Всегда остаётся завтра

Наступил второй день Нового года. К этому времени Николь уже была сыта по горло своим одиночным заточением и сделала то, чего хотела. В холодный и ветреный день, вооружившись помощью Гугла, она слетала на Окинаву. Океанариум Окинавы был забит преимущественно семьями с детьми, и Николь показалось странным такое столпотворение в первый же день после новогоднего праздника. В сталактитовой пещере Гёкусендо Николь понравилось больше всего. Возраст пещеры около 300 000 лет. А вот испугалась девушка ресторана Naha harbour diner, который располагается на верхушке высохшего дерева, на высоте 6 метров от земли. За чашечкой кофе ее не покидала мысль, что дерево сломается и заведение рухнет вниз со всеми посетителями. Сколько бы Николь ни одергивала себя от мысли одиночества, все равно она возвращалась к Тору, и она вспоминала, как он обрадовался идее поехать с ней. Правда, это прозвучало еще до того, как он поцеловал ее, поэтому не исключено, что в тот момент он был готов согласиться на что угодно. Николь могла не обманывать себя тем, что он все еще у родителей, потому что, когда уезжала утром, заметила его серебристый внедорожник, припаркованный в глубине автостоянки. Тору был дома. Николь повернулась, украдкой подсмотрев за парочкой подростков за соседним столиком, которых интересовала прелесть ощущений во время поцелуя, чем окружающие. Колющая боль вдруг пронзила ее грудь. Может, приезд сюда был не самой удачной идеей, но сегодня Николь не могла остаться дома. В день своего рождения. С круглым счетом 2–0. Она еще не получила поздравления от родителей и решила, что они пришлют эсэмэску или письмо, но к тому времени, как она покидала этот прелестный остров около четырех полудни, от них так ничего и не пришло. Да, это ужалило похлеще медузы. Будучи в Токио, Николь остановилась у кафе неподалеку от дома и выбрала свой любимый торт-мороженое. Она не была фанатом мороженого, но хрустящая прослойка в этом торте была просто божественной. С кусочком торта девушка свернулась калачиком на диване, заснув неприлично рано. Проснулась Николь часа в четыре или пять утра, с тяжелой головой, ничего не соображая. Заставив себя подняться, рыженькая поморщилась от пульсирующей боли в висках. Решив, что все из-за того, что спала на диване в неудобной позе, она встала и прошлась по комнате. — Ой-ой-ой. — Накадзима прижала ладонь ко лбу, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Она вся горела. Неужели так вспотела? Девушка побрела в спальню, чтобы переодеться, но дошла только до середины коридора, прежде чем ее понесло в ванную. — О боже, что со мной, — пробормотала Николь. Спазмы скрутили живот, и она упала на колени, успевая поднять крышку унитаза. Торт-мороженое и все, что она съела за день, хлынуло из нее бурным и быстрым потоком. Когда ей показалось, что все утихло, Николь привалилась к ванне, прижимаясь щекой к прохладному кафелю. Наступило облегчение, но ненадолго. Живот опять скрутило, и девушка еле успела доползти до унитаза. Это уже было серьезно. Бог наказал ее самым отвратительным вирусом гриппа. Где она могла его подцепить? Но разве это имело значение? Нет, конечно. Ничто уже не имело значения, пока Николь валялась на холодном кафельном полу, вжавшись в него щекой, на которой уже, наверное, отпечатался мозаичный узор плитки. Рыженькая понятия не имела, сколько времени прошло. Она знала только, что ей необходимо лекарство, что-нибудь из аптеки. Да, пожалуй, это идея. Аптека. Куриный бульон. «ТераФлю». «Пепто…» Шатаясь, девушка потащилась обратно в гостиную. Стены, казалось, дразнили ее, кривлялись и дергались. С приключениями, но она все-таки нашла кошелек и ключи и двинулась к двери. Как только Николь открыла ее, в животе что-то угрожающе забурлило. Девушка выронила кошелек и ключи и бросилась обратно. Стены плясали. Нехороший знак. Николь сделала пару шагов, и ноги вдруг отказали. Они просто перестали работать. Все кончено. Она отодрала от пола онемевшие конечности, поползла в сторону кухни — хватило мозгов не блевать на ковре — и сумела добраться до раковины. Подтянувшись на руках, Николь склонилась над мойкой, и ее вывернуло наизнанку, пока