Пока лучи не целятся в нас

      Эггси хорошо помнил первую свою перестрелку. Ему казалось, что он полностью готов к ней, ведь тренировки у «Кингсман» были впечатляющими. Он попадал в яблочко почти не целясь, а мишень мог поразить хоть с разворота, хоть в двойном движении — то есть, когда двигался сам Эггси и мишень тоже. Но в реальности все оказалось по-другому: слишком много противников, пули летели буквально градом, и не так-то просто оказалось привыкнуть к тому, что можно позволить себе пропускать выстрелы в область груди и живота, в ноги и по рукам. Костюм исправно защищал, но это не означало, что тело не чувствовало боли. Больно было еще как!.. Потом на коже расцвели красочные синяки разнообразных форм и размеров, и Гэри порой не мог часами уснуть, потому что удобной позы, в которой у него не болело бы какое-нибудь из этих мест, попросту не существовало.       Теперь, лежа на земле за десятисантиметровым выступом и пригибая голову так, чтоб только видеть примерное расположение фургона, Гэри понимал, что невозможно привыкнуть к тому, что в тебя стреляют. Он — не неуязвимый. Ему до сих пор просто везло, и сейчас эта мистическая удача дала сбой, потому что ни Галахад, ни Борс не предполагали, что здесь может случиться нечто подобное. И если Борс, играющий роль отца, человека богатого и статусного, был одет в пуленепробиваемый костюм, то Гэри, чья роль предполагала совершенно другой образ, все еще носил модные джинсы и куртку от «Адидас».       — Галахад, не высовываться! — скомандовал Борс, после чего приподнялся и перебежал на другое место, туда, где стояла крупная швартовочная опора из металла, за которой удобно было прятаться.       Чертыхнувшись, Гэри остался лежать. Его злило чужое командование, но с логикой было не поспорить, так что, перезарядив пистолет, юноша притих, замерев и затаившись. Пусть те, в фургоне, переключатся на Борса, выйдут из-под прикрытия бронированных дверей, поверив, будто у Эггси закончились патроны, и тогда вдвоем они с ними разберутся. А, может быть, даже получится взять кого-то живым. Гэри еще не приходилось присутствовать на допросах, кроме того, который был его испытанием — вряд ли в реальной ситуации они будут привязывать кого-нибудь к рельсам метро, но… Кажется, Мерлин как-то упоминал об особых препаратах, помогающих развязать любой язык. Даже пытки больше не актуальны.       В асфальт совсем рядом ударила пуля, срикошетила и оцарапала Эггси плечо — о нем не забыли. Борс слева еще яростнее начал стрелять, держа пистолет левой рукой, а правую прижимал к уху: наверняка уже сообщал Мерлину о ситуации. Чего ждать: сюда отправят Рокси и Бедивера в качестве подмоги, или наоборот, постараются не вмешиваться, лишь бы не дать противнику понять их количество и возможности?       Выстрелы стали реже, как будто прицельнее и осторожнее, а потом послышался тихий гул мотора. Еле-еле приподняв голову, Гэри увидел, что фургон с открытым кузовом сдает назад, подбираясь ближе одновременно и к укрытию Борса, и к его собственному.       — Галахад! — коротко позвал Борс, и Гэри повернул голову. В руке агента было что-то небольшое, металлически поблескивающее, но из-за расстояния невозможно оказалось определить, что это такое. — Даю прикурить.       Эггси без слов пригнул голову ниже, накрыл руками сверху. Зажигалка на вид была маленькой, легко помещалась в ладони, но взрыв всякий раз оглушал, а обломками могло задеть даже на расстоянии в тридцать метров. Место, где прятался Галахад, обязательно накроет, потому его задачей будет вовремя начать уворачиваться от обломков. И пока ничего более.       Борс сделал бросок. Раскрытая зажигалка по широкой дуге взметнулась вверх, упала чуть ли не под колеса фургона и по инерции скользнула дальше, прямо под днище. Точность просто идеальная, и Эггси лишний раз поразился тому, насколько Борс все-таки хорош в своем деле.       