Через тернии к звездам (сборник драбблов)

      Повседневная рутина — не такая плохая вещь, которой ее многие считают. Она наполнена многим приятным: кое-где заботой, где-то и мимолетными поцелуями, непринужденной лаской и спонтанной нежностью.       Вечер субботы проходил также естественно, как и все предыдущие дни. Благо, блогерам что будние, что выходные — разницы особой нет в силу, кхм, свободного графика работы (и размеренного ритма жизни).       Однако некоторые закономерности все же были. Не изменяя традиции, любовники собрались в квартире Юры — хоть Ларин и не любил ее, но игнорировать устоявшееся не мог — и сидели вместе, впрочем, занимаясь каждый своим делом: Дима усиленно вчитывался в какую-то книгу, иногда делая пометки на полях, а Хованский потягивал вино из бокала — он вынужден был отказаться от пива, поэтому приходилось искать альтернативу.       Вечерело, и, несмотря на белые ночи, в комнате расплывался сумрак — свет от настольной лампы придавал атмосфере некоторую романтичность. Стеклянная бутылка вина переливалась и поблескивала в лучах заходящего солнца.       На днях Ларин ездил охотиться в свой Архангельск, поймав пару уток и, конечно, дождавшись кучу насмешек от партнера. Но пообедали все равно пойманной добычей.       Сейчас же Юра мог наблюдать уткнувшегося в страницы Ларина, сосредоточенного и серьезного. Самому заняться было особо нечем, поэтому Хованский решает доебаться.       — Димас, может и тебе выпить?       — Хованский, блять, я не пью.       — Вот поэтому ты и зануда, — фыркает Юра, поняв, что ничего от любовника не добиться: тот по-прежнему сидел, даже не подняв головы. — Я не удивлюсь, если в постели ты вместо минета начнешь загонять какую-нибудь хуету типа Камю или, бля, Фрита.       Это вынудило Ларина обратить, наконец, внимание на собеседника.       — Я не устраиваю тебя в сексе? — щурится так недобро.       — Да у нас когда он был в последний раз-то! Ты ж занятой какой.       — Будто ты нет, — хмыкает Дима, но видно, что слова задели его: Ларина легко спровоцировать.       Поэтому, почти вызывающе, Дима резко вскакивает с дивана, откладывая книгу, и уверенно направляется в комнату.       — Ну, идешь?       Юра удивленно поднял брови, но перечить не стал: в кои-то веке обломаются потрахушки, неужели! Надо запомнить: запрети Ларину что-то — он назло сделает наоборот. Наверное, надо запретить ему давать в жопу.       Только зайдя в спальню, холодные руки тут же обвили шею. Ларин сегодня на редкость податлив, гм — стоит ли ожидать подвоха от этого вредного пидора? Впрочем, все мысли улетучиваются, как только ловкие пальцы расстегивают растянутую рубашку.       Дома Юра предпочитал не носить нижнее белье, поэтому, избавившись от штанов, остался полностью обнаженным, в то время как на Уткине все еще было неприлично много одежды. Стремясь исправить это недоразумение, Хованский торопливо расстегивает и снимает шорты любовника — бля, как будто ему не тридцать, а тринадцать! — а черную футболку стягивает уже сам Дима.       Юра в нетерпении ложится на спину и призывно надрачивает стояк: на головке уже выступили первые капельки естественной смазки. Прикусив губу, Хованский оттянул яйца и смачно провел по стволу несколько раз. Ларин, оставаясь в боксерах, запрыгивает сверху и тут же берет в ротик полувставший член.       — Что ты там про минет говорил? — не выпуская изо рта ствол, бурчит он, больно царапая кожу зубами — нарочно. Впрочем, затем, отточенными и привычными фрикциями, он опытно двигает головой вниз-вверх (явно получая удовольствие и смакуя процесс), плотно обхватывая мокрыми губами пенис. Хованский довольно наблюдает за прекрасной картиной: сосущий Уткин, послушно берет за щеку — старается так, что даже не поднимает глаз; видна только русая макушка.       Член тем временем все твердеет, да и самому Ларину требуется разрядка. Резко Дима с чпоком выпускает пенис изо рта, скалится хитро.       — Так вот, суть философии Камю заключается в бессмысленности бытия и в том, что…        Прерывать так просто приятные ощущения Юра не хочет: хватает пассию за растрепанные пряди, насаживает на стояк, затыкая; спустя пару толчков все же предлагает — впрочем, это скорее похоже на приказ — развернуться.       