Больше чем друг

Израильский центр был наполнен огромным количеством щебечущих омег в довольно откровенных нарядах. Они сосредоточенно ждали своего выхода. Поправляли макияж. А еще бросали заинтересованные, очень заинтересованные взгляды на Игоря. Некоторые даже пытались завязать разговор, пока он ждал в зале, когда переоденется Никита. Никита... его сокровище и самое большое счастье. Каким же идиотом он был, считая все эти годы его другом, почти братом. И постоянно, как последний кретин, это ему говорил. Спал с другими омегами, нелюбимыми, ненужными, лишь бы снять сексуальный голод. А во сне приходил неясный образ единственно желанного, но недостижимого. И вот этот самый образ принял конкретные очертания месяц назад. Что-то изменилось в запахе Никиты, а точнее он просто пропал, и исчезло то чувство спокойствия и умиротворения рядом с ним, сменившись безумным желанием. В тот момент Игорь понял, что пропал, а также то, что он непроходимый, самый последний тупица. Ведь он всегда знал, что любит Перова. Безумно. Все мысли были о нем, но братишка не вызывал абсолютно никакого физического влечения. Он бы и это игнорировал и просил бы Никиту стать его мужем, но не хотел лишать самого родного человека возможности найти того, кому он будет желанен в интимном смысле. Правда, при одной мысли о том, что когда-нибудь появится такой человек, Игорь сжимал челюсти в бессильной ярости. Он не мог себе представить, что отдаст своего Ники кому-то. Странная, списываемая на глубокие братские чувства ревность вскипала в нем и не желала гаснуть. А месяц назад, когда пропал подавляющий либидо, как у не течных омег, запах, Игорю снесло крышу. Сразу и безвозвратно. Он просто как-то утром увидел растрепанного, только что проснувшегося Никиту в одной майке и широких, ниже колен пижамных шортах и захлебнулся от возбуждения. Стало тесно в штанах, хотя он только что вышел из душа, спустив там утреннее напряжение. Собрав всю оставшуюся силу воли в кулак, он быстро скрылся в своей комнате. В голове что-то взорвалось и появилась одна, кристально ясная мысль. Никита — его омега во всех смыслах. И как он этого раньше не видел, какая страшная причуда заставляла все эти годы его, мудака тупого, рубить мосты, убеждая любимого, что он для него как брат? Какой, на хрен, брат? Он никогда и никого так не хотел, даже самых красивых, опытных и развратных омег, как теплого, домашнего, неубранного Никиту утром на кухне. В голове промелькнул ряд развратных картинок с Перовым в главных ролях. Игорь в бессильной ярости ударил кулаком о стену. Как он теперь будет к нему подбивать клинья, после всего того дружеского бреда, что он нес так убедительно до этого? На сцене наметилось оживление, и начались выступления по хип-хопу молодых омежек, ну и альф, что реже встречались в рядах танцоров. После детей, уже ближе к вечеру, пойдет более откровенная программа по стрипу и выступлению на пилонах. Это все Никита вкратце объяснил в машине, параллельно смывая с себя свой природный успокаивающий запах спреем. Пару дней назад прежний запах к Перову вернулся, но это уже не помогало альфе от слова «совсем». Прежний покой и дружеское отношение не вернулись. И как пережить номер омеги, когда колом вставало от одной улыбки, Игорь не знал. За последний месяц он измучился, извелся. Старался держаться от Никиты подальше, чтобы не показать своего перманентного возбуждения, хотя тянуло к своей половинке с непреодолимой силой. В зале стало темнее, создавался интимный полумрак. За плечо тронули, и Игорь вздрогнул, очнувшись от мучивших его мыслей. Никита в белой длинной рубашке, с распущенными шелковыми волосами и венком на голове был изумительно прекрасен. Глаз не оторвать. Во рту у