненным выражением лица. Сердце неприятно сжимается и замирает на миг. Кажется, что кто-то поднес раскалённую кочергу к груди и с силой вонзил в неё, только пахнет не обгоревшей кожей, а кофе. И предательством. Да, мы были пьяны, но алкоголь и наркотики — разные вещи. Я даже не была достаточно пьяна, а Крис был под кайфом. И все те разы, когда мне казалось, что… что между нами что-то есть, он был просто обдолбан. И для него это грёбаная игра.       Я с силой дёргаюсь — на этот раз Шистад отпускает меня. Он смотрит с каким-то садистским удовольствием, и я отвожу взгляд, чтобы не видеть этих расширенных зрачков.       — Да.       Это простое слово будто обжигает меня, а затем обрушивается ледяной водой. Всё внутри сжимается, застывает, превращаясь в камень, и отдаётся болью где-то в солнечном сплетении. Дыхание перехватывает, и в эту секунду я думаю: «А зачем вообще дышать?»       Я сжимаю челюсти, не позволяя себе показать свою слабость. Просто отворачиваюсь и проглатываю слезы, давящие на стенки черепной коробки. Я хочу сказать что-то столь обидное, но осознание, что Шистаду всё равно, пощёчиной возвращает меня в реальность. Вот и всё. На этом всё.

***

      Я иду по улице — Тоффи бежит рядом, иногда поскальзываясь на льду. Пуховик на мне выглядит немного нелепо, превращая в неуклюжего пингвина, но зато дарит тепло. Ветер выбил волосы из-под шапки и теперь трепет их по моему лицу, поэтому в который раз раздражённо отбрасываю надоедливые пряди. Рука, держащая поводок, уже порядком замёрзла, но возвращаться домой так рано не хочу. Тоффи несколько раз гавкает на другую собаку, и я слегка дёргаю поводок, чтобы он прекратил.       Мы гуляем уже часа два по морозу: я успела два раза упасть на льду и, кажется, отморозила пальцы на правой руке, но даже при таком раскладе я рада вырваться из дома. Я ушла несколько часов назад и возвращаться не хочу. Декабрьская погода здорово холодит голову, позволяя мне абстрагироваться от ненужных мыслей.       Я рассматриваю улицы, запорошенные лёгким снежным налётом, и стараюсь не думать о том, что было несколько часов назад. С одной стороны, я хотела знать, что всё-таки происходит. С другой стороны, кто знал, что правда так ранит?       Тряхнув головой, заставляю себя отвлечься и немного ускоряю шаг вслед за бегущим впереди псом. Телефон в моём кармане издает короткий сигнал, оповещая о новом сообщении. Я надеюсь, что это написал отец или Эмили, но, к моему сожалению, это мама интересуется, когда я вернусь. Смотрю на Тоффи, раздумывая, замёрз ли пес, и прихожу к выводу, что ещё сорок минут прогулки нам не повредит, если я найду ближайшее кафе с напитками на вынос. Сворачиваю с спального района и решаю идти в центр: оттуда проще доехать до дома. Тоффи рядом со мной весело гавкает и оборачивается на меня. Соскучился. Я перекладываю поводок в другую руку, пряча отмёрзшую конечность в карман, и наслаждаюсь покалывающим теплом. Настроение ни к чёрту, но пытаюсь не нагнетать атмосферу негативными мыслями. Мне стоило бы написать Эмили и узнать, как у неё дела, но не хочется портить день подруге своим пессимизмом. Факт остаётся фактом: сейчас я не лучший собеседник и ужасный советчик, а, учитывая её проблемы, ей точно понадобится совет. Обещаю себе оповестить Флоренси о своём приезде завтра, а пока даю себе ещё немного времени для того, чтобы прийти в норму. Акклиматизация всегда оказывает на меня плохое влияние, а, учитывая проблемы, которые я сама создала, мне стоит чаще напоминать себе о необходимости быть в тонусе. И всё же во всей этой суматохе и бесконечных расстройствах я помню о встрече с отцом. Только это помогает держаться на плаву.       