***
Когда я открываю глаза во второй раз, на улице вновь темно, но на часах уже шесть утра. Евы нет: она выскользнула из постели, пока я спал, — но так даже лучше. Моя футболка вновь пропиталась потом, но чувствую себя вполне сносно. Эффект от кокаина прошёл, но после этого я могу ещё несколько часов дышать, притворяясь, что всё в порядке. Я снимаю мокрую футболку и отбрасываю её в сторону. Срочно нужно принять душ. В коридоре я слышу, как шумит вода в ванной. Значит, Ева встала совершенно недавно. Я иду на кухню и ставлю чайник кипятиться, затем засыпаю две ложки кофе в кружку и терпеливо дожидаюсь, пока нагреется вода. В голове возникает мысль сделать чай для Евы, но отказываюсь от этой идеи. Вместо этого усаживаюсь за барную стойку и делаю несколько больших глотков кофе. Горячая жидкость обжигает горло и бодрит, разгоняя загустевшую кровь по венам. Кофе — ещё один способ держаться на плаву. Я думаю о сегодняшнем вечере. Мне нужно доставить товар. Элиот предложил помощь, но его навязчивость раздражает. Он не доверяет мне и на это есть причина: я втянул его в это дерьмо, но теперь уже поздно что-то исправлять. Элиот в меньшей степени похож на наркомана: он курит самокрутки с травой, но никогда не позволяет себе ничего тяжелее марихуаны. Я завидую ему в этом плане, почти ненавижу, но знаю, что Элиот — ещё один якорь в моей жизни. И, несмотря на это, я пытаюсь очернить его в глазах Мун. Это мерзко и подло, но меня бесит, что злодеем в этой истории оказываюсь я. Мне просто необходимо тянуть кого-то на дно, пока тону сам. Итак, мне нужно доставить товар. Забрать его из точки и отвезти на другую. Ничего сложного. Простая, отработанная схема. Проблема в том, что я захочу что-нибудь прикарманить, поэтому мне нельзя заглядывать внутрь. Мне нужен сдерживающий фактор, и Элиот вполне подходит, но его скептично-осуждающий взгляд выводит из себя. Грёбанный заложник морали. Я допиваю кофе почти до конца, когда Ева выходит из душа. Она крадётся по коридору, но из-за обостренного слуха я слышу каждый её шаг, и замирает, когда замечает меня на кухне. Она обёрнута в полотенце, длина которого едва доходит до середины бедра, с волос стекает вода, утопая в ложбинке между грудей. Девушка смотрит на меня неразборчивым взглядом с толикой непонимания, но я не хочу начинать разговор, поэтому просто оставляю свою кружку и ухожу в ванную. Я знаю, что если она начнёт говорить, то я непременно нагрублю: мы славно потрахались сегодня ночью, и я позволил ей уснуть в своей постели, но это не значит, что между нами всё в порядке. Она осознаёт данный факт, но всё равно тянется ко мне, как Икар к солнцу. Она глупая, но я отчего-то позволяю ей греться в моих лучах, заранее зная, что уничтожаю её. Я не хочу быть разрушительным, но по-другому не выходит. Душ приводит мои мысли в некоторый порядок. В душевой кабинке пахнет шампунем Мун, и я поглубже вдыхаю её концентрированный аромат, проклиная себя за излишнюю сентиментальность. Про себя решаю, что Ева чертовски приятно пахнет, и отбрасываю эти раздумья в дальний ящик, напоминая себе, что у меня нет на это времени. Когда я выхожу из душа, вытеревшись насухо, вновь закапав в глаза и осмотрев ванную на наличие посторонних предметов, из кухни доносятся свойственные завтраку звуки. Я знаю, что это не Мун: обычно она ведет себя достаточно тихо, — поэтому просто иду к себе в комнату и плотно закрываю дверь. Мне необходимо одеться и проверить пачку с сигаретами, закинув туда дозу живительного вещества. Любого. Мне приходится включить верхний свет, чтобы отыскать вещи. На улице едва начинает светать. Я достаю последнюю имеющуюся порцию кокаина, запрятанную под ножкой кровати, и проталкиваю пакетик в пачку сигарет. Возможно, этого хватит на три-четыре дорожки. Мне нужно поторопиться, чтобы перехватить Еву до того, как она ускачет. Её упрямство и недальновидность медленно перерастают в откровенную тупость. Её синяк на бедре говорит о многом, но она всё равно продолжает гнуть свою линию, наплевав на осторожность. Эта черта могла бы показаться очаровательной, но в большей степени она раздражающая. Я надеваю футболку, сверху толстовку, затем джинсы и две пары носков: кончики пальцев на ногах немеют при ломке. На кухне сидит Элиза, её прямая спина и холодный взгляд вызывают резкий приступ отвращения, но я даже не морщу лицо, здороваясь с ней и исчезая в коридоре. По правде, Элиза отвратительная, и она действительно подходящая партия отцу. Когда они поженятся? Меня удивляет, что Ева впадает в панику при мысли о том, что Элиза выйдет замуж. Разве ей не плевать? Она откровенно ужасная мать, которая не любит свою дочь, но Мун — ребёнок. Она цепляется за мамину юбку. Возможно, так ей проще удержаться на плаву, может, это её якорь. Копаться в дебрях её нездорового сознания — кривая дорожка, потому что чем больше я проникаюсь её жизнью, тем больше хочу стать её частью. Я не менее отвратительный, чем Элиза. К моему облегчению, Мун сегодня не слишком торопится. Возможно, наше короткое примирение воодушевило её, но, в любом