Выстрелы прекратились. До взрыва оставалось две секунды, и Гэри зажмурился, так и не увидев мужской фигуры, буквально в последний момент выскочившей из распахнутой двери и покатившейся по асфальту.       Потом громыхнуло, всю спину Эггси опалило жаром несмотря на то, что граната сработала достаточно от него далеко. После этой волны, как бы сильно ни хотелось остаться на месте, ведь того требовал инстинкт самосохранения, Гэри должен был подняться на ноги. Неподалеку уже падали первые обломки; он подскочил, метнулся назад и влево, краем глаза замечая горящий остов автомобиля, притаившегося Борса и шевелящегося мужчину, тоже пытающегося спастись от обломков, но пока не поднявшегося с асфальта.       Фигура в темном пиджаке показалась Эггси знакомой, но он прилагал все усилия для того, чтоб добраться до швартовочного столба, а потому не обратил на это внимания. Подумал только: кажется, взять живьем все-таки получится. Если какой-нибудь обломок не добьет его раньше. Или если раньше не приедет полиция. Или…       — Галахад.       Эггси повернул голову, последовал за взглядом Борса и остолбенел.       Впереди, на фоне пылающего фургона, поднимался на ноги, придерживаясь одной рукой за голову, Гарри Харт. Пуговицы на его пиджаке оторвались после падения на асфальт, рубашка спереди была грязной, волосы, в памяти Эггси всегда аккуратно уложенные, разметались как попало. Если отбросить все эти нюансы, сходство было практически стопроцентным. Единственное, что отличало этого человека от прежнего Гарри Харта — черная повязка, закрывающая левый глаз.       Именно она, эта плотно прилегающая повязка, заставила Гэри моментально поверить в то, что он видит перед собой не галлюцинацию, не кого-то просто похожего, не идеально собранную копию, а Гарри Харта, того самого Гарри Харта, совершенно точно — его. Ведь будь он идеально схож с образом, который остался в памяти Анвина, не имей с ним ни единого различия, даже если сделать скидку на падение на землю и взрыв, оставивший обгоревшие места на пиджаке и испортивший его прическу, все было бы по-другому. Потому что Эггси видел выстрел — так, будто в него самого стреляли — и в здравом уме бы точно не поверил в то, что пуля прошла мимо, что это все было фальсификацией, обманом, ложью. Но глаз, или то место, где он прежде был, прикрывала плотная черная кожа, и благодаря ей в голове Эггси тут же сложилась другая история. Без смерти, а потому неправдоподобная, но все-таки реальная, потому что вот он, Гарри Харт, отряхивает костюм, оглядывается по сторонам в поисках то ли выпавшего автоматического пистолета, то ли спрятавшихся агентов «Кингсман».       Наконец Эггси смог выдохнуть. В груди жгуче кололо, как будто океанский воздух чем-то отравлен, и точно так же щипало глаза, а ноги в миг стали ватными, почти как в тот момент, когда экран ноутбука перед Эггси потемнел, а сам он охрип от безысходного «Нет», самовольно вырвавшегося из горла.       — Гарри, — он едва смог протолкнуть сквозь себя звук, а потом кашлянул, ступил пару неверных шагов вперед и попробовал еще раз, громче: — Гарри!             **       Тот первый момент шока, когда Валентайн выстрелил, был долгое время оторванным от реальности эпизодом, вырванным из контекста действием, на которое наложилось множество более важных и существенных проблем. Они с Рокси и Мерлином должны были остановить массовый геноцид, спасти человечество от вымирания, и они это сделали, едва при этом не погибнув. Сделали, пройдя по грани между жизнью и смертью, успехом и оглушительным провалом, и лишь потом, собрав всех агентов, назначили нового Артура и сумели выдохнуть, вернувшись каждый к своему личному заданию или делу.       