История Пайи

      Каждая частица моей души испаряется и превращается в пепел; каждая крупинка счастья оборачивается тонкой, но длинной полосой печали и отчаяния; разум угасает под гнётом насмешек и издевательств. Так бы я описал последующие месяцы детства или, скорее, его остатки.       Я продолжал тренировки с Рейхартом, но вот уже как несколько месяцев, моё время уходит в пустоту, а навыки не улучшаются. Мне стало ясно уже тогда: больше ему нечему меня обучать. Но, возможно, из жалости к Рейхарту, я не переставал приходить в наше излюбимое местечко в лесу и проводить время с ним. Хотя, с другой стороны, это, хоть и ненадолго, но отвлекало меня от тех ужасных событий, что начали происходить вокруг.       Первым из таких событий была военная экспедиция, в которой принимали участие все почтительные войны как из деревень, так и из столицы. Мой отец был выбран командиром одного из отрядов, почему он и сказал нам в тот вечер перед своим уходом: «Я не самый добрый человек... Да и папаня из меня тот ещё. Я не знаю сколько будет идти эта проклятая экспедиция, и лишь могу предположить, что она продлится больше года. Письма нам будут разрешены в частном порядке, поэтому ждите их раз в месяц или два. Буду рассказывать вам истории своих приключений через них. Вы же умные у меня - читать умеете. Надеюсь и о Хиро не забудете. Пересылайте ему мои письма. И ещё... - он встал и переменился в лице, посмотрев на нас с Мэлли с ужаснейшей серьёзностью, что только можно представить. – «Никогда не падай на колени, если в силах сражаться» - слова писателя Кнэла. Запомните их, и никогда не забывайте в трудные минуты. Эти слова помогут вам». После своего монолога отец поцеловал нас перед сном в лоб, как это делал перед каждым своим уходом на службу. Но этот был другим каким-то. Будто бы скрывал все сокровенные, далеко и давно запрятанные чувства отца. Тогда я не придал этому значение и лишь смотрел на уходящую в свете свечи фигуру...       Если говорить о датах или, хотя бы, примерных сезонах, то это было где-то в середине осени. Письма мы получали сначала раз в месяц. Отец описывал всё, что считал необычным – а необычным он считал многое. Одно письмо было моим любимым, и я так часто его перечитывал, что даже выучил наизусть, несмотря на все неведомые слова для меня в то время: «Мы продолжаем двигаться на север. Идя всё дальше, становится холоднее. И, не поверите, я увидел белые хлопья! Они падали с неба, кружась в воздухе, словно танцуя, и поймать ты их не можешь, потому что, как только касаешься их, тут же исчезают! Какой же удивительный наш мир! А, буквально на следующий день, мы увидели целое белое поле, которые было покрыто ими, и хлопья не таяли. Ну и, как вы, наверное, уже могли подумать, я решил опробовать хлопья во всех возможные видах занятий: попробовал их на вкус – похоже было на воду, но она было чертовски холодной; старался удержать как можно больше в руках – всё таял. Однако мне стало жутко холодно рукам после всех этих экспериментов. Мы с товарищами стали придумывать название этим необычным хлопьям и сошлись на том, что их будут называть латемь. Долго мы думали над названием; перебрали множество вариантов: от пабел до гбелтахлоп, но связь с водой говорила о какой-то тягучести, поэтому выбрали именно латемь. Надеюсь, что когда-нибудь смогу привести вас сюда, чтобы вы сами увидели это чудо». Следующее письмо мы уже получили через два месяца, в котором не было описания новых горизонтов нашего континента. В нём писалось о начатии войны против незнакомой расы и о том, что экспедиция может затянуться ещё неопределённое время. Затем от него не было вестей три месяца.       Всё это время я продолжал ходить в школу, стараясь достичь результатов, как мой брат. Я правда хотел, чтобы он, когда приехал, посмотрел уже на меня не как на маленького глупого брата, а как на достойного противника, с которым бы мог сразиться в честном бою. Но спустя какое-то время, проведённое в этом месте, я понял, что до сих пор не завёл никаких друзей. Тогда я настроился было найти их для себя. После занятий я догонял небольшую кучку ребят или двух товарищей, идущих вместе до дома. Но, как бы я не старался влиться в разговор, они, будто игнорируя или думая, что мол попристаёт и пойдёт своей дорогой, продолжали говорить о своём. Я, честно, недоумевал от чего у многих ко мне такое отношение. Однако, спустя огромное количество попыток, мне всё же удалось вписаться в одну компанию друзей. Их было трое: Асеки, Дексас и Рей. Мы часто вместе гуляли после занятий, ходили вместе тренироваться, и я даже им рассказал о том, что меня обучает один воин – выпускник этой же школы. Имя по какой-то причине мне не хотелось им говорить, поэтому, прислушавшись к зову своего сердца, я именно так и поступил. И не зря.       