Баллада о высоком

      Несмотря на короткий шаг, фру поднималась по лестнице очень быстро. Энергичная женщина. Я спокойно перешагивал через две ступени, но еле поспевал за ней. Основная лестница, выложенная хорошо подогнанными камнями, извивалась причудливым зигзагом, цепляясь к выступам скал. Внезапно она вывела на большую площадку перед массивными воротами, к которой слева подходила достаточно широкая дорога. Постовой в кожаном нагруднике вскочил при появлении аббатиссы и нервно схватился за рукоять меча, увидев меня.       — Спокойно, Форш, это наш гость.       — Да, фру.       Мирима, видимо, специально выбрала такой путь для нас, на котором встречались исключительно высокие дверные проёмы и арки, потому что я везде проходил спокойно, хотя и пригибал голову рефлекторно — сказывалась многолетняя привычка.       Немногочисленное население аббатства при виде меня, конечно, не шарахалось, но явно испытывало дискомфорт. Фру то и дело успокаивала властными фразами и жестами своих подопечных. Похоже, все они безоговорочно ей доверяли, потому что сразу переставали трястись и начинали пялиться. Да пяльтесь на здоровье, мне не привыкать. Мы прошли коридором с круглыми бойницами, по которому гулял резкий ветер, пронзивший меня холодом, несмотря на то, что я надел рубашку и жилет. Коридор вывел нас на маленькую площадку к большому квадратному зданию.       — Это — моя резиденция, — сказала фру.       Она слегка запыхалась. Но такой подъём заставил тяжело пыхтеть и меня, а ей сколько? Пятьдесят? Шестьдесят?       — Здесь есть большая спальня, будешь в ней жить.       — Хорошо.       Возражать не было смысла, да и не хотелось. Фру Мирима из тех людей, которые, если решают, то обязательно добьются своего, несмотря на препятствия. Собственно, её планы никак не нарушали моих, потому что мои планы предусматривали просто знакомство с новыми местами, а в аббатстве много чего интересного, да и жить здесь явно будет комфортно.       Мужчина в возрасте с лисьим лицом проводил меня в спальню.       — Фру просила, как только ты оставишь вещи, спуститься в большой кабинет для трапезы.       — Да, я слышал, — я бросил вещи в угол комнаты, — веди меня.       Мы спустились по той же лестнице, по которой и поднимались, и вошли в высокий дверной проём прямо напротив главного входа. В просто обставленной комнате за столом из скоблёной сосновой доски сидела фру Мирима.       — Рукомойник в углу, — она кивнула в направлении деревянной тумбочки, над которой был закреплён серебряный кувшин.       Вмонтированная в тумбочку бронзовая раковина воронкой уходила в дыру каменного пола. Да тут есть канализация. Я вымыл руки, воспользовавшись кусочком приятно пахнущего мыла, и вытер полотенцем, любезно предложенным лисолицым человеком. Фру указала на стул слева от себя.       — Сейчас подадут обед. Ты не будешь против, если мы поговорим о том, что видели внизу?       — Никаких возражений.       — То есть ты не считаешь темы, связанные со смертью и болезнями, неприятными? — аббатисса изучающе уставилась на меня.       — В основном — нет, хотя есть в этом и неприятные моменты, но, в целом, это естественные темы.       — Хорошо. Значит, ты хорошо образован. Но мне важно получить мнение со стороны. Не загрязнённое традициями и предрассудками.       — Тогда сразу вопрос: раньше, когда местные жили по своим законам, у них часто рождались высокие дети?       — Не уверена, что знаю точный ответ. Есть летописи, но они записаны сторонними наблюдателями, и многих сторон жизни не касаются.       — Понятно, просто, имея информацию, можно было бы сравнить до и после, сделав предварительные выводы.       — Понимаю, о чём ты, но такая информация просто отсутствует, можешь мне поверить.       — Тогда можно попытаться сравнить сказки и предания местных жителей и выудить особенности их традиций.       — Я почти тридцать лет шла этим путём.       Дверь в кабинет приоткрылась, и вошла Мирай.       — Разрешите? — она сдержано кивнула, опустив глаза.       — Да, дорогая, присоединяйся.       Мы прервались — я не знал, стоит ли продолжать при девочке, а Мирима просто смотрела на неё с ласковой улыбкой. Я тоже засмотрелся. Мирай откинула косу на спину и, грациозно склонившись над рукомойником, умылась. Потом вытерлась полотенцем и села рядом с фру, напротив меня. Она поменяла платье грубой шерсти на льняное с зелёными и жёлтыми клетками, которое ей очень шло. Блики солнечного света падали на её медовую кожу через стрельчатые окна, создавая ощущения, что она сошла с холста эль Греко. Она сложила руки перед собой на стол в позиции прилежной ученицы и выпрямила спину. Я задержал взгляд на её руках. Ровные пальцы, ухоженные ногти, хотя видно, что руки не привыкли бездельничать — маленький шрам на запястье и небольшие мозоли — явно, не кисейная барышня.       Внезапно моя мысль сбилась на совершенно другую тему.       — Фру, скажите, а куда стекает канализация, не в озеро?       — Нет, конечно: в межгорную впадину с другой стороны аббатства. Там стоки могут очищаться естественным путём.       — Разумно. А в жару из стоков идёт неприятный запах?       — Да, мы боремся, но безуспешно.       — Я знаю способ, как уменьшить эти неприятные последствия.       Фру заинтересованно на меня посмотрела.       — С чего такой интерес к канализации?       — На юге меня бесило, что стоки идут прямо по улицам в канавах. Попадают в море. И люди там купаются. Мне приходилось тратить целый день, чтобы отойти подальше и поплавать.       — Да, это, действительно, проблема южных городов.       — Так вот, я знаю способ устранить неприятные запахи.       — Какие-то вещества?       — Нет, простое техническое приспособление.       Две аккуратные горничные в одинаковых передниках накрыли на стол и подали обед.       Трапеза в узком кругу меня совсем не смущала — я привык к шумному обществу и званым обедам на юге. Мирай, похоже, воспринимала её как семейный обед и нисколько не смущалась, иногда присоединяясь к ничему не обязывающей полусветской беседе, которую вела во время трапезы фру. Когда горничные прибрали стол, и мы остались втроём, аббатисса сцепила пальцы, положив руки на стол, и перевела беседу в деловое русло.       — Мирай, наш гость хорошо разбирается в некоторых вопросах, связанных с проблемой высоких детей.       — Да, фру.       — Ариандор, ты готов помочь нам в исследованиях?       — Насколько смогу. Хотя не уверен, что от меня будет польза.       Мирима строго посмотрела на меня.       — Не хитри.       — Не понял.       — За те несколько часов, которые я тебя знаю… Хотя не так. Я, вкратце, расскажу тебе, почему я этим занимаюсь.       При этих словах Мирай отвернулась к окну, и мне показалось, что в её глазах блеснули слёзы.       — Когда мне было семь лет, я в свите моей старшей сестры, Нириты Гелменслаттен, отправилась в Зеленфельц. Сестра вышла замуж за лорда Зеленфельца. Кстати, ей было четырнадцать, а ему семнадцать. Очень красивая пара, им все завидовали, они были созданы друг для друга. Тогда я была совсем ещё маленькая дурочка и бредила романтическими сказками. У лорда при дворе жил сын его преданного вассала. Он был высоким ребёнком.       Губы Миримы задрожали, но она справилась с волнением и продолжила:       — Ему было восемь. Я с энтузиазмом глупого ребёнка заставила играть его роль моего кавалера. Мне казалось, что его необычность подчеркнёт мою красоту и высокое происхождение. Он терпел все мои капризы и был действительно хорошим другом. Когда мне было одиннадцать, а ему двенадцать, он умер у меня на руках, прямо во время романтического свидания под цветущими сливами. Позже я узнала, что он умер значительно в более старшем возрасте, чем другие высокие дети. В тринадцать лет меня хотели выдать замуж, но я ушла в монастырь и, благодаря упорству, смогла продвинуться, уже в семнадцать заняв место скончавшейся аббатиссы Гулленхайма. Конечно, на это место никто не претендовал — слишком далеко от богатых и сытых земель. Но в семнадцать лет аббатиссами не становятся, и мне пришлось выдержать длительную борьбу, доказывая свою пригодность. Так или иначе, но я получила возможность заняться тем, что считаю полезным. Плата за свободу в исследованиях — развитие епархии, и я с этой задачей справляюсь. Растёт территория. Больше, чем в три раза за тридцать лет, а население выросло в два раза. Я построила больницу, школу, организовала большое производство. Мои люди живут сыто, им хватает средств, чтобы платить налоги, и остаётся на приобретение вещей, которые в южных городах считаются признаком богатства. Например, мыла и огнестрельного оружия. И всё это — плата за возможность выполнить обещание. Я…       Она прервалась, борясь с эмоциями. Кашлянула. Сжала губы. В глазах у неё заблестели слёзы.       — Я поклялась на могиле моего… — слёзы покатились по её щекам, — на могиле моего друга, что помогу хотя бы некоторым высоким детям… дожить до возраста вступления в брак и родить здоровых детей.       Она промокнула слёзы льняным платком. Мирай повернула лицо ко мне, гордо вскинула подбородок и произнесла, обращаясь, почему-то к Мириме:       — Фру, я достигла возраста вступления в брак, я готова заключить союз с тем, кого вы выберете, и родить ребёнка.       Сссскотина. Пассионарная аббатисса заразила девочку идеей. Хотя, возможно, девочка сама чувствует, насколько дольше прожила, благодаря Мириме, и просто торопится жить. Или и то, и другое вместе. Или ещё что-нибудь. Слишком плохо я их знаю, чтобы так, с ходу, разобраться в мотивах.       — Ариандор, ты готов вступить в брак с Мирай?       Аббатисса смотрела прямо на меня, видно было, что она едва сдерживает волнение. Мирай прикусила губу, уставившись куда-то в район моей груди. Я сжал пальцами правой руки запястье левой и ответил:       — Нет.