Эггси пришел в дом Гарри, потому что его дело, брошенное на половине, было именно там, в комнате со стенами, оклеенными титульными страницами газет.       Вообще-то он не верил, что Мерлин позволит туда вернуться. Казалось, что стоит взять псевдоним рыцаря Круглого стола, как координатор завалит делами по самое горло, и времени не останется даже не то, чтоб проведать маму и сестру, но на деле вышло по-другому.       — Вот ключи, — Мерлин положил связку перед Гэри и внимательно на него посмотрел. — От дома Гарри.       Эггси молчал. Он помнил выстрел, он осознавал его значение, но в его воображении Гарри все еще существовал. Он не перешел в категорию прошедшего времени, упрямо цепляясь за «сейчас»: просто улетел в Кентукки, просто не успел еще вернуться. А Мерлин как будто нарочно, жестко и безапелляционно, обрывал эту веру, утыкая Эггси носом в нелицеприятный факт.       — Я не думаю, что…       — Раз не думаешь, то поверь мне на слово. Или хочешь, чтоб в этом доме поселился кто-нибудь чужой?       Ключи были холодными, острой бородкой они натирали ладонь, когда Эггси сжимал их и прятал в карман. Нет, нет, нет, он не хочет, чтобы там был кто-то чужой. И кто-то кроме него — тоже. День, проведенный там с Гарри, слишком много значил для Эггси, но вряд ли он смог бы объяснить это тому же Мерлину, потому что… это всего лишь день.       Один только день.       В доме было оглушительно тихо. Гэри постоял у двери, не закрывая за собой замок, потом сделал два осторожных шага дальше, внутрь. Воздух пах так же, как и тогда, когда Гэри вошел сюда впервые, и он подумал, что нужно проветрить. Оставить окна открытыми, раздвинуть шторы.       Еще два шага, до порога лестницы. Даже руку положил на деревянные перила — они были прохладными, но быстро нагрелись от ладони. И тишина, тишина, давящая на уши тишина, сквозь которую вот-вот прорежутся звуки — тихое радио, оставленное на ретростанции, что-то вроде Донны Саммер и ее «Я влюблена», или «Вэзелс», или уютный звук чайника, когда его дно соприкасается с плитой, или скрип двери наверху и следом за ним шаги. Но не было ничего. Эггси только слышал, как учащается его собственное дыхание, вот и все.       На всякий случай он обошел дом. Медленно двигался сперва по первому этажу, подмечая детали, ускользавшие из внимания раньше, говорящие с ним голосом Гарри, носящие его отпечаток — порядок, в котором расставлена была посуда в ящиках над столом, узел, связывающий концы тюлей в пучки, общий характер картин в гостиной. Поднявшись на второй, Гэри проделал почти тот же путь, но теперь раскрывая окна, одно за другим, оставляя неширокие щели, впуская в замершее во времени пространство воздух нового дня. Наконец он оказался в кабинете Гарри, и лишь тут, сев на его стул, за его стол, подумал об этом впервые.       Что, если Гарри все-таки выжил?       Если Валентайн и сучка-Газель забрали его куда-нибудь. Если он, к примеру, в коме, с аппаратом искусственного дыхания и кардиомонитором, как когда-то был после взрыва. В воображении Эггси так живо рисовалась эта картина, что поверить в нее было нетрудно, и сколько бы он ни уговаривал себя быть рациональным, взрослым, рассудительным, а «что, если» всякий раз оказывалось живучее, упрямее и постоянее, чем всё остальное.       Живя в доме Гарри Харта, Эггси ощущал, что постепенно тонет в болоте воображаемой действительности, пусть она и заключалась лишь в том, что он упрямо отказывался признавать факт смерти наставника. «Покажите мне труп» — вот как Гэри отзывался на любое собственное же возражение. Покажите мне труп, иначе где доказательства? Покажите мне труп — и тогда я обязательно буду со всем согласен. Но только сперва покажите.       