случае, это играет мне на руку. Я завожу машину и подъезжаю прямо к калитке, чтобы она не прошла мимо. Пока жду, поджигаю сигарету и курю в открытое окно, впуская ледяной воздух в ещё не до конца прогретый салон. Ева выходит из дома как раз тогда, когда я докуриваю сигарету и бросаю тлеющий бычок в рыхлый снег. Я вижу, как она хромает, но намеренно не заостряю на этом внимание. Она открывает дверь с пассажирской стороны и садится, без слов пристёгивает ремень и отворачивается к окну. Отлично. Я выруливаю на дорогу. Ночью прошел снег, но снегоуборочные машины уже расчистили трассу. Мы едем в тишине, и я слышу прерывистое дыхание девушки. От неё вновь пахнет апельсиновым чаем. Краем глаза вижу, как Ева кусает губу: мозг тут же услужливо подсовывает картину того, как я сжимаю между зубов её нижнюю губу и слабо оттягиваю. Желание поцеловать девушку начинает жечь рот, поэтому жёстко сжимаю челюсть и крепче обхватываю руль. Ехать совсем недолго, но я всё равно чувствую себя запертым в клетке с куском мяса: хочется, но нельзя. Рука Мун тянется к колёсику на магнитоле. Она нажимает кнопку, экран загорается и включается радио. Ей неловко в тишине. Данный факт слабо ударяет в область солнечного сплетения, но холодный рассудок хвалит себя за внешнюю отчужденность. Песня, которая начинает играть, вводит меня в ступор на несколько секунд. Это рождественская мелодия «Санта сидит в сарае». Внезапно до меня доходит, что Рождество всего через несколько дней. Время стало для меня абстрактной, эфемерной единицей. Я не смотрю часы и стараюсь не считать минуты, зная, что жизнь ускользает со скоростью песка, утекающего сквозь пальцы. Скоро Рождество, и от этой мысли меня пробирают мурашки, пока звучит дурацкий веселый мотив, наполняющий салон. Моё напряжение неосознанно передается Мун, её косые взгляды обжигают правую часть лица, поэтому намеренно избавляюсь от эмоций, натягивая выражение крайнего безразличия. Мне необходимо немного больше контроля над жизнью, чем я имею. Пачка сигарет во внутреннем кармане согревает область ребер, в ней сокрыт мой эликсир жизни, чёрт бы его побрал. Я паркуюсь на привычном месте и тут же выключаю радио: на сегодня музыки достаточно. Ева медлит, отстёгивая ремень и поправляя куртку. Вероятно, она ждёт от меня каких-то действий после вчерашнего разговора на улице, но мне нечего ей дать. Я вновь соврал. Нет, я верил в свои слова, пока они были в голове, но язык превратил их в нечто отвратительное, и они стали ложью, как только оказались произнесены. Ева смотрит на меня с непонятной смесью в глазах и кусает губу. Мне вновь хочется её поцеловать. Мы стоим на школьной парковке утром, но я почти не могу бороться с этим желанием. Тот факт, что это единственное честное между нами, отдаёт легкой болью в середине грудины, но я привычно подавляю её. Нельзя поддаваться чувствам. Нельзя. Я первым выхожу из машины и стараюсь игнорировать вздох, который издаёт Мун, оставшись одна в салоне. Впрочем, она выскальзывает наружу через пару секунд, и её лицо приобретает враждебное, раздражённое выражение. До школы мы идем вместе в молчании. Мы не произнесли ни слова за сегодняшнее утро, но так даже легче. Мне нужно довести её до шкафчиков, затем дождаться, пока она ускачет на уроки, и приступить к своим делам. В этом простом плане главное — не наткнуться на Элиота, который привяжется, как собачка. Он знает, что сегодня мне нужно доставить товар, и не хочет рисковать собственной головой. Вновь. Я провожаю Еву к Центральному корпусу, затем мы вместе входим в стеклянные двери и оказываемся у ящиков. — Я заберу тебя после школы, — всё же нарушаю молчание, но тешу себя тем, что это необходимо. Мун хмурится при звуке моего голоса и поднимает глаза. Я не отвожу взгляд и устанавливаю зрительный контакт. Тепло стремительно разносится по венам. Такое чувство возникает, когда очередная доза начинает действовать. Её глаза мечутся по моему лицу в поисках чего-то, что я не могу ей дать, и, наконец, замирают. На губах застывает кривая враждебная усмешка, и я с некоторой опаской узнаю в ней свою. Я смотрю на Еву и вижу отражение собственных эмоций. Становится почти физически больно. Позволяю этой боли на секунду проникнуть в сознание и тут же подавляю её, слегка откинув голову назад, чтобы прийти в себя. Ева ничего не отвечает, лишь отрывисто кивает и удаляется к своему шкафчику. Разрешаю себе посмотреть ей вслед и глупо надеюсь, что она не почувствует мой внимательный взгляд. Контакт разрывается, но мгновения потери контроля стоят дорогого: Элиот в упор глядит на меня и делает несколько шагов навстречу, разделяя то короткое расстояние, которое я мог использовать, чтобы сбежать, но уже поздно. — Когда ты уезжаешь? — спрашивает Флоренси, опустив приветствия и прочие формальности. Мне нравится его готовность к делу. — Прямо сейчас, — сухо отвечаю я, стараясь не смотреть на Еву, но краем глаза всё равно замечаю, как к ней подходит Эмили, сестра Элиота. — Хорошо. Как только они уйдут, можем выдвигаться, — кивает Флоренси, бросив мимолетный взгляд на