Примерно в то же время, когда от отца не пришло письмо, которое он отправлял каждые два месяца, случилась мерзкая история, о которой мне до сих пор вспоминать неприятно. Произошла она, когда мы вчетвером (Рей, Асеки, Дексас и я) по обыкновению гуляли по лесу, болтали о школе, навыках, уроках. Я шёл позади, поскольку был очень скромен и не хотел привлекать к себе никакого внимания. Но здесь неожиданно разговор перешёл на тему семьи. Рей не с того ни с сего спросил меня: - Слушай, Пайя. Я знаю, что твоего отца назначили командиром, и он теперь управляет теперь целым войском. Ты... гордишься им? – спросил он, и все остановились, оглянувшись на меня, будто бы ожидая моего рокового ответа, от которого зависит судьба мира. - Я горжусь своим отцом. А что? – ответил я и заметил, как на лице Рея промелькнула ухмылка. Признаюсь, она меня тогда насторожила, но, посчитавши, что мне показалось, я решил выбросить дурные мысли из головы. - Ты-то вот гордишься им. А отец гордится тобой? Он же всегда и во всём поддерживал Хироиши, твоего брата, а тебя даже и в серьёз не воспринимал. - К чему ты клонишь? – сказал я, недоумевая, что происходит. «Откуда Рей может знать это? Да и какое ему дело до меня и моей семьи?» - думал я про себя. - Просто... Мне бы было стыдно иметь сына – девчонку, – после этих слов Рей уже не скрывал свою улыбку, точнее её подобие; его лицо корчилось от восторга, такого мерзкого и одновременно безумного, которого прежде я никогда не видел. Асеки тоже нервно стал подхихикивать, и в моей голове невольно пронёсся вопрос: «Что здесь происходит?» - но я уже изначально чувствовал в этой беседе эту тонкую нить. Чёрную, тонкую нить ужасного события.       Мои родители часто шутили по поводу внешности, прибавляя: «Ты будешь даже красивее Мэлли!» - как бы не всерьёз, но, когда шутка становится правдой, и ты узнаёшь эту правду таким образом – это совершенно не смешно.       Увидя мою рассеянность, Рей добавил: - Что такое, Пайя? Неужели мы задели тебя за живое? – с этими словами он стал приближаться ко мне, но я не мог ни сдвинуться с места, ни сказать малейшего слова.       «Двигайся! Ну же, двигайся, идиот!» - говорил я сам себе. Но даже если бы я и смог сдвинуться, что бы это мне дало? Нужно было быстро разработать план действий. Тогда я принял решение пригрозить Рею; меча с собой я не носил, поэтому пришлось искать хоть какое-то подобие на оружие вокруг себя. Недалеко от меня на земле валялся сук, на вид, прочный. Совершив небольшое движение в сторону, я схватил сук и отступил на пару шагов назад от Рея, приняв боевую стойку. - Да ладно тебе... Неужели ты собрался драться? Это даже уже не смешно, а просто глупо. Все мы знаем, кто твой «учитель». Этот Рейхарт из местных стражников. Да знаешь ли ты, что все эти стражники поголовно неучи? Всему, чему они тебя смогут научить – это как яблоко резать! – и раздался смех Рея. Пока он безудержно, даже не побоюсь так выразиться, ржал как конь, я успел окинуть взглядом Асеки и Дексаса. Первый просто стоял и наблюдал за тем, как Рей издевается надо мной, принимая при этом всё происходящее естественным образом. К тому же, мне показалось, что ему даже нравится это представление. А второй смотрел, стиснув зубы и зажимая кулаки, в землю, будто противился смотреть на то, что делал со мной Рей. По лицу Дексаса я понял, что он не хотел всего этого; ему была дорога моя дружба с ним; он хотел бы помочь, но, видимо, по каким-то причинам не мог этого сделать. - Ахах, извини меня, Пайя, я не удержался, – сквозь слёзы смеха говорил Рей. – Ну, раз ты так хочешь подраться, то давай! Ударь меня!       