В «Кингсман» никто об этом не разговаривал, а потому другие агенты не догадывались о том, что происходит в голове у Эггси. Только однажды он выпустил наружу этого демона, и то перед Рокси, которая была теперь его единственной и лучшей подругой, потому что лишь она видела по Гэри, что с ним что-то не в порядке.       Но когда он, путаясь и оступаясь в выражениях, рассказал ей о своих извечных «что, если», Рокси только вздохнула:       — Скоро ты свыкнешься, милый. Ничто не может продолжаться вечно.       Вот так. И Эггси, молчаливо пронизывающий ее взглядом, как будто пытаясь узнать, в самом ли деле она говорит искренне, почти поверил ей. Почти заставил себя поверить.             **       — Гарри!       На звук имени тот обернулся. Взгляд единственного глаза показался Гэри диким, злым, затравленным, но для Эггси это имело мало значения. Он, убедившись, что это не сон и не разыгравшееся сверх всякой меры воображение, бросился вперед. Мысль о том, что буквально только что именно этот человек, Гарри Харт, стрелял в них с Борсом, не задержалась в голове надолго, Эггси раз обратился к ней и тут же отбросил, окрыленный невозможной радостью и надеждой.       Где-то позади глубокий и резкий голос Борса требовал остановиться, но Эггси не мог — ему нужно было коснуться Гарри, удостовериться в том, что это он и никто другой, и лишь после этого он, возможно, снова сможет слышать и слушать.       И прикосновение состоялось — стоило Эггси оказаться в метре от застывшего Гарри Харта, как тот резко подался вперед и с силой ударил ногой, целясь Гэри в грудь. Не ожидавший ничего подобного Эггси отлетел назад, чудом устояв после этого на ногах, попытался вдохнуть, но не смог, закашлявшись, и сквозь темную пелену перед глазами он смотрел на то, как Гарри заносит кулак для нового удара, но сбоку на него бросается Борс, перехватывая руку, и как они оба катятся по грязному асфальту, где все еще горели отдельные обломки автомобиля.       Гэри ничего не понимал.       Даже оправившись после мощного удара, он не рисковал подойти ближе, не знал, кому помогать — Борсу или Гарри, — и только наблюдал за тем, как-то один то другой получал удар и наносил свой в ответ.       — Не стой столбом, Галахад! — выкрикнул Борс, чью руку Гарри поймал в болевой захват. — Он не в себе! Это не Гарри!       Эггси подступил ближе, все еще сомневаясь. В словах Борса был смысл, но Эггси с ними не соглашался — это Гарри. Кто же еще?.. Его лицо, его волосы, его движения, которые Эггси узнавал потому, что Мерлин передал ему архив с видео — тренировки агентов, среди которых Эггси, конечно, только на Гарри Харта и хотел смотреть.       Борс завопил и вырвался, с разворота ударил Гарри по лицу. На асфальт брызнула кровь, и Эггси вдруг ожил: он торопливо согнул руку в локте, переключил циферблат часов на деление «Stun» и выстрелил.       Гарри, почувствовав резкий и болезненный укол, развернулся и, оставив Борса в покое, двинулся к Эггси, но через полтора шага споткнулся о собственные ноги и повалился вперед. Перекатился на асфальте и попытался встать, похожий на обессиленного хищника, но так и не смог — его глаз, не скрытый повязкой, закатился, веко опустилось вниз, а руки наконец расслабились, подтверждая наступивший обморок.       Эггси бросился на колени с ним рядом, перевернул тело Гарри на спину, и хотя он точно знал, как работает дротик со снотворным, но все-таки испугался. Так сильно, что пальцы обеих рук прижал к шее неподвижного Гарри, и, в первый момент не нащупав пульса, судорожно вздохнул. Потом вена под пальцами отозвалась, Эггси зажмурился, прислушиваясь к этому ощущению, и медленно выдохнул, стараясь успокоиться.       