девушек. — Я иду один, — безразлично отзываюсь я, запустив руки в карманы расстёгнутой куртки. Пальцы неосознанно двигаются вверх, и фаланги нащупывают прямоугольную пачку сигарет во внутреннем кармане. — Нет, — отвечает Элиот. В его тоне нет злости или недовольств. Простая констатация факта, но этот трюк не прокатит со мной. — Отъебись, Элиот, — бросаю я, скользнув по его лицу холодным взглядом. Парень выглядит намного лучше меня: вероятно, ему удаётся проспать больше двух часов без очередной дозы. — К сожалению, я не могу, — усмехается он, но в глазах я вижу всю серьёзность ситуации. — Мы не можем оба уехать, оставив их здесь, — я вставляю железный аргумент, и против этого парень не может возразить. Мы оба знаем, что не можем бросить Еву и Эмили без присмотра, особенно когда Бодвар находится в непосредственной близости. — Просто не облажайся, — выплёвывает Элиот, затем рывком стягивает куртку, отчего растаявший снег с его одежды и волос попадает на меня. — Я не облажаюсь просто для того, чтобы ты перестал ныть, — со смешком бросаю я. Мне на самом деле не хочется подводить Элиота. Я быстро хлопаю его по плечу в знак молчаливого перемирия, и Флоренси кивает.***
На улице вновь идёт снег, поэтому приходится включить дворники, чтобы очистить лобовое стекло. До окраины города ехать около часа, а с учётом снегопада все полтора. Я курю в приоткрытое окно, и воздух холодит лицо. Пальцы ног постепенно немеют. Возможно, поездка займёт больше времени, чем я рассчитывал. —В пачке лежит кокаин. Его хватит на три-четыре дорожки. Под задним сидением есть амфетамин, — напоминаю себе вслух, и мой голос слабо дрожит. Нужно съехать на обочину. Сейчас начало девятого. Я принял дозу около четырёх утра. Значит, время действия кокаина сократилось до четырёх часов. Не знаю, сколько продлится эффект амфетамина. Не хочу рисковать, проще вновь сделать дорожку. Я сворачиваю на обочину, но мотор не глушу. Руки не дрожат, значит, та доза ещё действует, но мне нужно быть в нормальном состоянии, когда буду возиться с товаром. Пока достаю пакетик, рассчитываю приблизительное время: до окраины ехать полтора часа, забрать товар — не больше десяти минут, обратно — ещё полтора часа, затем отыскать кафе в центре — плюс-минус двадцать минут, отдать товар — минута-две, вернуться в школу — полчаса. В итоге получается около четырёх часов. Я втянул две дорожки, их приблизительное действие — четыре с половиной часа. Если втянуть три, время увеличится примерно на час, но тогда остаётся одна дорожка на следующий раз. Этого мало, хотя под задним сидением есть амфетамин. Употребить вместе два вещества рискованно, время их действия неизвестно. Проще втянуть четыре дорожки сейчас. Может, их хватит часов на шесть-семь. Я формирую дорожки на панели с помощью кредитной карты и вдыхаю их четырьмя резкими движениями, опасаясь, что кто-то может заметить меня на обочине. Того же облегчения, которое настигает меня на грани, нет, но губа не дрожит через несколько минут, и я снова могу продолжить путь.***
Когда я добираюсь до нужной локации, снегопад прекращается, но на улице становится в разы холоднее, и ледяной ветер пробирается сквозь одежду, поэтому до конца застёгиваю куртку и прячу руки в карманы. Я паркуюсь недалеко от места встречи, но всё равно придётся идти пешком около трёх минут. Пальцы на ногах мгновенно замерзают, и мне приходится их сжать в ботинках. Дело не в том, что доза оказалась маленькой. Это из-за мороза. В этом я могу себя убедить. Место встречи — старая, покрытая ржавчиной автобусная остановка, которой пользуются настолько редко, что встретить здесь человека сродни чуду. Я не в первый раз приезжаю сюда за товаром, поэтому знаю, что место более чем надежное, но всё равно соблюдаю элементарные меры предосторожности: незаметно оглядываюсь по сторонам, когда выхожу из машины, и быстро иду до остановки. За несколько метров замечаю мужскую фигуру, облачённую в чёрную одежду, резко контрастирующую с недавно выпавшим снегом. Подойдя ближе, я мгновенно узнаю человека. Это Дженкис. Ну, конечно. Дженкис оборачивается, услышав скрип снега под моими ботинками, и я могу видеть его перекошенное мерзкой улыбочкой лицо. Внешность этого мужика более чем отталкивающая, отвратительная: у него тёмные волосы, прилизанные к ушам, кривой нос, когда-то сломанный в потасовке, узкий бесцветный рот и маленькие чёрные глаза. Под губой с правой стороны у него белеет тонкий шрам, сползающий до подбородка. Опять-таки, след его активной деятельности в мутных группировках. Дженкис, наверное, самый отвратительный член этой небольшой организации, и все прекрасно знают, что мы ненавидим друг друга, поэтому очевидно, что прислали его. — Кристофер Шистад! — бросает он, растягивая губы в подрагивающей улыбке. Надеюсь, его шрам напоминает о старой ране болью. — Заори на всю улицу, мудак, — шиплю я в ответ, но тут же сцепляю зубы, приказав себе сохранять хладнокровие. Я знаю, что Дженкис хочет вывести меня, чтобы я напал первым, но я уже принял дозу успокоительного в виде четырёх дорожек. Я