Свиридова запершило от враз пересохшего горла. И он не сразу понял, что хочет от него тянущий его за рукав омега. — Пошли, тебе надо в первый ряд сесть, чтобы я на тебя ориентировался, — пытался достучаться до разума слабо вменяемого альфы Никита. — Да, пошли, — Игорь, прикрывая перекинутым через предплечье пиджаком свое возбуждение, последовал ближе к сцене. — Вот здесь сиди, — прошептал Перов в ухо и скрылся. Объявили начало выступлений сольных номеров по стрип-дансу. Первым вышел в белой обтягивающей кофте и таких же штанах, ничего по сути не скрывающих, с собранными в высокий хвост волосами сухопарый омега. И всячески демонстрируя экспрессию в движениях и на лице, пытался изобразить страдающего, брошенного секси-парня. Даже пустую бутылку из-под вина на сцену в качестве реквизита взял. Потом был страстный танец не очень молодого, но привлекательного омеги с дредами черно-красного цвета. И еще ряд одинаковых по сути номеров. Пока не настала очередь его Никиты. Даже настроение в зале изменилось, накалилось. Встречали его возлюбленного очень хорошо, восторженно даже, гораздо громче, чем предыдущих танцоров. Можно было сделать вывод, что его омегу тут знают и любят. Жгучая ревность напополам с гордостью за друга тут же полыхнула в груди. На сцену Перов вышел в своем образе гоголевского панночка под бурные рукоплескания и громкую поддержку. Свиридов четко слышал, как пара альф крикнула: «Ты лучший» и «Зажги, детка». Как ни странно, но омеги визжали с не меньшим восторгом и тоже скандировали добрые поддерживающие фразы. Никита лег на спину. Все в зале умолкли. Началась музыка. Игорь понятия не имел, как можно так сделать, чтобы, не сгибая ног — ну или так казалось из-за длинной рубахи, — ровно вертикально подняться. По спине даже прошлась дрожь, невольно вспомнились кадры из жуткого фильма. С заледенелым выражением лица Никита повернулся, прямо посмотрел Игорю в глаза и медленно пошел к нему. Свиридову даже захотелось попятиться назад от суеверного страха, так хорошо Никита вошел в образ. Теперь это был не его возлюбленный, а гоголевский умерший ведьмак. Пройдя несколько шагов, омега как будто наткнулся на невидимую стену, бешенство мелькнуло на красивом бледном лице, дрогнувшая музыка придала акцент моменту. В бессильной злобе панночек попытался прорвать невидимую преграду. Отойдя на несколько шагов, он разбежался и, ударившись о призрачный барьер, отлетел назад. Это было потрясающе технически и эмоционально сыграно. Складывалось полное ощущение, что между альфой и омегой действительно прочерчен круг, который не пускает нечисть к насмерть перепуганному Хоме Бруту. Музыка взвилась при последней попытке пробиться, подчеркивая бессильную ярость панночка. Но тут мелодия поменялась, как и выражение лица омеги. Он вдруг вскинул голову, поймал взгляд обомлевшего представленным действом Игоря, улыбнулся и медленно провел по верхней губе своим ровным, красивым язычком, соблазняя, заигрывая, обещая. Это было равносильно выстрелу в голову. Игоря прошило вспыхнувшим возбуждением. Ничего эротичнее он никогда не видел. Движения Никиты стали плавными, волнующими, а местами резкими, четкими, вызывающими. Даже длинная белая, ни разу не сексуальная рубаха вдруг непостижимым образом стала пробуждать в теле альфы самые безудержные фантазии, где он задирает ее, ставит омегу спиной к себе и имеет до умопомрачения. Срывая с этих влажных сочных губ стоны страсти. Пик возбуждения грозил достичь наивысшей точки, панночек перемещался все ближе и ближе, вот уже и барьер сломлен. Он медленно, как кошка, подполз к Игорю. Провел руками по внутренним сторонам бедер, поднимаясь выше, почти касаясь каменного стояка. Плавно встал, почти коснувшись губами