Ведь ты - мой сон

      У Саске странное чувство каждый раз, когда он смотрит на Наруто. Где-то глубоко, под сердцем. Ноет, тянет и скребется что-то тяжелое, как кровь друга на руках.       Саске никогда не убивал друзей, он вообще никого не убивал, даже муху прихлопнуть не особо способен, но почему-то отчетливо знает, как масляной пленкой ощущается кровь на пальцах. Стягивает, высыхая, и крошится, распадаясь на бурую пыль.       И страшно от того, что не страшно.       Саске очень смутно помнит свое детство. Все как-то урывками, резкими вспышками. Он вообще о прошлом не думает. Только когда Наруто начинает допытываться, всплывает что-нибудь новое, и каждый раз горчит на языке терпкое удивление: это действительно было со мной?       Саске начинает догадываться через два месяца после памятной автокатастрофы. А еще через месяц ему снится кровь Наруто на руках. Он просыпается с криком, кидается в ванную, где трет кожу под ледяной водой до тех пор, пока она не краснеет, и сонный Наруто не перехватывает запястья горячими ладонями. Он неловко целует в плечо, в шею, зарывается носом в затылок и шепчет, что это всего лишь сон. У него встрепанные волосы, засохла слюна на щеке, глаза не открываются и он откровенно спит стоя, обняв Саске со спины.       Саске отрывисто кивает, но вместо заспанной физиономии видит в зеркале избитое лицо и идущую изо рта кровь. Он не спит всю ночь, дрожащей рукой перебирая светлые волосы, а на рассвете, не выдержав, беззвучно воет, закусив одеяло и прижимая Наруто к себе.       Саске оставит его одного. Снова. Снова!..       Он понимает, что нужно сказать. Правда, понимает. Но…       Наруто улыбается. Он вообще смешливый, такой же, как и в прошлой жизни, но теперь его улыбки сплошь настоящие. Он смеется, запрокидывая голову и открывая беззащитную шею, как никогда не делал раньше. Саске любит эту привычку за то, что она из гражданского глупого и наивного мира, где нельзя получить кунай в глотку, просто открывшись. Потом Саске вспоминает каждое горло, которое перерезал катаной, и перестает смотреть.       Наруто любит дурацкие телепередачи про глупые ссоры и разборки между родственниками, потому что «это бесценный опыт, Саске-теме, тут же кладезь психических расстройств!». Он питается фастфудом и живет на кока-коле. Он не особо любит детей, зато обожает студентов, которым иногда читает лекции, вступая с ними в дебаты, заканчивающиеся спорами о видеоиграх и комиксах. Он поет в душе — совершенно отвратительно, слушает классику по утрам, потому что она его жутко раздражает и не дает заснуть, кормит ворон в соседнем дворе и всегда кланяется вскипевшему чайнику.       У Наруто неухоженные руки. Он иногда обкусывает заусеницы, кожа нежная, без шрамов и мозолей от оружия. Саске целует эти руки, покусывает пальцы, прихватывает губами костяшки и внутри все сжимается благодарной дрожью — они не знали войны. И никогда не узнают, Ками-сама, спасибо. Просто — спасибо.       Наруто красивый. Он яркий, крышесносный, ошеломительный, любимый. Он просто есть — веселой улыбкой, пшеничным отблеском волос на рассвете, сонной руганью, дурацкими пижамами и шепотом в темноте. Он есть, а Саске всего лишь тень, сон, образ души. Саске снятся кошмары, и в каждом он идет по бесконечно длинной тропе, а оборачиваясь, видит лицо Наруто, застывшее гримасой боли. Ему бесконечно страшно. Бесконечно.       Саске хватается за отпущенные ему дни, как утопающий. Иногда он забывает, что был кем-то другим, и становится просто Саске — любящим хорошие книги, утренний секс и Наруто, приткнувшегося под бок. Но потом ему снова снятся сны, в которых сплошная боль, привкус железа витает в воздухе, а ветер звенит птичьим щебетом. Сыпется с рук бурая пыль, а глаза у Наруто все такие же синие, весело-злые. В них отражаются отблески кунаев и трупы, покрывающие землю сплошным полотном.       Наруто будит его каждую ночь, тревожно заглядывает в лицо, а Саске успокаивается только, когда не видит отражения войны в его глазах. У Наруто есть шрам на коленке от гвоздя, на который он упал в детстве, и на щиколотке от кусачей собаки. Саске губами изучает его шрамы, а вспоминает другие: длинный косой на ребрах, рубленый на плече, огромная клякса от руки, пропоровшей насквозь…       Саске не хочет их помнить, но помнит.       Наруто ершистый и заводной. Он пахнет кремовым тортом и котятами, а когда Саске сообщает ему об этом, орет так долго и так громко, что соседи начинают названивать в дверь. Саске смеется от души, и внезапно уточняет:       — Если я буду называть тебя «котенок»?..       — Я тебе глаза на жопу натяну, — недовольно бухтит Наруто, но тут же изворачивается в объятиях и целует под нижнюю челюсть. Улыбается шальной улыбкой: — Детка.       Саске любит его. Это не передать словами, и без них тоже не объяснить. У Саске коленки трясутся, мысли из головы вылетают, когда Наруто внезапно вскидывает руки к небу, вытягиваясь в струну, когда сдувает пену с кофе прямо в лицо, когда сосредоточенно пишет, когда у него след от подушки на половину щеки.       Саске любит его за то, что Наруто не знает, как правильно держать боккен, за то что постоянно режется кухонным ножом и норовит самоубиться о тостер, за то, что неуклюжий, что не умеет ходить по воде и ладонью перерубать позвоночник, за то, что не помнит, как ударить так, чтобы капсула печени разлетелась в ошметки, за то, что спит по ночам без кошмаров. За то, что живой.       Саске любит его и мечтает не считать дни, и не чувствовать, как постепенно исчезает.       Саске любит. Сонного, дурного, ворчливого, веселого, задумчивого. Наруто.       Но Саске сон, недолгая рябь на воде. Он в последний раз целует воющего в подушку Наруто — в затылок, в плечи, в выступающий позвонок на спине, — и исчезает без шума и вспышек, как исчезает утренний туман на рассвете.       Наруто поворачивается рывком, но в комнате только тикают равнодушно часы и шелестят занавески на распахнутом окне. Сизое небо дышит дождем.