Система

Кажется, они целуются случайно. Тэён совершенно неприлично пьян, Донён что-то курит, у него очень тонкие джинсы, жёсткие прокрашенные в вороной чёрный волосы, заполненные густым сладковатым дымом глаза и горькие губы. И Тэён поверх острого плеча видит сжимающего до белеющих костяшек пальцы на стеклянном стакане, полном чего-то ненавязчивого вроде светлого пива, Ёнхо. Это заставляет его сжать чужие волосы в кулаке, прикусить немного абсолютно несдержанно податливые губы, и кажется устроить горячую ладонь под лёгкой футболкой на пояснице, прямо туда, где чернеет индивидуальный номер. В этот момент Тэён даже затуманенным сознанием осознаёт, что его пара в его руках: послушно подаётся навстречу прикосновениям, кажется, цепляется за его плечи, комкая под пальцами плотную ткань старой толстовки, даже стонет едва заметно в грубоватый поцелуй (за гулом музыки Тэён понимает это только по вибрации, отдающей в губы). Чёртов неправильный, необременённый, немеченый, неприступный Ким Донён рассыпается в его руках. И Тэёну не нужны никакие номера, чтобы чужие пальцы накрывали его напряжённый член через грубую джинсу, а с уголка губ текла слюна, потому что Тэён целует очень несдержанно и грязно. — Кажется, моему брату хватит. Тэн разнимает их, когда у Донёна на шее уже появляется багровый синяк с чёткими следами от зубов, а ширинка Тэёна застёгнута лишь потому, что Донён успел разобраться только с пряжкой ремня и тугой пуговицей. Тэён даже рычит от досады, но его взгляд упирается в Донхёка, кусающего свои блядские красные губы и Ёнхо, вытирающего с его заплаканного лица крупные горькие слёзы. И Тэён испытывает удушающее удовольствие от разбитых сердец братьев Со. Ему настолько хорошо, что неудовлетворение и отобранная пара отходят на задний план и он смеётся. Он смеётся, потому что ему легко. Потому что в его затуманенной алкоголем голове всё складывается в одно очень простое ощущение: он победил. Он победил в гонке за нормальность, а его глупые самонадеянные враги проиграли. Именно такие мысли крутятся у него в голове, когда он натыкается в туалете на зарёванного Донхёка. Тэёну нужно срочно передёрнуть, а Донхёк не смотрит на него, вытирает глаза длинным рукавом полосатого свитера и пытается просочиться мимо стоящего в дверях Тэёна, стать меньше и незаметнее. Тэён хватает Донхёка за руку и захлопывает за своей спиной дверь, щёлкая замком. — Не поможешь папочке? Тэён думает, что это звучит до неприличия охуенно. По крайней мере эти очень грязные слова стоят больших оленьих непонимающих глаз и багряного румянца на и без того пунцовеющих от слёз щеках. Тэён тянет чужую руку к своей ширинке и прикладывает раскрытой ладонью к напряжённому члену. Донхёк задыхается, нервно кусает губы и Тэён, кажется, лишь сильнее возбуждается от крупных стекающих по чужим щекам слёз. Они молчат, Тэён тяжело дышит, а Донхёк едва проталкивает в горло воздух сквозь безмолвные рыдания. — Ну же, тебе же нравится делать мне хорошо. Алкоголь срывает Тэёну все тормоза и он пребывает в полной уверенности, что именно эти слова правильные и что он ни за что о них не пожалеет. А Донхёк опускается на колени и трясущимися пальцами очень привычно расправляется с непослушной ширинкой на джинсах Тэёна. Тому приходится очень низко опустить пьяный взгляд, чтобы видеть, как чужие тонкие пальцы, чуть подрагивая, аккуратно стаскивают вниз слегка промокшие от выступившей смазки серые боксёры, а алые губы без промедления обхватывают тёмную от крови головку. Донхёк прикрывает глаза, из которых по-прежнему катятся слёзы, и заглатывает член сразу полностью, зная, как Тэёну нравится больше всего. — Хороший мальчик. Тэён растрёпывает рыжие волосы, пока Донхёк очень старательно работает широко раскрытым ртом, а потом прихватывает за загривок, фиксируя голову и толкаясь в лихорадочно горячий рот в собственном рваном ритме. Донхёк упирается ладонями в бёдра Тэёна, сжимает пальцы до боли, но не отстраняется, терпит, не раскрывая глаз, держит наверняка затёкшую челюсть широко раскрытой и пытается вдохнуть на выходе, затем снова обнимая пульсирующий член горячей глоткой. — Блять. Тэён выдыхает мат в относительную тишину туалета, вжимаясь пахом в чужое лицо, спуская Донхёку прямо в глотку, вынуждая его поперхнуться, но проглотить вязкое горькое семя. — Очень хороший мальчик. Тэён хлопает Донхёка по щеке покровительственно, огибает, добираясь до унитаза, мочится, облегчённо вздыхая, и наконец приводит себя в порядок. У него в голове густой туман, а в кровь словно впрыснули чистый эндорфин, поэтому он забывает о Донхёке в тот момент, когда хлопает дверь туалета, отрезая стоящего на коленях младшего от пустившегося на поиски своей пары старшего. И всё в жизни Тэёна замечательно. До утра следующего дня по крайней мере. — Тебе пизда. Ёнхо рассекает ударом губу и стёсывает костяшки о чужую скулу. У Тэёна звенит голова от выпитого и от двух ударов с правой. Третьего не прилетает потому что Тэн виснет на руке Ёнхо, преграждает собой путь к избиению плохо соображающего, но определённо проебавшегося. Тэён силится привести мысли в порядок, пока вытирает подсыхающую на подбородке кровь, а когда восстанавливает хронологию прошедшего вечера, крепко вцепляется в и без того растрёпанные волосы. Как раз в этот момент среди очнувшихся появляется Донхёк и Тэён отмечает, что вокруг его глаз полопались капилляры, а в уголках рта затаились алые корочки, свидетельствующие о повреждении тонких кожных покровов. — Я убью тебя, блять. Тэну с трудом удаётся успокоить и усадить Ёнхо, Донхёк приносит перекись и пластырь. И это очень, до смеха иронично, что именно он стирает шипящую под действием антисептика кровь с небритого подбородка Тэёна, аккуратно прикладывает смоченный тампон к ссадине на чужой скуле и приклеивает идиотский детский пластырь на повреждённое место. Тэён вблизи замечает красные наверняка от слёз глаза, ссаженные костяшки и царапины от ногтей за воротом футболки: кажется, именно там, где таится детская глупость серыми цифрами между грудными мышцами. — Никогда больше не приближайся к моему брату. Ёнхо разве что не сплёвывает, отцепляет от себя руку Тэна и сваливает отвезти Донхёка домой. Тэён пьёт таблетку аспирина, растерянной улыбкой и тихим «Доброе утро» встречает сонного Донёна, и не знает как быть дальше. Он дико проебался, вероятно, потерял друга (даже двух, если изученного наощупь вдоль и поперёк Донхёка можно назвать другом), а его пара улыбается солнечно и предлагает встречаться, аккуратно почёсывая шею совсем рядом с огромным синяком, оставленным острыми зубами, словно пытавшимися выгрызть кусочек себе на память. Тэёна разрывает когнитивный диссонанс.