подхожу ближе, почти вплотную, чтобы он смог отдать мне товар, но сегодня этот придурок настроен решительно, поэтому делает вид, что не замечает моих действий. Он смотрит вперёд, сощурив и без того крошечные крысиные глаза. — Уже принял перед тем, как прийти, а, приятель? Мне хочется тут же ударить его за небрежно брошенное «приятель», но я лишь в успокаивающем жесте поглаживаю пачку сигарет, сокрытую во внутреннем кармане, хотя и знаю наверняка, что там нет ничего, что спасло бы меня от приступа гнева и отвращения. — Сдаётся мне, да, — продолжает Дженкис. — Как скоро подсадишь свою подружку? Я не реагирую, но в голове возникает несколько сцен особо кровавых убийств. Я не хочу ничего отрицать, чтобы не давать ему повода глумиться или удостовериться в некоторых фактах, поэтому скольжу по его кривому носу безразличным взглядом и молча ожидаю, когда он наиграется. — Она вроде ничего, но, видимо, слишком тупая, раз связалась с тобой, — размышляет этот укурок. — Мы неплохо потискались с ней в переулке пару дней назад. Значит, Дженкис приходил к ней. — Она сладенькая, и я возьму её себе, как только ты облажаешься в очередной раз, — он давит, надеясь вызвать у меня неконтролируемый всплеск эмоций, но кокаин легко сдерживает внутреннего зверя: я почти спокоен, не считая трясущихся рук в карманах куртки. — Шистад, ты сегодня неразговорчив. Прикусил язык? Или принял так много, что говорить не можешь? — Если бы я каждый раз разговаривал с таким ничтожеством, как ты, то давно бы перестал себя уважать, — безразлично произношу я, не глядя на нежелательного собеседника. Лицо Дженкиса на мгновение искажается злобой. Он, как ребёнок, заводится с пол-оборота. — Я хотя бы не жалкий наркоман, — выплёвывает он. Что ж, это правда. Единственный предлог, под которым они ещё не избавились от Дженкиса, — это отсутствие у него зависимости. По правде, он слишком труслив, чтобы притронуться к наркотикам, зато бесконечно туп и неряшлив. Та небольшая информация, что известна мне об этом увальне, даёт вполне веский довод считать его самым настоящим идиотом. Мысленно я подсчитываю, сколько прошло времени. Мне сложно сосредоточиться на собственных мыслях, пока Дженкис распинается о собственной значимости и моей ничтожности, но я прихожу к выводу, что уже пора уходить. Тем более, раздражение начинает вибрировать на кончиках пальцев и вызывает зуд в дёснах. — Я заберу товар, и мы разойдёмся. Разве тебя не ждёт твой папочка? — говорю я, наконец взглянув на него. Он ниже меня всего на пару сантиметров, но крепче в плечах, поэтому наше противоборство не может иметь однозначного исхода, и я не хочу рисковать сейчас, когда мне нужно расправиться с делами. Дженкис — трусливый пёс, который и шага не может ступить без указки, но тявкать за забором вполне способен. — Передавай привет подружке, кусок дерьма, — выплёвывает Дженкис и наконец отдаёт товар. Это небольшой пакет из книжного магазина, весящий не больше трёхсот грамм. Мне интересно, что внутри, но посмотреть — вырыть себе могилу, поэтому поспешно расстёгиваю куртку, пихаю товар внутрь и возвращаюсь к машине. В зеркало заднего вида вижу, что Дженкис яростно сплёвывает мне вслед и топчется на месте, дожидаясь, пока я уеду. Ублюдок.***
Дорога обратно в город проходит значительно быстрее отчасти потому, что прекратился снег, отчасти из-за того, что я еду на большой скорости, взбешённый словами Дженкиса. Подъехав к центру, я всё же не могу подавить болезненное желание и пишу короткое сообщение Еве, чтобы узнать, как она. О том, чтобы спросить Элиота, не идёт и речи: он решит, что я облажался. Ева долго не отвечает, отчего начинаю раздражаться сильнее, но звонить не хочу. Внутри что-то неприятно копошится: маска безразличия трещит по швам, но всё-таки держится. Мысленно призываю себя к хладнокровию, пока отыскиваю нужное кафе. Больше половины пути пройдено: нужно лишь отдать товар и успешно скрыться. Я вновь подсчитываю часы действия дозы и с больным удовлетворением осознаю, что эффект от недавнего употребления не прошёл. Перед тем как выйти из салона, заглядываю в зеркало заднего вида, чтобы оценить состояние зрачков. Приходится закапать капли, чтобы привести их в норму. В центре значительно теплее, чем на окраине, поэтому я иду медленно, бросая косые взгляды на прохожих. В одной руке покоится тот самый пакет из книжного магазина, другой поглаживает пачку сигарет во внутреннем кармане. Этот жест успокаивает и придаёт иллюзию контроля над ситуацией. Нужным кафе оказывается угловая забегаловка с мрачной атмосферой и тусклым светом даже среди дня. Столик, за которым сидит клиент, находится в дальнем углу рядом с баром. Я преодолеваю расстояние за несколько секунд и быстро оглядываю клиента в мутном свете лампы. Это парень лет двадцати пяти со впавшими глазами и покрасневшими глазами — капилляры полопались, и кровь заполонила белок, — кожа жёлтого оттенка навевает мысли о трупе. Я смотрю на него с налётом безразличия. На щеке у бедолаги темнеет язва, от неё тянутся голубые вздувшиеся вены. Он употребляет достаточно