С привкусом кофе

      Каникулы закончились, и этот факт означает, что мне необходимо вернуться в школу. Неделя, как ни странно, начинается в среду — во вторник вечером я, отказавшись от ужина, ложусь пораньше. Несмотря на долговременный отдых, чувствую себя выдохнувшейся, будто накануне пробежала несколько миль трусцой.       Отец уехал пару дней назад, и теперь в груди у меня огромная дыра. Видеть его было глотком свежего воздуха, но сейчас я будто разучилась дышать совсем. В комнате недостаточно кислорода, чтобы наполнить мои легкие, а потому сердце затапливает серая, вязкая тоска по близкому человеку. К нашей общей радости, отец титаническими усилиями — пусть он никогда этого и не признает — смог задержаться в Осло больше, чем на один день, но сколько времени не проведи в кругу приятной компании, всегда кажется мало. Когда я провожала папу в аэропорте, то не смогла сдержать слёз и с силой прикусила язык, чтобы не попросить забрать меня с собой. У него свои проблемы, которые, судя по всему, увеличиваются в масштабе со скоростью света, поэтому вешаться на него тяжким грузом было бы просто кощунством с моей стороны. Прощаясь, мужчина крепко обнял меня и шепнул то, что вселило надежду в мою затравленную душу.       Потом я возвращалась домой в смешанных чувствах, расстроенная отъездом папы и воодушевлённая новостью, которую он мне преподнёс в самый последний момент. Почему он не сказал раньше, я не знала, но догадывалась, что так отец решил подсластить горькую пилюлю. По приезде меня ждал ещё один приятный сюрприз, который поистине был таковым. Мать наконец вернулась к своему привычному режиму, то есть отправилась в двухнедельную командировку. Когда я зашла, её уже не было, и дышать стало как-то легче. Томас сидел на кухне и пил кофе; собственно, он и сообщил мне последние новости. Я слабо кивнула и попыталась не слишком радоваться, впрочем, мужчине, кажется, было глубоко плевать. Кроме того, он оповестил меня — как вежливо с его стороны, — что и сам уезжает через пару дней по делам. Я просто кивнула и ушла к себе в комнату, втайне — или не совсем — ликуя, что у меня будет время, которое можно провести наедине с собой. Оставался, конечно, Шистад, но, учитывая, что мы тщательно избегали общества друг друга, он не был такой уж проблемой. Отъезд обоих взрослых показался мне странным: возможно, после совместного отдыха им требовался ещё и отдых друг от друга.       Проснувшись в среду утром, я с ужасом осознаю, что опаздываю на первый урок, а потому быстро пишу сообщение Эмили, чтобы узнать, как обстановка в школе. Через тридцать секунд подруга оповещает меня о том, что все в классе больше напоминают сонных мух, а потому я могу не торопиться. С облегчением выдохнув, я поднимаюсь наверх и обнаруживаю пару грязных кружек и тарелку с недоеденным сыром на барной стойке. Чей-то завтрак. С раздражением прохожу мимо, прямиком в ванную. Быстро умываюсь и чищу зубы, думая о том, что лечь пораньше было не такой уж хорошей идеей: голова болит от пересыпа. Вообще, мой организм достаточно интересная штука. Он одинаково негативно отзывается как на недостаточное количество сна, так и на избыточное. Взглянув на часы, понимаю, что у меня нет времени ни позавтракать, ни накраситься, поэтому надеваю вчерашние джинсы и единственную не мятую толстовку. Тоффи, к моему удивлению, всё это время спокойно спит в своём углу и не скулит в надежде на прогулку.       До школы идти недолго, но погода на улице просто отвратительная. Снег мокрыми комьями липнет к моим ботинкам, отчего ноги мгновенно промокают. Я ненавижу зиму. В здание я захожу одновременно со звонком, ученики вываливаются из кабинетов и неторопливо направляются по своим делам. Глазами пытаюсь отыскать Эмили в толпе, но всё оказывается безуспешным, поэтому, прислонившись к стене, перевожу дыхание, пытаюсь сосредоточиться. Моего плеча касается чья-то рука. Я вздрагиваю и мгновенно открываю глаза. Это Эмили.       — Привет, — она улыбается мне и поудобнее перехватывает свою сумку, свисающую с одного плеча.       