слезы не побежали по щекам. Наконец, когда буря, казалось, прошла, Накадзима соскользнула вниз, привалившись спиной к тумбе под раковиной. Ладно. Аптека отпадает. Значит, остается постель. Она уже не помнила, то ли она растянулась, то ли упала, но она опять лежала на холодном полу. По крайней мере, на кухне было просторнее. Глубокая боль поселилась в ее мышцах и костях. Голова пульсировала так сильно, что больно было открыть глаза, как и сосредоточиться на чем-то, кроме этой боли. В горле будто шуровали шерстяной щеткой. Мозги хлюпали, словно грязное болото. Уже ничего не имело смысла. Николь слышала, как где-то далеко чирикнул телефон, а потом он звонил, звонил… и звонил. Мелькнула мысль, что это, возможно, ее мама с отчимом. Может, наконец вспомнили, что вчера был день рождения их дочери. Наверное, Николь заснула, потому что далеко-далеко раздавался стук. И девушке показалось, что она слышит, как открывается дверь гостиной. Ей уже было все равно, кто это ломится, пусть даже маньяк-убийца. Она была рада любому, кто мог бы избавить ее от этих мучений. — Николь? — Пауза. — О мой бог. Убийца знал ее имя, да еще и был набожным? Как мило. Прохладные руки легли на ее лоб. — Николь, боже мой, что с тобой? Голос убийцы напомнил Николь Рику, значит, это был не убийца. Рыженькая с трудом разлепила веки и посмотрела сквозь щелки. Ее лицо было размытым. Но вот оно приобрело очертания, и в нем проступала тревога. — Грипп, — пробормотала больная. — У меня грипп… — Вот почему такая вонь, как будто здесь блевали после вечеринки. Николь поморщилась. — Брр. — Да уж, брр. Иначе не скажешь. Николь услышала, как что-то упало на пол, и прохладные руки исчезли. Открылась дверца холодильника, и чудесная прохлада пролилась на пол и на больную. Она была на небесах. Дверца захлопнулась, и Рика вернулась к подруге с водой. — Тебе необходимо много пить. Давай, я помогу тебе сесть. Что-то бормоча, она попыталась оторваться от пола, но руки Николь были слишком слабы. Она обхватила ее одной рукой и прислонила к дверце шкафа. У ее сухих губ появилась бутылка воды. — Нет. — Николь хотела оттолкнуть Рику, но не смогла пошевелить рукой. — Ты… заразишься…твой малыш… — У меня прививка от гриппа, так что не дрейфь. Пей воду, Николь. Выпей все. — Она снова поднесла бутылку к губам подруги, и вода полилась в рот, царапая ее разодранное горло. — Больно, наверное, да? Сейчас выпьешь эту воду, и я сбегаю в аптеку за лекарством, хорошо? Похоже, у тебя жар. — Она прижала ладонь к ее лбу. — Точно, вся горишь. Кажется, Николь выпила воду, а потом снова распласталась на полу. Все было как в тумане. Рика что-то говорила ей, она, наверное, отвечала. В какой-то момент она оставила больную на полу, а потом Николь снова услышала ее — там, в гостиной, — она говорила тихим голосом. Голова раскалывалась, и она не могла открыть глаза. Чьи-то руки подхватили Николь, оторвали от пола, и она как будто закачалась на волнах. Потом девушка пошевелилась, прижимаясь к чему-то теплому и твердому. Она застонала, стараясь повернуть голову. Знакомый успокаивающий аромат манил ее, убаюкивал, пока она не легла на что-то гораздо более мягкое и удобное, и на ее лоб опустилась влажная прохлада. Накадзима засыпала и просыпалась, иногда приходя в сознание, и тогда понимала, что она не одна. Кто-то сидел рядом на ее кровати, прижимая мягкую ткань к ее щекам. Она что-то бормотала, а потом снова проваливалась в сон. Наконец, ее глаза открылись, и она как будто вышла из комы. Свет, струившийся в окно, был слишком резким, и в голове еще пульсировала боль, но не такая, как раньше. Николь открыла рот, но тут же зашлась в кашле. Из коридора донеслись шаги, и в дверях появилась Рика, со стаканом воды в одной руке и кружкой в другой. — Ты жива! Слава богу, а то я уже начала думать, что ненароком убила тебя, заталкивая лекарства. Николь тупо уставилась на нее. — Я пила лекарства? — Да. — Она подскочила к ней и присела на край кровати. — Ты уже два раза приняла лекарство, и надо продолжать. Тебе необходимо выпить всю воду. А потом вот это — еще одно лекарство. Моя мама — кстати, медсестра, — сказала, что, поскольку температура поднялась вчера