давно, чтобы это отразилось на его внешности, и меня невольно передёргивает, внутри что-то болезненно стучит, но я старательно отгоняю это наваждение, протянув незнакомцу пакет. Тот хватает его цепкими пальцами, заглядывает внутрь и тут же прячет под куртку. Его тело неконтролируемо трясётся, и меня охватывает приступ тошноты. Я выбираюсь из кафе так стремительно, что рискую привлечь чужое внимание. Морозный воздух охлаждает рассудок, и я могу мыслить более здраво, оценивая ситуацию. Этот парень — настоящий наркоман с многолетней зависимостью. Он не контролирует свои порывы, он помешался и по большей части безумен. Во всей этой схеме у нас мало схожего: даже под веществами я чётко осознаю собственные поступки, я способен удержать в узде собственную одержимость. Я способен. Всё же мои убеждения не действуют на физическую сторону вопроса, и меня выворачивает на школьной парковке. Я блюю утренним кофе и жёлчью, из носа льётся вода, во рту появляется отвратительный горький привкус. Закашлявшись, сплёвываю вязкую слюну, затем прочищаю горло и через нос вдыхаю ледяной воздух. С языка не сходит вкус рвоты, хочется промочить горло, но в машине нет воды. Присаживаюсь на капот, вытираю нос тыльной стороной ладони и закуриваю, чтобы прийти в чувство. Голова слабо кружится, поэтому моргаю несколько раз, чтобы избавиться от вида вращающегося мира. Я знаю: дело в этом придурке-наркомане, который скорее похож на ходячего мертвеца. Липкий страх обхватывает глотку и сдавливает когтистыми пальцами, вызывая в организме ответную реакцию, но я не заложник инстинктов и могу побороть фантомную панику. В животе пусто, органы будто оттягивает вниз: мне нужно поесть. Но перед этим всё же выкуриваю сигарету и пишу сообщение Элиоту. Я бросаю бычок на расчищенную площадку парковки и убираю пачку обратно во внутренний карман, когда рядом слышится хруст снега и появляется Флоренси. Его куртка расстёгнута нараспашку, ветер треплет кудри, и в ухе покачивается серёжка-крестик. Он дышит немного поверхностно, видимо, спешил. — Тут всё в порядке, — говорит он, ударив меня по плечу в приятельском жесте, и присаживается на капот рядом со мной. Элиот смотрит с сосредоточенной внимательностью, пытаясь отгадать, как всё прошло, не спрашивая напрямую. Мы оба ненавидим обсуждать детали дела, но в сущности это необходимо. — Всё прошло гладко, — оповещаю я, взглянув на друга. Несмотря на свою внешнюю беззаботность, он выглядит уставшим, почти измученным. Внезапно я вспоминаю о том, что Элиот недавно оправился от автомобильной аварии. Перед глазами мгновенно возникает тот самый эпизод, как один из тех ублюдков сбил Флоренси, и он с громким хрустом прокатился по раскалённому августовским солнцем асфальту. Он почти сразу потерял сознание от удара головой, но звук сломанных костей врезался в память и осел там чернильным пятном. Я моргаю, отгоняя воспоминание, и вновь смотрю на Элиота. Он мрачно кивает, затем пинает снег рядом с машиной. — Они прислали Дженкиса, — со смешком говорю я. Элиот тоже усмехается: — Я почти уверен, что он грёбанный некрофил-зоофил. Ты видел, как он смотрит на трупы голубей? — Не знаю, кто из вас больший извращенец, — фыркаю я, закатив глаза. — Определенно ты, — парирует Элиот, откинув снег ботинком в мою сторону. Мне нравится эта лёгкая беспечность, которая в последнее время едва касается меня. Жизнь стала дерьмом, от которого я не могу отмыться, но Элиоту больше не хватает прежних дней, нежели чем мне. — Ладно, я чертовски голоден, — я отрываю зад от капота, затем нажимаю кнопку на брелоке, чтобы заблокировать двери в машине, и иду к кафетерию. Элиот следует за мной. Звонка ещё не было, поэтому в школе стоит гулкая тишина, коридоры пусты. Урок закончится через пару минут, поэтому мы идём достаточно быстро, чтобы не попасть в очередь. Проверив телефон, осознаю, что Ева так и не ответила, но, если Элиот сказал, что все в порядке, значит, так и есть. На деле у нас с Флоренси одностороннее доверие, с которым я, впрочем, согласен: сложно доверять наркоману. Я беру пару сэндвичей с курицей и чёрный кофе, Элиот заказывает какую-то дрянь и черничный кекс. От его зелёного чая исходит сладковатый фруктовый аромат, и я невольно вспоминаю Еву. Её бессмысленное игнорирование выводит из себя. Через пятнадцать минут, когда я уже расправился с сэндвичем и теперь болтаю остатки кофе на дне бумажного стаканчика, а Элиот неспеша потягивает уже остывший чай, в кафетерий заходит Эмили. Она замечает нас и нерешительно машет рукой, чтобы мы увидели её. Её кудрявые волосы собраны в короткий хвост, из которого выбилась прядка, а щёки слегка красные из-за короткой прогулки по морозу. Она выглядит немного озадаченной, щурит глаза и сдвигает брови к переносице, затем нерешительно подходит к нам. — Ева ещё не пришла? — спрашивает Эмили, поочередно взглянув на нас. — Она не с тобой? — произношу я безразличным тоном, затем заглядываю ей за спину, чтобы убедиться в очевидности факта. Где её, чёрт возьми, носит? — У неё было окно, — нахмурившись, объясняет Флоренси. — Я