Провокация... Я отлично понимал это. Когда ты совершаешь один подобный, грязный поступок, ты жаждешь после него больше и больше. Таким образом ты уже никогда не вернёшься на истинный путь: праведный и верный. Всё, что я мог сделать это оставаться в боевой стойке в надежде, что либо Рей сам начнёт бой, либо он просто успокоится и оставит меня в покое. - Вот видишь, Пайя. У тебя слишком кишка тонка, да и силёнок нет, чтобы нанести удар. Твои ручки точно, как у девчонки; ими только шить, стирать и коз доить. Да и сам ты девчонка! – подытожил Рей и пошёл на меня. Я уж было настроился на его неожиданный выпад, но он просто прошёл мимо и сказал: - Извини, девочек не бью. Пойдёмте, ребят! – крикнул Рей Асеки и Дексасу, а те покорно пошли вслед за ним. Когда мимо проходил Дексас, он тихо прошептал мне: «Прости...», - и на этом удалился вместе с Реем и Асеки по тропинке из лесу.       Я ещё некоторое время провёл в лесу, переосмысливая всё то, что произошло секундами ранее. «Всё это изначально было продумано? Получается, они никогда и не были для меня друзьями? Значит, я лишь навязал себе всё это? Могли ли мы этого избежать?» - очередные вопросы без ответов заполняли моё сознание.       Затем я побрёл домой уж в темень, понимая, что меня предали и что у меня нет желания сейчас ни с кем разговаривать. Мне хотелось уединения. Но в то же время я понимал, что чем больше я пробуду в таком состоянии, тем сложнее будет потом из него выкарабкаться.       Когда вошёл я в дом, мне тут же бросилась в глаза плачущая мама при свете одной свечи. Она держала в руках письмо с печатью дракона с мечом в пасти. Я уже видел подобные: гуляя с теми, теперь уже, предателями, мы часто наблюдали за жильцами деревень; они вели обычный, деревенский образ жизни, но в какой-то момент приходил один человек в чёрном костюме, которого никто из нас не знал, и приносил этим людям: женщинам, бабушкам, сёстрам, странные записки с печатью дракона. Женщины брали в свои дрожащие руки то, что передавал этот человек и уже предчувствовали беду. Затем они обливались слезами, и некоторые даже падали на колени. А чёрный человек, там мы стали его называть, поскольку он приносил дурные вести, безмолвно уходил и бесследно исчезал, пока не наступала пора вновь приносить несчастье. В школе я тоже слышал про то, как кто-то говорил о чёрном человеке и добавил, что тот принёс ему письмо, в котором говорилось о гибели его отца в той самой экспедиции.       Я смотрел в глаза мамы и про себя думал: «Нет... Это не правда... Это не может быть правдой!..» Но она и сама не хотела верить в это. Слёзы сами полились у меня из глаз. Внутри я почувствовал, как сжимается моё сердце от боли. Мне хотелось всё бросить, убежать, забыть весь этот чёртов день, который переменил всё. Он испортил всё, чем я дорожил: семью, дружбу, саму сущность счастья, мою отвагу, самоуверенность – всё это было сломлено и потеряно в один чёртов день.       Мама резко встала, и я не успел опомниться, как она уже стояла и сжигала то письмо с печатью дракона, а затем подошла ко мне и обняла. Всё было понятно без слов. Её действия будто говорили мне: «Не верь, это всё вымысел. Твой отец жив, ведь он самый сильный воин. Он не может так просто умереть! Только не он!» Слабой рукой, она вытерла свои слёзы и постаралась улыбнуться, но это явно давалось ей не легко, а потом сказала мне: - Ты сильный, Пайя, я это знаю. Не говори об этом Мэлли. Я что-нибудь сама придумаю... - А как же брат? – дрожащим голосом сквозь слёзы еле выговорил я. - Я бы не хотела, чтобы Хиро сейчас приезжал сюда. Он должен учиться, – сказала мама и встала, а после некоторого молчания добавила: - Иди спать, Пайя, уже поздно.       Я сам не свой поплёлся в комнату, где уже спала Мэлли. Когда я уже открывал дверь, то услышал слабый мамин голос: - Где ты был до столь позднего времени я бы хотела узнать, но на сегодня хватит. Поговорим об остальном завтра, – проговорила она и задула свечу, а я отправился в постель, стараясь перестать думать о всём произошедшем за этот день. Но сон не приходил ко мне, и я провёл всю ночь, представляя какое же препятствие бросит на путь моя судьба. На следующее утро, когда мне нужно было отправляться в школу, я решил, что пропущу занятия: мне не хотелось видеть и даже слышать, что будут говорить те предатели. Мэлли, по обыкновению, встала раньше всех и тихо проскользнула мимо меня, думая, что я всё ещё нахожусь во власти сна. Однако, спустя несколько секунд, она прибежала ко мне и прошептала с сильной тревогой в голосе, которую нельзя было не заметить: «Пайя, просыпайся у мамы сильный жар. Нужно срочно звать доктора!» Я тут же вспомнил вчерашнюю ночь и быстро вскочил с кровати, одеваясь и обуваясь. «Я присмотрю за ней, пока ты сбегаешь за доктором! И скажи ему, что это срочное дело!», - сказала Мэлли и ушла к маме.       