Я мельком рассматриваю её лицо, которое, кажется, изменилось за те пару дней, что мы не виделись. Она стала немного бледнее. Это всё из-за отсутствия солнца, но это не то, за что цепляется мой взгляд. Нет заметных перемен в её внешнем виде, разве что волосы каскадом спадают на её спину, но ощущение чего-то иного никак не покидает меня, будто девушка стала немного взрослее за короткий промежуток времени.       — Ты чего? — спрашивает она, моргнув несколько раз.       Не могу решить, хорошие это перемены или нет, но они явно присутствуют.       — Ничего, — отвечаю я, слабо качнув головой, — просто немного запыхалась.       — Почему Крис не подвёз тебя до школы? — говорит Эмили, когда мы двигаемся по коридору в сторону нужного класса.       — А должен был? — произношу я, возможно, резче, чем хотелось бы.       — Просто обычно он так делает, — поясняет подруга, немного поморщившись от моего тона.       Я пожимаю плечами, понимая, что слишком остро реагирую на простое упоминание об этом парне. Легкий зуд раздражения, который возникает при слове «Крис» или «Шистад», вибрирует у меня на кончиках пальцев.       Остаток пути проходит в молчании: после моей вспышки мне как-то неловко менять тему, а Эмили в это время что-то быстро пишет в своём телефоне.       На уроке английского преподаватель спрашивает нас о том, как мы провели каникулы — стандартный вопрос, — а затем просит достать «Маленьких женщин» Луизы Олкотт.       Оставшуюся часть урока мы изучаем биографию автора и в домашнее задание получаем прочитать первые три главы. Я уже читала книгу на норвежском, но теперь же необходимо изучить её на английском языке, что в несколько раз сложнее, учитывая американский вариант языка. Я мысленно делаю пометку начать чтение сегодня вечером, чтобы не откладывать это в долгий ящик.       На следующем уроке мы с Эмили разделяемся: она уходит на социологию, я — на норвежский. Урок проходит ровно, даже скучно. Я сижу на последней парте и дожидаюсь, когда прозвенит звонок. Мой желудок протестующе урчит, напоминая, что я не позавтракала утром, а вчера вечером добровольно лишила себя ужина. Откинувшись назад на стуле, я рассматриваю пейзаж на окном. Снег прекратился и скатался в серую массу на пожелтевшем, пожухшем газоне. Голые деревья на фоне пасмурного неба навевают тоску. Я продолжительно зеваю и отворачиваюсь. Минуты длятся бесконечно долго, и в какой-то момент я думаю, что урок не закончится никогда, но звенит звонок, и я нарочито медленно собираю свои вещи и покидаю класс. В коридоре становится заметно меньше людей: у некоторых уже закончились уроки. Я с грустью думаю о том, что впереди меня ожидает лекция по истории.       Дверь в класс закрыта, учеников рядом с кабинетом почти нет, и я решаю, что он заперт, поэтому просто приваливаюсь к стене рядом с аудиторией и решаю подождать Эмили. Чтобы как-то занять себя, достаю телефон и просматриваю немногочисленные фотографии с отдыха. На снимках мелькает пляж в рассветных лучах, вид из моего номера на краешек моря, кафе, в котором мы с Шистадом остановились после велопрогулки, совестная фотография с Люком и Хиро. Парни улыбаются, расположившись по обе стороны от меня. Последней фотографией оказывается наша с матерью. Она сделана случайно. Я сижу в кафе за столиком, а Элиза стоит позади меня в шляпе и слегка приспущенных на переносицу тёмных очках. Её рука лежит на спинке моего стула, женщина слегка наклонилась ко мне. Её губы сложены в каком-то слове. На моих губах играет полуулыбка, а глаза смотрят прямо в камеру. Снимок сделан Шистадом на мой телефон. Рассматривая изображение, я внезапно думаю, что совсем забыла об этом моменте.       