Через двадцать минут я уже в центре покупаю себе кружку горячего малинового чая, пока Тоффи трётся о мои ноги. Присев на заледенелую скамью, я глажу собаку, думая о том, что уже пора возвращаться. Достаю телефон и, наконец, отвечаю матери на сообщение, заранее зная, что она будет недовольна поздним сообщением. Оповещаю Элизу о том, что буду минут через тридцать, и убираю мобильник обратно в карман, предоставляя горячему бумажному стаканчику возможность согреть руки. На улице холодно и под вечер начинает валить снег, покрывая дорогу пушистым белым слоем. Я не люблю зиму за холод — мои ноги мгновенно промокают от снега, мёрзнут пальцы. Мое любимое время года — осень, когда нет назойливой жары или бесконечных минусовых температур. Но сейчас я готова признать, что зима в Осло не так уж проблематична. А белые пейзажи добавляют атмосферности горящим оранжево-жёлтым фонарям.       Чай приятно согревает пальцы, и я откровенно наслаждаюсь моментом, радуясь тому, что всё ещё могу быть счастлива даже в сложный период. Мне нравится, что среди хаоса я могу найти место и время для себя, для своих мыслей. Жаль только, что эти мысли зачастую перетекают в нечто неприятное и склизкое, в то, что я хотела бы опустить, поэтому я неизбежно возвращаюсь к раздумьям о Шистаде и о сегодняшнем открытии. Тот факт — подтверждённый Крисом! — что всё это было не более, чем его прихоть под кайфом, не должен удивлять меня и — тем более — как-то задевать, но, как говорится, сердцу не прикажешь. И этот орган кровоточит уже несколько часов. В груди что-то бьётся и отдаёт слабой болью, затягивая узел где-то в районе солнечного сплетения. Неприятные ощущения, которые никак не получается оправдать, давят на меня, вынуждая прокручивать всё произошедшее снова и снова, словно сломанную пластинку в проигрывателе. Ты думаешь, что в этот раз песня не будет заикаться или тот кусочек не окажется искажённым, но снова и снова пластинка заедает и неприятно скрипит. А, может, дело и не в пластинке вовсе, а в сломанном проигрывателе? И, возможно, я и есть этот сломанный проигрыватель.       Я со вздохом поднимаюсь со скамьи, выбрасываю пустой, уже остывший стаканчик и говорю Тоффи, что нам пора домой. Пёс, видимо, почувствовав мою тоску, ласково трётся об мои ноги и без протеста следует по знакомому маршруту. Я нарочно иду медленнее, чем обычно, игнорируя пробирающийся сквозь слои одежды холод. Оттягиваю момент прибытия домой, надеясь, что опоздала к ужину. Но как бы медленно я не шла, у нашей калитки мы с Тоффи оказываемся через полчаса, и, к своей радости, я замечаю, что машина Шистада не припаркована на обычном месте. Значит, парень куда-то уехал. Тревожная мысль, несмотря на внешнее удовлетворение данным фактом, всё-таки закрадывается ко мне в голову: а что, если он поехал куда-то за наркотиками? Или…       Обрываю поток мысли, приказав себе наплевать на парня. Прохожу к дому, отстёгиваю поводок, пропуская Тоффи домой. Несмотря на сопротивление, всё ещё думаю о Шистаде. Сознание рисует картинки, как Крис на какой-то вечеринке закидывается таблетками, курит марихуану или нюхает этот чёртов порошок. Неосознанно хмурю брови, поэтому первоначально даже не замечаю мужские ботинки, стоящие сбоку. Тревожные мысли прерываются лишь тогда, когда я захожу на кухню и встречаюсь лицом к лицу с человеком, которого никогда не ожидала увидеть на этой кухне. С отцом.