рта оцепеневшего в болезненном возбуждении альфы, вцепившегося до побелевших костяшек в сидушку кресла, чтобы не сорваться и не наброситься на столь желанного любимого. Коснулся в легком поцелуе его губ, и в этот момент Игорь кончил, содрогаясь в экстазе умопомрачительного оргазма. На задворках сознания он слышал крик петуха и видел, как панночек, словно в обратной перемотке, спиной назад притягивается к начальному месту на сцене и так же вертикально, как при подъеме, ложится на спину в воображаемый гроб. Зрители в экстазе аплодировали, Никита, поклонившись, ушел за сцену. А Игорь все никак не мог отойти от пережитого. Он, пошатываясь, поднялся и пошел в туалетную комнату приводить себя в порядок. Толстая ткань джинсов надежно скрывала его позор, но было все равно влажно и неприятно. Но персональное наваждение ждало его в общей комнате туалета, поправляя перед зеркалом немного съехавший во время выступления венок. Злость и ревность всколыхнули в душе неприятный, ненужный, но неудержимый от бессилия что-либо изменить в ситуации между ними, поток слов.  — Ты почему в таком виде по туалетам расхаживаешь, приключений захотелось? — зло рыкнул Свиридов. — Ты чего, Игорь? Это же культурный центр, а не ночной клуб, здесь таких, как я, сегодня под сотню, — удивилось прекрасное наваждение. Вроде справедливо удивилось, но затуманенный ревностью и желанием мозг альфы просто уже не мог работать в адекватном режиме. Игорь схватил Никиту за локоть и потянул его к машине. — Ты куда меня тащишь? — пытался воззвать к голосу разума опешивший столь странным поведением друга омега. — К машине, — бросил альфа, — домой едем. — Но должны же еще результаты объявить, это же соревнование. — Результаты и так ясны, ты лучший, — получилось бросить это зло и раздраженно, а не гордо и радостно, как нужно. Игорю уже было физически плохо все это терпеть. Хотелось своего омегу до боли, до зуда на кончиках пальцев. Голову и низ живота свело нервным спазмом. Свиридов чувствовал себя больным, изничтоженным от невозможности даже поцеловать, впиться в эти родные, знакомые каждой черточкой, мягкие даже на вид губы. Его начало трясти, когда Никита выдернул резко свою руку и проговорил зло:  — Меня попросили еще в конце танец повторить. Можешь ехать, если хочешь, а я останусь до объявления результатов. Спасибо, что помог, — бросил он напоследок и, резко развернувшись, пошел в зал. Второй раз смотреть на танцующего, соблазняющего Никиту было невыносимо сладко и больно. Конечно же Игорь никуда не уехал, а, быстро прихватив из машины новые боксеры, которые с запасом нужной одежды всегда возил с собой, и приведя себя в порядок в туалете, занял положеное место в зрительном зале. Он не мог оставить своего омегу. При мысли, что Перов будет танцевать для кого-то другого, опять испепеляющей волной прошило бешенство. Его любимый простил ему паршивую сцену в холле и опять танцевал для него одного. И опять возбуждение жесткой волной окутало тело. Но, когда губы Никиты вновь оказались в опасной близости от рта альфы, он не смог себя сдержать, впившись в них яростным поцелуем, на который ему не менее страстно стали отвечать. Где-то на задворках сознания было слышно улюлюканье толпы, крик петуха и окончание музыки, но Никиту, так радеющего за чистоту исполнения номера, это очевидно не волновало, потому что он что есть силы вцепился в Игоря, доверчиво прижимался к нему всем телом и таял в крышесносном поцелуе. Чего только стоило альфе не разложить своего любимого посреди зала, на глазах у обезумевшей толпы… Хотя нет, ничего ему это не стоило. Даже в степени крайнего возбуждения Игорь никогда бы не позволил унизить своего омегу таким поведением. Он просто подхватил разомлевшего