Приведённый мною доктор, осмотрел маму и сказал, что её болезнь достигла слишком запущенного состояния и что ей ничего уже не поможет. Мэлли и я были сильно подавлены. К тому же Мэлли, без того принявшая на себя почти всю работу по дому, стала очень загружена и местами не справлялась с обязанностями. Многие жильцы деревни оказывали ей помощь тем, чем могли, но этого не хватало. Каждый из нас старался провести как можно больше оставшегося времени с мамой, а Мэлли до сих пор надеялась, что если отец вот-вот вернётся, то тоже сможет успеть попрощаться с ней. Но зная правду, мне было очень больно смотреть всю эту картину.       Мы сразу же отправили письмо в академию, где учился Хиро, и, спустя несколько дней, он приехал. Я никогда не видел Хиро таким грустным, как тогда. На лице его не было той очаровательной нежной улыбки, глаза постоянно выглядели так, будто из них вот-вот потекут слёзы. А руки... Руки его тряслись сильнее, чем лист на ветру. Как-то раз я увидел, как он наливал воду из кувшина: медленно подносил к чаше, ещё медленнее наклонял его и, как только из кувшина вытекала пара капель, проскакивая мимо этой чаши и даже пальцев и падая на пол, тут же возвращал его в вертикальное положение.       Через несколько дней мама умерла. Она скончалась тихо, без мучений, в объятиях своего сына, не о чём не жалея. Смерть пришла за ней в ночи. Хоть Хиро и старался караулить маму целые сутки, но властительная сила сна всё же иногда убаюкивала его, создавая для него магическую атмосферу детства, когда мама, сидя перед Хиро, рассказывала ему сказки. Поэтому, когда он очнулся, то держал уже лишь холодную нежную мамину руку. «Мама покинула нас с улыбкой на лице...» - добавил Хиро, после того, как рассказал о её смерти. «Я не смогу здесь остаться... И взять вас с собою тоже... Скорее всего, вас приютят наши соседи. – продолжал он. – Теперь... Она будет приглядывать за нами. Согревать наши сердца...»       Хиро уехал обратно в академию, а нас с Мэлли приютили добрые люди, которых я знал ещё с детства. Однако я не мог принять новую семью и дом. Возвращался туда только ближе к ночи и то только, чтобы поспать. В школу я перестал ходить, а косых взглядов со стороны одноклассников становилось всё больше. Тогда у меня зародилась идея: отправиться в путешествие. Было всё равно куда, лишь бы просто уйти. Увидеть то, о чём рассказывал отец, писал в письмах. Почувствовать это! Когда я в последний раз встречался с Рейхартом, он был каким-то подавленным. Обычно у него на секунду нельзя даже увидеть лицо без улыбки. Возможно, он встречался с братом, но об этом я так и не смог разузнать. Я рассказал Рейхарту о моих планах, и, словно от меня не было ни слову, он покачал головой, что-то про себя промямлил, и я едва разобрал: «Удачи в приключениях, Пайя».       Самым тяжёлое для меня было – это расставание с Мэлли. Я долго думал, перебирал подходящие слова, но всё оказалось тщетно. В итоге, я попрощался с ней в тот самый день, когда уходил из деревни. Было раннее утро, и Мэлли, как всегда, раньше всех встала. Никто ещё даже не проснулся, и лёгкие завесы утреннего тумана только начинали расслаиваться, а она уже вывешивала только выстиранное бельё. Я подошёл к ней со словами: - Мэлли... Я знаю, за эти несколько дней мы пережили слишком много несчастий, и то, что я тебе сейчас скажу, тоже не принесёт ничего хорошего, – она ничего не отвечала, и я продолжил. – Мэлли, я... Я отправляюсь в путешествие, – она, делая вид, что не слушает, выжимала воду из одежды, доставая её из деревянного таза. – Прощай, сестра... – сказал я напоследок и, развернувшись, стал уходить вдаль, но на сердце было тяжело. «Нельзя так просто прощаться», - сказал я сам себе, и вдруг услышал чьи-то быстрые шаги. Обернувшись, я увидел, что это была Мэлли. Она подошла и сжала в объятиях. - Обещай... Обещай мне, что ты вернёшься!.. – сказала она с грустью в голосе, а затем немного отпрянула и ещё раз повторила. - Обещай! - Обещаю! – ответил я, сам не замечая того, что уже улыбаюсь и плачу одновременно. Были ли это слёзы счастья иль горя я и сам уже не помню. Единственное, что осталось от этого прощания у меня на душе – это тепло, которое, словно самый тёплый, самый красивый огонь в дому, согревало меня. Мэлли для меня стала тем огнём, что есть у каждой семьи в доме; она стала моим домом, и я пообещал ей вернуться. Вернуться сюда. Домой.