Вопреки ожиданиям Хованского, Дима не сопротивляется, а послушно отрывается от пениса и, опираясь на грудь актива — Юра морщится от увесистого гипса на большом пальце левой руки Ларина — несколько секунд трется упругой задницей, обтянутой в ткань, о стояк.       — Вот ты пидор, а.       Дима ухмыляется, стягивает боксеры и запускает язык в рот партера, углубляя поцелуй — и без того мокрый: будто сосется в первый раз, и колючий от двухдневной щетины. На шее болтается какая-то веревка с брелком, что ударяется о подбородок Юрия.       — Дим, тебе нравится удушение?       Ларин удивленно отрывается от губ, хмыкает и не отвечает на вопрос. Разворачивается задом — так, что Юра может любоваться аккуратной сероватой дыркой Уткина, пока тот вновь жадно заглатывает член. Хованский раздвигает ягодицы и оттягивает стеночки ануса, смачно плюет и растирает ладонью, надавливая — Дима чуть виляет тазом от не очень приятных ощущений, однако сосать не прекращает.       Ларин выгнулся в спине так, что выпирает позвоночник; Юра притягивает костлявую задницу ближе к лицу и облизывает стянутый анус, поглаживая при этом пенис партнера; обводя узкий сфинктер мокрым языком, Хованский сжимает мягкую ягодицу в ладони, протягивает другую руку под телом Димы и оглаживает вставшие соски. Не дождавшись внятной реакции от партнера, Юрий сует кончик языка глубже в колечко мышц, и Дима срывается на громкий стон.       — Давай, бля, ублажай батю.       От комичной нелепости Дима прыскает со смеху, впрочем, тут же прикусив язык: Юра вытаскивает, блять, ремень. Ларин поспешно встает раком, широко разведя ноги — мало ли; Хованский встает на согнутых коленях сзади, не убирая ладони с ягодицы пассии.       — Я против, знаешь…       — Ну-ну, формат закрыл, думаю, многая подписота хочет сделать с тобой то же.       Ларин не отвечает, но стонет, закусив нижнюю губу — раздается резкий хлопок ремня о кожу, и ягодица немеет от жгучей боли. Дима выгибается, выпячивает зад и получает еще один удар — Юра наслаждается видом раскрасневшейся кожи.       — А-ах, Хованский, — выдыхает Дима и громко стонет на новый шлепок.       — Знаешь, у всех — птички, котики, зайки, а ты у меня, Уткин, будешь лошадкой, нахуй, — шутки пьяного Хованского еще хуже, чем обычно, но пожаловаться Дима не может: шею стягивают крепким ремнем. Секс становится все интереснее.       Юра натягивает ремень, беря его в кулак — импровизированная уздечка; Ларин хрипит: в глазах темнеет от удушения, а голова начинает кружиться. Головка члена ощущается куда ярче и острее, чем обычно.       Хованский придерживает пальцами стояк и пихает в узкую дырку — медленно, сантиметр за сантиметром: несмотря на растяжку и далеко не девственную картавую жопу, проходит трудно — почти насухую трахаются, хули. Диме, впрочем, все нравится — он шипит, как рассерженный селезень, подается назад и запрокидывает голову так, что низко расположенный кадык упирается в ремень.       — Скачи, гхадость моя ненаглядная, — улыбается Юра и призывно торкается бедрами. Диме дважды говорить не нужно: он словно сорвался и, почти что крича от наслаждения, размашисто начал качать всем корпусом, насаживаясь на стояк.       Уткин резво подмахивал и проезжался узкой дыркой по пенису — Хованский лишь контролировал темп, натягивая «поводья». Дима схватился за свой стояк сломанной рукой и, не обращая внимания в порыве экстаза на грубую ткань бинта, начал остервенело дрочить. Вспомнив свои слова про удушение, Юра обвивает тонкую шею ремнем крепче и тянет назад, заставляя Ларина запрокидывать голову; тот хрипит приоткрытым ртом — а «скакать» не перестает! — помутневшие глаза закатывает и, судорожно хватая ртом воздух, кончает себе в руку.       Видя, что партнер выдохся (вот эгоист, епта!), Юра берет инициативу и, ложась на спину Дмитрия, расставив руки около его плеч, дотрахивает в быстром ритме обмякшее тело под оглушительные шлепки.       — Вот же блять… — устало, но довольно выдыхает Дима, широко улыбаясь — как чеширский кот. Соскальзывает, хлюпая, с члена, переворачиваясь на спину, и смотрит на только что кульминировавшего прямо внутрь партнера. — Это было охуенно.       — Не сомневаюсь, — хмыкает Юра и ложится рядом, позволяя Димасику уложить голову на его плечо. — Ну что, по второму кругу в душе, м-м?