Это был очередной завтрак в кафе отеля. Томас ещё не пришел, и мы все дожидались его, чтобы приступить к еде. Несмотря на ранний подъём, солнце уже нещадно палило — мать была в шляпе и солнечных очках. В то утро я чувствовала некий прилив бодрости и практически не возмущалась из-за дурацкого правила насчет еды. Я заказала холодный мятный кофе и вафли, по которым уже растекался растаявший пломбир. Крис как обычно сидел рядом со мной. Он пришел самым первым и, несмотря на данный факт, кажется, был в хорошем расположении духа. Всё казалось каким-то странно эфемерным, потому что даже Элиза была, кажется, весела. Она поднялась со своего места, чтобы выглянуть в проход и отыскать глазами Томаса, но его не было на горизонте. Мы завтракали на балкончике почти у самого края, поэтому женщина упёрлась руками в деревянную балку и встала позади меня, дожидаясь Шистада. Я пальцем тыкнула в мороженое и лизнула его, чувствуя, как желудок приветственно отзывается на мои действия. Именно в этот момент мама наклонилась, чтобы посмотреть, что я делаю.       — Не облизывай пальцы! — кажется, именно это она сказала мне. Не знаю, в какой момент мой телефон оказался в руках Шистада, но в следующую секунду я подняла на него глаза, а губы растянулись в этой половинчатой улыбке.       — Отдай, — сказала я парню, на что он пожал плечами и протянул мне мобильник.       Я и не знала, что он сделал фото.       Всё это было ещё до того, как наши отношения усложнились одним инцидентом. До того, как я узнала, что Шистад пристрастен к наркотикам. Хотя, будь я чуть внимательней, уже тогда заметила бы что-то неладное в его поведении. Если так подумать, весь отдых он вёл себя странно, а, углубляясь в воспоминания, я могу точно сказать, когда он был под кайфом. Когда это началось? На Сицилии или раньше? Вопрос был сложным, потому что большую часть времени я так тщательно старалась игнорировать Шистада, что даже не обращала внимание на то, как он выглядит и как ведёт себя. Да и как я вообще могу судить, если не знаю, что в его характере. Он всё время странный, а от чего зависит уровень его странности довольно сложно сказать.       Закрываю галерею и перевожу взгляд на дверь. Сейчас большая перемена, а значит большинство студентов направились в кафетерий, чтобы перекусить. Мой живот тоже отчаянно требует еды, но выходить на улицу совершенно не хочется, поэтому решаю подождать до конца занятий. Бодвар обычно приходит за пятнадцать минут до начала урока, а потому ещё слишком рано для его появления. Эмили ничего не написала, поэтому делаю логичное предположение, что она тоже отправилась на обед. Коридор пуст. Я со вздохом опускаю на пол у двери и спиной приваливаюсь к стене. Откидываю голову назад, кожей ощущая холод бетона, и решаю немного отдохнуть от шума извне. Обдумываю свои планы на сегодняшний вечер и с удовольствием осознаю, что смогу расположиться где-нибудь в гостиной, а не отсиживаться в своей комнате. Я могу заварить огромную кружку «Апельсинового рая» и отдаться чтению «Маленьких женщин». Плюсом начала нового триместра служит то, что учителя не успели задать много домашней работы, и я могу не тратить всё своё время на выполнение заданий. Не то чтобы «Маленькие женщины» не были домашней работой, но книга хороша, а потому проще воспринимать это как приятное времяпрепровождение.       — Кажется, коридор не твоя собственность, — голос звучит откуда-то сверху, отчего я издаю раздраженный стон.       — Проблема? — приоткрыв глаза, смотрю на возвышающуюся фигуру Шистада. Его голова слегка наклонена, и тень, падающая на лицо, придаёт некую болезненность бледному лицу. Несмотря на расслабленное выражение, я вижу, что парень ссутулен и зажат. На нём черная толстовка, та, которую я недавно видела, руки спрятаны в карманы, а из уха торчит кончик сигареты. В общем, Крис производит впечатление уставшего человека, что отнюдь не вызывает во мне жалости, а скорее приступ раздражения. Оглядев пространство вокруг, я отмечаю, что большая часть коридора всё же свободна для прохода. Вопросительно выгибаю бровь и жду, когда Шистад полностью осознает глупость сказанного. Он передёргивает плечами и вместо ответа ухмыляется.       — Выглядишь отвратительно, — Крис произносит это ровным, ничего не выражающим тоном, отчего его слова не кажутся обидными, скорее просто констатируют факт.       — Не хуже, чем ты, — поддеваю в ответ. Мне сразу становится легче от возвращённой колкости.       Парень продолжает стоять, глядя на меня с высоты своего роста. Причин для разговора у нас нет, но он всё равно не уходит, вызывая во мне внезапный приступ раздражения.       — Что-то ещё? — вкрадчиво интересуюсь я, намекая на то, что парню следовало бы ретироваться.       — Вообще-то да, — отвечает Крис, слегка наклоняя голову ко мне, отчего его тёмные волосы падают ему на глаза, отбрасывая тень.       — Ну? — терпеливо бросаю я и поднимаюсь с пола, чтобы не смотреть на парня снизу вверх, что, к слову, не сильно помогает.       — Поскольку я остался единственным взрослым в доме… — начинает Шистад, скалясь.       — Чего? — я тут же перебиваю, возмущённая.       — …то я не хочу, чтобы ты задерживалась… — продолжает он.       — Чего?! — снова восклицаю я.       — …или опаздывала в школу, — произносит парень, не обращая внимания на мои протесты.— Элиза попросила присмотреть за тобой, поэтому будь добра и делай всё, что я скажу.       — Надеюсь, ты скажешь мне выйти в окно, — обиженно цежу я и с силой дёргаю сумку на своём плече.       — Как вариант, — Крис слегка наклоняет голову и снисходительно растягивает губы, пока я борюсь с желанием не врезать ему куда-то в область переносицы.       — Моя мать оставила меня на попечение наркомана, как прекрасно, — уязвлённо говорю я, не успев подумать над словами.       Крис тут же хватает меня за руку и больно толкает к стене, отчего я, как тряпичная кукла, дёргаюсь и ударяюсь спиной. Шистад оказывается в опасной близости к моему лицу, его ладонь с едва ощутимой силой сжимает моё запястье, и я в тысячный раз думаю о том, что он опять меня схватил. Его запах: кофе, никотин и совсем гель для душа — обволакивает всё моё существо, проникая в легкие и оседая дымкой. Я глубоко вдыхаю этот концентрат и судорожно выдыхаю куда-то в область его шеи. Как завороженная, наблюдаю за тем, как покрывается его кожа мурашками в том самом месте. В ушах шумит кровь, всё тело покалывает от этого пьянящего расстояния: оно слишком маленькое и большое одновременно. Моя грудь упирается в его грудную клетку, а рука зажата между его и моим бедром. Кончиками пальцев я чувствую плотную материю его чёрных джинсов. Приподнимаю взгляд, скользя глазами по твёрдой линии подбородка, слегка приоткрытым губам, носу и наконец достигаю глаз, коричневых с зелёными вкраплениями, тёмные зрачки слегка расширены, и на задворках моего сознания мелькает мысль о том, что это ненормально. Шистад с кропотливой внимательностью изучает моё лицо, от его взора кожу покалывает, и я чувствую каждую пору. Он слегка наклоняется — всего пара миллиметров, — и его дыхание — сигареты и кофе — обжигает мои губы. Я моргаю, но не отвожу взгляд и будто в замедленной съемке вижу, как рот Шистада накрывает мой. Тело прошибает током от этого лёгкого прикосновения, чувства обостряются. Я слегка приоткрываю рот и, высунув язык, облизываю его губу. Крис в ответ рычит и прикусывает мою нижнюю, углубляет поцелуй, проникая в мой рот — я плавлюсь в его руках. Что-то внутри меня пульсирует и кричит, умоляя прижаться ближе к крепкому телу напротив, и я стремительно разрываю это ничтожное расстояние, подавшись вперед. Моя рука, зажатая между бёдер, выскальзывает и прижимается к прессу парня. Даже сквозь ткань толстовки ощущается рельеф его мышц. Другую ладонь Шистад не выпускает из захвата, лишь перемещает кисть, сплетая наши пальцы, отчего у меня подкашиваются ноги, внизу живота становится жарко. Его рот горячо обхватывает мои губы, кусает и тут же зализывает раны, оттягивает и вбирает в себя, исследуя, пробуя на вкус. Это всепоглощающее касание, бешеное движение, обволакивающее действие. Я теряюсь, таю и растекаюсь лужицей где-то в ногах Криса. Мысли вылетают из моей головы со скоростью света, оставляя лишь пустое пространство в черепной коробке, но сама я превращаюсь в оголенный электрический провод, реагирующий, отчетливо чувствующий каждый сантиметр нашего соприкосновения.       