подумала, мы встретимся на обеде… — Но её, очевидно, тут нет, — заканчиваю я со сквозящим недовольством и обращаю взор на Элиота, который не выглядит встревоженным. — Элиот? — Она придёт через пару минут, — уверенно заявляет он, откинувшись на своем стуле. Тот слегка отъезжает в сторону под тяжестью его веса. — Эм, возьми что-нибудь перекусить, — напоминает парень, кивнув сестре, отчего серёжка в его ухе совершает кульбит. Я сжимаю челюсти, чтобы не рявкнуть на друга, и отворачиваюсь, сверля взглядом проход, наполненный учениками. Из-за толпы почти невозможно рассмотреть вошедших и вышедших, отчего раздражаюсь ещё больше и напрягаю зрение, пристально вглядываясь в людей. Я пытаюсь припомнить, во что была одета Ева с утра, но мозг услужливо напоминает о том, что я старательно отводил взгляд, чтобы не устанавливать зрительный контакт с Мун. Глубоко внутри зарождается злость на Еву за её безответственность и на Элиота за его беспечность. — Ты сказал, что всё в порядке, — сквозь зубы напоминаю я, когда контролировать приступ ярости становится труднее, но я всё же сохраняю холодное выражение лица. — А? — переспрашивает Элиот, глядя на меня с лёгкой усмешкой, что только больше выводит себя. — Ты сказал, что всё в порядке, — более громко произношу я. — Где тогда, мать твою, Мун? — Она придёт через пару минут, расслабься, — он хлопает меня по плечу в успокаивающем жесте, но я тут же сбрасываю его руку и глубоко втягиваю воздух, наполненный запахами еды и человеческого пота. Кончики пальцев начинают чесаться, поэтому обхватываю стаканчик двумя руками и слегка сжимаю. Бумага мнётся под натиском, кофе плещется на дне. — Я говорю: расслабься, — повторяет Флоренси. — Я виделся с ней, когда шёл к тебе. Просто напиши ей. — О, спасибо за идею, придурок, — выплёвываю я, — не догадался без тебя. Я бросаю телефон на стол, но на экране по-прежнему не высвечивается новых сообщений. В это время немного напряжённая Эмили присаживается рядом с Элиотом, напротив меня, и тоже нервно оглядывается на дверь, понимая, что Мун так и не появилась. Её нервозность мгновенно подпитывает мою, и я чувствую, что практически не могу контролировать злость. Как раз в этот момент среди толпы мелькает рыжая макушка, и я, вцепившись в неё взглядом, наконец вижу Мун. Она идëт достаточно быстро, протискиваясь сквозь небольшое столпотворение, и почти сразу замечает нас. — Я говорил, что она будет через пару минут, — торжествующе подводит итог Элиот. Я пылаю от гнева. Ева мимолётно смотрит на меня, но тут же отводит глаза, улыбнувшись Эмили, а затем идёт к кассе, чтобы сделать заказ. Она стоит к нам спиной, но я могу видеть лишь её бок и высунутую из кармана руку. Её пальцы барабанят по бедру в нервном жесте. Я быстро улавливаю её настроение и попытку скрыть собственное напряжение. Но отчего оно возникло, остаётся загадкой. Спустя какое-то время — ровно шесть минут тринадцать секунд (нет, я не считал) — Мун всё же возвращается к столу. — Эмили, мы можем поменяться местами? — вместо приветствия говорит она. Флоренси пожимает плечами, немного смутившись, и смещается на соседний стул, сбоку от меня. Я сразу понимаю, что это — простая манипуляция, демонстрирующая нежелание Евы сидеть рядом, но я так взбешён, что, окажись она в паре сантиметров, я бы сделал что-нибудь безумное. Мне хочется спросить Мун, почему она не ответила на моё сообщение, но унижаться в присутствии обоих Флоренси не хочется, тем более, девушка может подумать, что меня задел её поступок. Она мило улыбается Элиоту и Эмили и совершенно не смотрит на меня, игнорируя тот факт, что я сижу прямо напротив. Ева подаётся чуть вперед и заглядывает в кружку Элиота, а затем втягивает носом запах его напитка. — Что это? — спрашивает она. — Зелёный чай с абрикосом, — пожимает плечами парень. — Хочешь попробовать? Я мысленно даю Элиоту звонкую затрещину, но на деле лишь закатываю глаза и забираю телефон, который пару минут назад бросил на стол. Эмили молча поглощает свой обед, и я наблюдаю за ней краем глаза, заметив покрасневшие от смущения щеки и мутный взор. Она задумчиво разрывает круассан на кусочки, отчего над её подносом образуется гора крошек. Её явная задумчивость не кажется мне слишком интересной, но позволяет отвлечься от созерцания Евы, отпивающей немного холодного чая из стаканчика Элиота. Эмили рассеянно убирает выпавшую прядь волос за ухо, но та вновь падает на лицо. Она прикусывает губу и моргает несколько раз, затем быстро достает телефон из своего рюкзака, пару секунд смотрит на экран — похоже, читает сообщение — и мгновенно прячет обратно, так и не ответив. Затем Флоренси оглядывается по сторонам и ловит мой взгляд, отчего смущается ещё больше, и теперь краска заползает на кончик её носа. — Что? — почти бесшумно спрашивает она. Я качаю головой. Её осмотрительность наводит на определённые мысли, но делиться ими с Элиотом пока не хочу. Стоит понаблюдать за девушкой. Когда чайная прелюдия оказывается закончена, я отодвигаю стул и встаю. От резкого движения слегка кружится голова, но я упираюсь