Система

Ёнхо пьёт пиво на скамейке в парке и не жалеет о том, что машину придётся оставить до утра, а в мак-драйв идти пешком, потому что захмелевшим он за руль не сядет. У Ёнхо расчёсано в кровь саднящее уже чёрт пойми от чего запястье, в кармане, кажется, ещё осталось немного денег (хватит на банку пива и чизбургер), а на телефоне сорок семь пропущенных от Донхёка. И один от Донёна. — Знаешь, у меня есть суперспособность. Тэн падает рядом на скамейку, вытягивает из пальцев Ёнхо банку с пивом, делает большой шумный глоток и расплачивается за жадность гулким кашлем и брызнувшими из глаз слезами. Глоток дешёвого горького пива разрушает весь пафос ситуации и Ёнхо даже улыбается, сочувственно похлопывая Тэна по спине. — Так вот. Суперспособность. Тэн вытирает губы длинным рукавом старого свитера, убирает лежащий между ними с Ёнхо мусор (пакет из макдака с пустой банкой из-под пива внутри), подсаживается ближе и цепляет руку Ёнхо за широкую ладонь, перекладывая себе на колени и вытягивая из кармана джинсов стерильный бинт. — Я умею лечить чужие разбитые сердца. Ёнхо смотрит, как Тэн абсолютно неумело, но очень старательно, наматывает бинт на разодранное запястье, где под багровыми следами от ногтей чернеют безразлично цифры его тупой зависимости. Ёнхо даже нравится, что с каждым новым мотком он видит всё меньше воспалённой кожи. Он представляет, что Тэн точно так же наматывает белый-белый бинт на раздробленное как сброшенная гранитная статуя сердце. — Особенно те, что разбил мой близнец. Тэн отрывает бинт зубами, вяжет на запястье Ёнхо бантик и переплетает с Ёнхо пальцы, опуская голову на чужое плечо. Ёнхо смотрит на собственную ладонь, накрытую другой, чуть меньше, на пару тонов светлее, с едва угадывающимися под белым молоком кожи тёмными синими венами. Ёнхо думает, что ему обидно. Обидно за то, что Тэён, раскрасивший школьные годы в цвета ненависти и соперничества, первым пробрался в замок с принцессой. Обидно, что у принцессы солнечная улыбка, но растерянные глаза и жгучее, клеймящее «Извини». Обидно, что парность нельзя выбрать, нельзя стереть, счесать, выжечь чужой номер с кожи и из сердца, заменить его чьим-нибудь ещё. Обидно, что из двоих братьев идиотская парность выбрала того, которого бы Ёнхо сам, наверное, никогда не выбрал. — Хочешь, я вылечу твоё сердце? Ёнхо дёргает пальцами и рефлекторно сжимает их, потому что у него дрожит сердце. Конечно, он хочет. Он отдал бы всё на свете, лишь бы полыхающий ад в его голове, и разверзнутый проход в преисподнюю прямо в центре груди, закончились. Исчезли, не оставив после себя горького, пахнущего серой и пеплом дыма. Только это невозможно, Ёнхо знает, что парность нельзя преступить, она намного более жестока, чем любой закон на этой Богом забытой планете. — Это звучит как сделка с дьяволом. Тэн смеётся негромко, отражая немного кривую, но всё же мягкую усмешку, а Ёнхо отмечает, что Тэн и Донён смеются одинаково. Они принципиально не похожи, абсолютно ничем, словно родились от двух разных матерей, но улыбка у них одна на двоих и у Ёнхо даже дрожит сердце, потому что Тэн так похож на Донёна. И всё же Ёнхо не может позволить себе искать в ком-то замену своей непутёвой паре. — Считай, что так и есть. Я дьявол и прошу продать мне душу. Тэн говорит с улыбкой, но Ёнхо знает, что он не шутит. Это даже напугало бы его, если бы он верил в то, что Тэн способен заставить его забыть годы спокойного ожидания. Парность разрушает возможность чувствовать самостоятельно и Ёнхо даже завидует Донёну, у которого был выбор, которого странные мировые процессы не заклеймили, не обрекли любить кого-то, кто наверняка жутко бы бесил в старости. — А если я согласен продать душу, хоть и не уверен, что она мне принадлежит? — Нет, подожди. Тэн отстраняется, дёргает Ёнхо за руку, вынуждая повернуться на себя, и смотрит прямо в глаза. Ёнхо проваливается в них и может быть Тэн действительно дьявол, но Ёнхо в это верится слабо. Он просто видит перед собой человека, чья судьба по крови связана с ошибкой дурацкой системы. И впервые у Ёнхо возникает вопрос, а чей номер носит Тэн и носит ли вообще. — Я не смогу стереть номер Донёна с твоей руки. И не смогу заставить его забыть. Но я могу сделать так, что он перестанет быть тебе так важен. — Вперёд. — Но ты будешь вынужден разрываться между двумя парами. И это больно. Ёнхо не спрашивает, почему Тэн говорит это: он объясняет сам. И Ёнхо глотает чужое гулкое «я, кажется, люблю тебя», сжимает тонкую ладонь. Она кажется хрупкой, особенно в сравнении рукой Ёнхо, и почему-то кажется, что держать её нужно очень крепко: не дай Бог Тэн упадёт и расплескает всё своё солнце, живущее в глубине его горла. — Я хотел дать тебе выбор. Ёнхо знает, что сделки с дьяволом не заканчиваются хорошо, знает, что пути назад не будет, знает, что однажды обязательно пожалеет. Но в конце концов, если бы у Ёнхо был выбор, он остановился бы на младшем близнеце, так почему бы не сделать его, этот самый выбор. Когда правое запястье начинает жечь, Тэн не даёт возможности Ёнхо опустить взгляд. Он прижимает обе ладони к колючим от щетины щекам, наклоняет немного голову, улыбаясь, и долгим, очень личным и даже слишком откровенным прикосновением к обветренным губам даёт однозначно понять: Ёнхо увяз как муха в капле смолы. Но Ёнхо это почему-то совсем не смущает.