Ладони он не убрал. Борс где-то рядом звонил по телефону и срочно требовал машину, поодаль выла сирена, но Эггси этого не слышал — он во все глаза смотрел на Гарри, он невесомо трогал его лицо, убеждаясь в том, что оно настоящее, он поправлял смявшиеся лацканы пиджака, стирал грязь и гарь с воротника Гарри, дрожащими пальцами приглаживал и укладывал на привычный манер волосы.       — Мы заберем его? — спросил он, когда Борс подошел и встал рядом. — Мы заберем его, — добавил уже утвердительно, поднимая голову. — Я не могу его оставить.       — Да, — согласился Борс. — Заберем. Но если я еще раз увижу, как ты поступаешь будто последний идиот…       Эггси широко улыбнулся и снова посмотрел на умиротворенное лицо Гарри Харта. Ему было плевать на то, как злился Борс и что он там хотел объяснить. Эггси был хорошим агентом, но еще он оставался преданным учеником человека, которого все считали мертвым, и который лежал теперь на асфальте порта Верджиния-бич и совершенно точно был живым.             **       Первичная эйфория вскоре оставила Эггси, сменившись неимоверной усталостью. Десятки вопросов, список которых они составили все вместе, тревожил его и будил обоснованные сомнения. Как Гарри удалось выжить? Почему он нападал на Эггси и Борса даже тогда, когда увидел их? Если это потеря памяти — с чем она связана и как от нее вылечить? На кого Гарри Харт работал, чей это был фургон, кто выдал оружие и дал наводку?       У «Кингсман» не было ничего, чтобы полностью ответить хотя бы на один из этих вопросов. Гарри держали связанным в одном из номеров отеля: он уже пришел в себя и вырывался как дикий зверь, так что Мерлину, ничего не добившемуся словами, пришлось вколоть Гарри в шею половину дозы успокоительного. Гарри почти не разговаривал, а если и отвечал на вопросы, то довольно коротко и сухо, по большей части глядя прямо перед собой и делая вид, словно не понимает ни слова.       Эггси, которому только один раз удалось попасть в комнату-тюрьму, невыносимо было смотреть на такого Харта.       — Что мы можем сделать, Мерлин?       — Мало чего. В Лондоне были препараты вроде сыворотки правды, рецепт даже сохранился, но здесь нет ни лаборатории, ни возможности получить все нужные медикаменты.       — Иначе он не заговорит?       Здесь Мерлин выдержал паузу. Во время этого разговора в его руках не было ни привычного планшета, ни чего-нибудь другого, потому он с силой сжимал собственные предплечья, а еще Эггси показалось, что он избегает смотреть в глаза.       — Заговорит. Рано или поздно. В крайнем случае мы повезем его в Лондон.       — И оставим миссию? Суки, которые взорвали штабы, все еще где-то есть, живые и здоровые!..       — Похоже, что Гарри как раз на них и работал. Сейчас он — единственный ключ, который у нас есть. Не получится разговорить его тут, значит, полетим в Лондон.       Эггси согласился. Что еще он мог ответить? Он кивнул и подумал, кто именно будет этим заниматься, и что за методы применяются для того, чтобы кого-то «разговорить». Ничего приятного на ум не шло: Эггси видел, насколько тверд Гарри, видел его взгляд — ни единого признака узнавания, — и видел напряженные мышцы, означавшие, что держаться он готов до самого конца. Это вызывало у Гэри что-то вроде гордости: мол, вот он какой, его наставник, человек, которого Эггси ставил самому себе в пример. Но кроме гордости был еще страх, потому что если на Гарри не удастся повлиять обычными способами, убеждением, доказательствами… станут ли применять пытки?       Единственный ключ, который у них есть… Эггси пока не понял, на что сам он способен пойти в той ситуации, которая теперь их всех окружала.       — Можно будет мне поговорить с ним?       — Эггси?.. — Мерлин поднял бровь, ожидая объяснения, и Гэри замялся, переступил с ноги на ногу и пожал плечами, в момент переставая быть джентльменом, превращаясь в себя прежнего: такого, каким он был до судьбоносного звонка в ателье и встречи с Гарри Хартом.       — Наедине, — попросил он настойчивее. — Я хотел бы поговорить с ним наедине хоть немного.       На лице Мерлина отразилось недоверие, несколько томительных секунд он молчал, и когда заговорил, его голос выражал худшее, что только могло быть — сомнение.       — Посмотрим. Я дам тебе знать.       Он ушел, а Эггси вернулся в свой номер и заходил по нему в нервном нетерпении, но потом резко остановился. Мысли, до этого принадлежавшие одному только Гарри Харту, вдруг переключились, и Гэри понял, что Мерлин только что оградил его от всех других агентов невидимой чертой. Как будто потому, что Эггси был предвзят в отношении Гарри, а значит, мог навредить или некорректно повести себя. Но так ли это? Да, он любил Гарри, да, был безмерно счастлив видеть его живым, пусть и не полностью целым, но неужели его всё еще считают незрелым юношей, руководствующимся эмоциями больше, чем здравым смыслом?.. Да и как он может навредить, что может сделать?..       Ведь это он, а не Борс, вырубил Гарри. Пусть в первый момент и повел себя беспечно, выйдя из укрытия раньше времени, но ведь потом собрался и сделал то, что должен был.       А теперь его буквально исключили, отстранили от Гарри Харта и его дела, как будто Эггси это совсем не касалось. И ему это страшно не нравилось.             **       К ночи того же дня Эггси уже так сильно накрутил себя, что успел одно и то же решение вначале принять, потом откреститься от него, потом пересмотреть и принять снова. Он говорил себе, что не может сидеть сложа руки, не может просто взять и делегировать то, что касалось Гарри, другим людям, пускай среди них и был Мерлин, знающий Харта намного дольше и ближе, чем знал Эггси. А все потому, что Эггси было не всё равно. Он хотел быть причастным к судьбе Гарри немного больше, чем в качестве человека, выстрелившего в него дротиком со снотворным. Он хотел лично увидеть Гарри и понять, что же с ним произошло.       Разве он так много просил?.. Но Мерлин, обещавший «дать знать», молчал и даже не заикался об этом, но снабдил Эггси новой работой — он нашел порт, в котором теперь стояла «Аргентина», и отправлял Гэри именно туда.       За сто сорок миль от Верджиния-бич. Как будто просто хотел избавиться от него хотя бы на время.       Гэри не возражал. Он принял задание, начал к нему готовиться, но потом бросил и снова задумался о Гарри, о комнате, где его держат, об успокоительном, связанных руках, ногах, кабельными стяжками прикрепленных к стулу.       И когда Эггси ночью через окно пробрался в нужный номер, все оказалось именно так, как он вообразил себе. Стул стоял у самой стены, прочая мебель была сдвинута в другой край комнаты. Дверь заперта снаружи — за ней находилась спальня Борса, а потому Эггси пытался двигаться совсем неслышно, чтоб его не разбудить.       А Гарри не спал. Сперва Эггси, пока еще стоял у окна, подумал, что тот без сознания — голова запрокинута назад, прижата затылком к стене, глаз закрыт, — но потом, стоило начать двигаться вперед, Гэри понял, что ошибся. Шея Гарри напряглась, он повел плечами, наверняка затекшими от неизменной позы, и выпрямился, посмотрев на темный силуэт Эггси. В скудном освещении было видно кривой и страшный шрам на месте его левого глаза, повязка куда-то подевалась.       Гэри подошел еще ближе, прижав палец к губам, потом присел рядом со стулом на корточки и едва слышно шепнул:       — Гарри, помнишь меня?..       Голова Гарри качнулась, он, явно еще находящийся под действием успокоительного, едва слышно вздохнул. А потом, медленно, как будто каждую букву по отдельности подбирая, произнес:       — Эггси.