взглядом в стол, фокусируясь на его поверхности, а затем поднимаю голову и смотрю на Еву. — Сколько у тебя ещё уроков? — Один, — нехотя отвечает она, не поднимая глаз. Мои челюсти непроизвольно смещаются, отчего зубы издают едва слышный скрежет: видимо, сегодня Мун решила вывести меня окончательно. — Я подвезу вас до дома, — говорю я, обращаясь к Элиоту и Эмили. Друг смотрит на меня, слегка прищурившись, но я отмахиваюсь от его взгляда, затем хватаю куртку и уже на ходу надеваю её. Элиот всё ещё сидит. — Я курить, — говорю ему, на что Флоренси кивает и тоже поднимается, следуя за мной. За спиной тут же раздается девичий щебет, но я уже не слышу их, удаляясь в коридор. На холодном воздухе я немного смягчаюсь, но продолжаю чувствовать ударную дозу раздражения. Дверь за спиной хлопает, и рядом появляется Элиот. Мы доходим до парковки и присаживаемся на капот моей машины. Я закуриваю и протягиваю пачку Элиоту. Тот берёт одну сигарету и вставляет её между зубов, затем поджигает кончик и затягивается. — С чего ты так взбесился? — спрашивает он, стряхивая пепел. Я закатываю глаза и передёргиваю плечами от холода: на улице вновь поднялся ледяной ветер. — С чего ты взял, что я взбесился? — передразниваю я, хотя и пытаюсь вернуть безразличие голосу. — Действительно, — усмехается Флоренси. — Я же сказал, что всё в порядке, не нужно так напрягаться. Я гневно гляжу на него и отвечаю: — Спасибо за совет, друг, — хмыкаю я, выделив последнее слово, — но я как-нибудь сам разберусь, когда мне нужно напрягаться, а когда нет. Лицо Элиота вытягивается, и в глазах сверкает догадка. — Нет, Крис, только не говори, что… — Что? — выплёвываю я, отворачиваясь и делая глубокую затяжку. — Не говори, что ты трахаешь Еву, — говорит он серьёзно. — Ты больной? — усмехаюсь я. — С чего бы мне её трахать? — Приятель, — Флоренси откидывает недокуренную сигарету и поднимается с капота, нависая надо мной, — скажи, что не трахаешь её. — Господи, — я закатываю глаза и усмехаюсь, надеясь, что именно такая реакция последовала бы, если бы я действительно не трахал Еву. — Какого чёрта? Элиот всматривается в моё лицо пристальным взглядом, и я напускаю на лицо дымку безразличия в комбинации с ухмылкой. Это должно сработать. — Ладно, — через пару мгновений говорит он, выпуская облачко пара в воздух, — но мне показалось… — Что я могу трахать свою сводную сестру? — издевательским тоном уточняю я. — Она ещё не сестра тебе, — напоминает Флоренси. В его тоне всё ещё сквозит напряжение, но я легко сбиваю его с толку своими насмешками. — Пока, — говорю я, — но, очевидно, папаша планирует сыграть свадьбу в ближайший месяц, если уже не сыграл. По всему дому валяются эти чёртовы журналы со свадебными платьями и букетами. Я почти уверен, что их внезапные командировки, не были такими уж раздельными. Я не заметил кольца на пальце Элизы, но вполне вероятно, что это из-за Мун. Она устроит истерику, если узнает, что голубки поженились, а я голову готов дать на отсечение, что это так. — Потому что в твоей голове ничего нет, — усмехается Элиот, — вот поклялся бы ты собственным членом — это была бы гарантия. — Могу поклясться твоим, — язвлю в ответ. — Слава богу, ты не распоряжаешься моим членом, — парирует он, — иначе я давно стал бы евнухом. — Не уверен, что мир готов к кому-то похожему на тебя, так что твоя кастрация не стала бы большой трагедией. — И, опять-таки, хорошо, что ты не распоряжаешься моим членом. Я откидываю бычок в снег и отрываюсь от капота, затем нажимаю кнопку на брелоке, разблокировав двери, и залезаю в салон. На улице холодно, чёрт возьми.***
Урок заканчивается через полчаса, но всё равно ждем ещё около пятнадцати минут, пока девушки соберутся. Первой в стеклянных дверях Центрального корпуса показывается Ева. Я зол на неё, но читать нотации не собираюсь. Эмили задерживается, отчего Элиот начинает нервничать и, как только Мун оказывается в машине, спрашивает: — Где Эмили? Ева пожимает плечами, объясняя, что у них были разные уроки, и удобнее устраивается на заднем сидении. Я бросаю на неё пару быстрых взглядов в зеркало заднего вида, но на лице сохраняю выражение безразличия и молчу. — Пойду, посмотрю, где она, — с этими словами Флоренси выбирается наружу, и я наблюдаю, как он бодро шагает к зданию. В машине повисает густая тишина, но я предпочитаю держать язык за зубами, все ещё скапливая злость. Ева, впрочем, тоже молчит и равнодушно поворачивается к окну, невидящим взглядом скользя по школьной парковке. Резко нахлынувшая толпа учеников стремится побыстрее покинуть территорию, и глаза Мун то и дело цепляются за прохожих. Я закуриваю в приоткрытое окно, впуская в салон морозный воздух. Сигареты не успокаивают, но помогают занять руки, хотя мозг бесконечно прокручивает различные мысли, о которых я скорее предпочел бы вообще не думать. Напряжение между нами подпитывается показательной хладнокровностью Евы, но я знаю, что это напускное и на деле она обижена. Мне непонятна её реакция в той же степени, что и моя собственная, потому что я отчаянно хочу загладить вину. Мне