Никиту на руки и понес к машине. По дороге к ним подбежал тренер, сунув одежду Перова и выигранный им кубок в руки Свиридова. А Игорь взгляда не мог отвести от счастливых глаз омеги. — Я люблю тебя, — прошептал он. — Я люблю тебя, — ответил ему лучащийся радостью Никита. До дома ехали молча, в уютной тишине. Закрыв дверь, Игорь вжал любимого в стену и жадно поцеловал. Он быстро освободил Никиту и себя от одежды и перенес разомлевшего омегу на кровать, где стал покрывать его нескончаемыми поцелуями, исследовать каждый уголок столь желанного тела. И с удивлением замер, увидев полное отсутствие эрекции у Никиты. — Я тебе совсем неинтересен, — горько заметил он, перестав трогать омегу, и лег рядом с ним, уставившись в потолок. — Конечно интересен, — испуганно подорвался Никита, нависнув сверху, — просто у меня еще ни разу не было течки, и я еще не могу испытывать желания. — Но тебе же уже… Как же так? — забеспокоился Игорь. — Это все решается. Просто надо принять необходимые таблетки, и организм оживет. Я просто не считал нужным это сделать раньше. — Ну, это многое объясняет, — проговорил Игорь, нежно улыбаясь и поглаживая лицо Никиты кончиками пальцев. — Но надо было сказать об этом раньше. Мы же два года потеряли, — досадливо пробубнил он. — Как ты себе представляешь, я должен был тебе об этом сказать? Пошли в кино сегодня, а, кстати, у меня еще ни разу течки не было. Так, что ли? — Может, и так. А почему не принял таблетки раньше? — Я не хотел лишних проблем. Ненужного внимания неинтересных мне альф. Становиться зависимым от феромонов. Терять время в дни течки. — Тебе очень понравится терять это время. Я тебе обещаю, — Игорь обнял голого Никиту и укрыл одеялом. — Давай спать. — А как же ты? — обратил внимание Никита на признак не схлынувшего возбуждения, упирающийся в ложбинку между ягодиц. — Давай я смою с себя спрей, и тебе полегче станет. И приму, наконец, эти таблетки. — Ты прав, так мне не уснуть. Как же я хочу тебя, — Свиридов начал жадно целовать шею омеги, достигнув позвонка, стал спускаться ниже, но резко себя одернул. — Иди, а то я не отвечаю за себя. — Ты как омега нелогичен, — весело подмигнул Никита. — То спать со мной собрался, то уходи говоришь, — и искушающе улыбнулся, как во время танца. — Лучше не провоцируй меня, — зарычал Игорь, — я и так держусь из последних сил. — Все, понял, уже иду, — стройное, до боли желанное тело скрылось в ванной комнате. Игорь перевернулся на спину. Как держать себя в руках? Сегодня, пожалуй, лучше будет ночевать у себя в комнате. Звук льющейся воды замолк, и из ванной показался теплый и домашний Никита, одетый в пижамные штаны и кофту. Он, как ласковый котенок, забрался под бок к Игорю и поднял свое красивое личико, уткнувшись почему-то холодным носиком в скулу возбужденного альфы. Свиридов жадно стал разглядывать столь родные черты, нежно провел своей большой ладонью по гладким щечкам, легким прикосновением затронул ключицы с медальоном во впадинке между ними, подаренным им же год назад, и ласково дотронулся до манящих губ своими. Поцелуй тягучий, медленный грозил перетянуть альфу через точку невозврата. — Я уйду, — хрипло прошептал он, — а не то я не смогу сдержаться. Душ немного остудил пыл. Ну и не только душ, но и правая рука. Дальше пребывать в ванной комнате не имело смысла, он и так уже стал столь же чистым, как наша сборная на Олимпийских играх. Никита спал сном младенца, не подозревающего о наличии рядом озабоченного хищника. И как бы ни было тяжело сдерживать себя, Свиридов просто не смог уйти в свою комнату. К Никите тянуло с непреодолимой силой, поэтому альфа просто лег рядом, прижавшись к теплому родному телу, и как ни странно, но тут же крепко заснул.