Меня целовали раньше. Это было безжизненно, бесцветно, тускло.       Крис целовал меня раньше. Это было жарко, даже горячо.       Но сейчас это было… с чувством. Не просто страсть и огненное желание, а нужда, потребность. В этот самый момент я осознала, что, наверное, соскучилась по его близости. А еще по его способности заткнуться. Где-то в глубине души я знала, а если точнее, то желала, чтобы это повторилось, и теперь, когда всё повторялось, я ощутила, как ждала, что он снова окажется здесь: не рядом со мной, а почти во мне, проникая горячим языком в рот и царапая зубами мягкую кожу губ. Мои ресницы слегка подрагивают и, когда я прижимаюсь к нему, ощущаю, что он тоже хочет меня. Ладонь Криса стискивает мою талию, оставляя отпечатки пальцев на коже по крайней мере мысленно, и смещается то вверх, то вниз, поглаживая. Моя рука медленно ползёт по его груди, а затем дотрагивается до его шеи. Кожа Шистада горячая, почти обжигающая, и в голове проскальзывает мысль о том, что у него температура. Его губы сминают мои, рассылая электрические заряды, воздух едва-едва скользит между нашими ртами, раскалёнными движениями. Дыхание сбивается, и сердце в бешеном ритме стучит в моей груди, вторя ритму его сердца. Это ненормально: вот так биться в унисон. Приоткрыв глаза, я наблюдаю, как дрожат его ресницы. В голове тут же возникает образ его ореховой радужки перед тем, как Крис поцеловал меня. Узкая каре-зелёная полоска и чёрный зрачок. В голову прорывается червячок, напоминающим о том, о чём стоило бы сейчас промолчать, забыть и никогда не вспоминать, но мой разум тут же отравляется этой мыслью, и, скривив губы, я отрываюсь от Криса, приподняв подбородок. Из-под полуприкрытых век я смотрю на его лицо: бледное, с тёмными кругами под глазами и красными, налившимися кровью от поцелуев губами. Его рот приоткрыт, как и мой, мы судорожно ловим дыхание друг друга, но я не позволяю ему вновь коснуться. Испытывающе наблюдаю, как приоткрываются глаза парня. Вот он — решающий момент. И да, его зрачки расширены.       Я как ужаленная пытаюсь выпутаться из его рук, но одна его ладонь по-прежнему сжимает мою талию, а другая держит запястье. Он смотрит сбивчиво, почти не понимающе, а внутри меня что-то с грохотом падает вниз и разбивается.       Я прикусываю губу, начинающую ныть, и всё ещё чувствую его вкус на своем языке. Отворачиваюсь, просто чтобы не смотреть на Криса, потому что раскалённая близость невыносима, но ещё более невыносим сам факт этой близости, а точнее её причина.       Наконец до парня доходит, что продолжения, собственно, не будет, и он выпускает сначала мою руку, а затем отлипает от талии. Холодный воздух тут же касается открытых пространств. Я со злостью давлю в себе приступ отчаяния.       — Ты издеваешься? — выплёвываю я, чувствуя горечь в собственных словах.       — Ты о чём? — он звучит уязвлённо, даже непонимающе, но я и так знала, что Крис хороший актер.       — Ты издеваешься, — вновь повторяю, но на этот раз без вопросительной интонации. Мне горько, обидно и больно.       — Хм, — протягивает Шистад после длительной паузы, которая, кажется, длится целую вечность.       Что-то внутри меня отчаянно требует, чтобы Крис опроверг мою догадку, чтобы он отрицал все подозрения, чтобы заставил меня поверить, что я ошибаюсь.       — Может быть, — произносит Шистад. В его тоне сквозит прохлада.       Я смотрю на отдалившегося парня. Его лицо равнодушно спокойное, что идёт вразрез с внешним видом: волосы взлохмачены, из-под худи торчит край футболки, губы красные, налитые кровью, а грудь вздымается, пытаясь восстановить дыхание.       Я снова отворачиваюсь, ощущая, как моё тело парализует отвращение к Шистаду, но что еще хуже — к себе. Я вновь позволила этому случиться, более того, я хотела, чтобы это продолжилось. В здравом уме, осознавая свои и его действия, я позволила, а Шистад… Ну, он просто был под кайфом.       — Я заберу тебя после школы, — холодно оповещает парень и, оправив толстовку, исчезает в тёмном коридоре.       Я смотрю на время: до урока пятнадцать минут.