вновь хочется пообещать Еве звезду с неба и покорённые горы, но мы оба знаем, что это обман. Больше чем расстраивать её, я не хочу только врать, а если дело дойдёт до серьёзного разговора, то это единственное, что мне останется. — Почему ты не ответила на сообщение? — произношу я в скрипящей тишине и тут же мысленно даю себе подзатыльник. — Почему я должна отвечать тебе? — холодно интересуется она через пару мгновений. Я закатываю глаза и усмехаюсь, ощутив профилем её пристальный колючий взгляд. — Потому что я спрашиваю не просто так, — всё же отвечаю я. — Мне необходимо знать, где ты и с кем. — Вот как, — злобно шипит она. — Ну, ты будешь это знать, когда я буду в курсе, где ты и с кем, — передразнивает Мун, и я не могу подавить лёгкую улыбку, трогающую левый уголок рта. — Тогда, вероятно, нам никогда не добиться мира, — беспечно отвечаю я со сквозящей усмешкой. Внутри меня медленно поднимается буря, снося всё на своем пути. — Вероятно, так, — соглашается она и снова отворачивается к окну. Её рыжие волосы, тускнеющие на свету, падают на лицо, скрывая большую его часть, и теперь в зеркало заднего вида мне заметен лишь кончик её носа. С губ Мун срывается тихий вздох, и я надеюсь, что она не плачет, но прежде чем успеваю убедиться в этом, дверь снова открывается, и в машину садятся Флоренси, впустив в салон резкий поток холодного воздуха. Эмили немного смущена, её щеки заливает розовый румянец, но я не смотрю на неё слишком долго, чтобы девушка не заметила пристальное внимание к её персоне. Без слов я выруливаю с парковки и выезжаю на трассу, направляясь в сторону дома Флоренси. Мы молчим. Краем глаза я вижу, что на лице Элиота застыло выражение сосредоточенного недовольства, граничащего со злостью. Решаю не приставать к нему, понимая, что он сам прекрасно справится со своей сестрой. И всё же поездка давит натянутой атмосферой на лёгкие. Не помогает и то, что действие последней дозы должно вот-вот закончится. Мысленно я вновь начинаю подсчитывать и прихожу к выводу, что у меня ещё есть около сорока минут, а этого хватит, чтобы доехать до дома и выудить заначку. Отца нет дома, поэтому это будет более чем безопасно, главное — не задерживаться в дверях. До дома Флоренси мы доезжаем за пятнадцать минут при том, что я пару раз проезжаю за жёлтый свет. Элиот косится на меня подозрительным взглядом, поэтому стараюсь выглядеть непринужденно и беспечно. Бдительность Флоренси усыпить не так уж просто, поэтому в груди возникает ликующее чувство, как только мы оказываемся у знакомого здания. Вдвоём они вылезают из машины: Элиот хмуро исследует моё лицо и кивает на прощание, Эмили неловко вылезает и бросает тихое «пока» Еве. Мун не пересаживается на переднее сидение, но так даже лучше, потому что неожиданно моё лицо покрывается испариной. Я убавляю печку, и Ева раздражённо вздыхает. Ноги вновь немеют, поэтому разминаю пальцы в ботинках, разгоняя застывшую кровь по венам. Я еду достаточно быстро, чтобы добраться до дома в самое короткое время, и пару раз ловлю недовольный взгляд Евы, но мне в большей степени плевать. Она сидит как раз на том месте, где под креслом хранится пока не тронутый запас амфетамина. Я почти улыбаюсь из-за комичности ситуации. Припарковавшись на привычном месте, заглушаю мотор и оборачиваюсь на Еву: она сидит, насупившись, и что-то тщательно обдумывает. Совершенно не вовремя. Вместо того, чтобы поинтересоваться её мыслями, я первым выхожу на улицу и достаточно быстро иду к калитке, а оттуда — к дому. Дверца автомобиля за моей спиной хлопает с такой силой, что я могу услышать, как отваливается кусок краски. Я оборачиваюсь, взглянув на девушку, и тут же натыкаюсь на её разъярённое лицо. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, и я тут же проклинаю целый свет. Руки начинают дрожать в карманах куртки. Чтобы избежать разговора, вставляю ключ в замочную скважину и поворачиваю несколько раз, пока дверь с характерным звуком не открывается. Рывком дёргаю дверь и тут же проскальзываю внутрь. На пороге мгновенно появляется собака и успевает издать секундный лай, но, узнав меня, тут же замолкает и подаётся вперед. Я сбрасываю ботинки, пинком откинув их в сторону, и дёргаю куртку. — Шистад, — рычит Ева где-то за спиной, но я не обращаю на неё внимание, двигаясь в сторону комнаты. Пакетик с кокаином лежит под кроватью, зажатый ножкой. Небольшая доза героина запрятана под плинтусом. Ксанакс приклеен к сидению стула в комнате Мун. Под душевой кабинкой есть две ампулы морфина. Одна таблетка экстази пришита к джинсам с изнаночной стороны. Одна таблетка ЛСД под ножкой лампы в комнате. В ушах шумит, голос Евы доносится как сквозь толщу воды. Невидящим взглядом скольжу по стенам коридора и почти на ощупь добираюсь до ванной. Мои руки неконтролируемо трясутся, футболка, мокрая от пота, прилипла к лопаткам, в голове зарождается громкая пульсация. — …вернись, — слышу я издалека, но тут же проскальзываю в дверь ванной комнаты и хлопком закрываю её. Этот звук отдаётся резкой болью в висках. Две ампулы морфина под душевой.