ночью, тебе уже должно быть лучше. И ты обязательно поправишься. — Вчера ночью? — Прикрыв рот рукой, больная снова закашляла, отставляя стакан с водой. Сначала надо было пережить этот приступ. — Который… час? Рика держала в руках дымящуюся кружку. Николь уже улавливала аромат лимона. — Который час? Дорогая, ты лучше спроси, какой сегодня день. Суббота. Николь едва не поперхнулась водой. — Я что же… вырубилась… на целые сутки? — Сутки и еще полдня, — сочувственно произнесла она. — Когда я отправила тебе сообщение, а потом позвонила и ты не ответила, я забеспокоилась. Поэтому и прискакала сюда. Ты была в жутком состоянии. Мама сказала, что это, скорее всего, из-за обезвоживания. Допив воду, Накадзима поставила стакан на тумбочку и взяла у подруги кружку. Подступил очередной приступ кашля, и она чудом не облилась. — Ты что же… оставалась здесь все это время? — Не совсем. У меня был помощник. — Спасибо тебе, — сказала она. — Правда, я так тебе благодарна. Сейчас так бы и валялась… на полу, если бы… не вы с Такой. Она замотала головой. И вдруг до Николь дошло что-то очень важное. Она оглядела себя. На ней была пижамная кофта с длинным рукавом. Бюстгальтер тоже был на месте, как и пижамные штаны. Но — о боже — браслета не было. Николь слишком резко оторвала голову от подушки, и боль хлестнула по лицу. Браслет лежал на тумбочке. — Ты? — И да, и нет, — сказала она, поигрывая конским хвостиком на своей макушке. — Я помогала тебе надеть штаны. — Тогда кто?.. — В животе что-то оборвалось, и Николь подумала, как бы не пришлось снова бежать в ванную. — О боже… Рика подмигнула. — Только не злись на меня, Николь, но я не знала, что делать. Я никак не могла поднять тебя с пола из-за своего положения. Ты хоть и миниатюрная, но весишь целую тонну, а у Таки мышечная масса меньше, чем у меня. Согласись, Тору живет напротив, так что это был самый удобный вариант. О господи, ее ослабленный мозг был не в силах переварить этот клочок информации. Если не Рика снимала с нее зловонный свитер, тогда это должен был сделать Тору, и, значит, это он положил браслет на тумбочку. Николь закрыла глаза. — Тебя что, опять блевать тянет? — Нет, — хриплым голосом произнесла она. — Значит… значит, Тору был здесь? — Он отнес тебя в постель и оставался с тобой, пока я бегала в аптеку, — сказала она, закинув ногу на ногу. — Когда я вернулась, он тебя уже переодел и божился, что не разглядывал твои прелести. Зато я его прелестями налюбовалась от души. Он все время был без рубашки. Хоть я и открыла все окна, чтобы выветрилась твоя вонь. Ее вонь. И Тору был в ней по уши. — Он ухаживал за тобой, как заправский медбрат. Обтирал тебе лицо влажной салфеткой, снимая жар. — Рика мечтательно вздохнула. — Он даже остался с тобой, пока я убиралась. — Спасибо тебе, — снова сказала Николь, допивая чай. — Правда, большое спасибо. Я перед тобой в долгу. — Это точно. — Она хитро улыбнулась. — И перед Тору — куном тоже. Рыженькая рухнула на подушки, закрывая глаза. — Готова спорить, ты умоляла его прийти сюда. — Нет, — ответила она и ткнула подругу ногой, пока она не открыла глаза. — Мне даже не пришлось ничего объяснять. Он бросил все свои дела и сразу прибежал на помощь. * * * Медленно тянулись недели, и Николь часто видела Тору в студии. И каждый раз, когда она встречала его, он был с Масато или, как накануне, с Мисаки. Стоило Николь увидеть его с ней, как мерзкое, гадливое чувство поселялось у нее в животе. Девушка не имела права на такие чувства. Она это знала, только вот ничего не могла поделать с желанием прибить Мисаки ударом карате. Но это было не самое худшее в их с Тору мимолетных встречах. Когда он замечал ее, и если их взгляды встречались, он всегда отворачивался. Словно они и не были друзьями в течение почти пяти месяцев и у них не было интимных моментов. Он вел себя так, будто они с Николь вообще незнакомы. Это напомнило рыженькой о том, что стало с ее студенческими друзьями после той вечеринки. Их дружба оказалась как будто стертой из памяти. В пятницу подвернулся случай. Тору был один, когда шел через дорогу в сторону студии. Опустив голову, засунув руки в карманы своей толстовки. — Тору — кун! — Николь так неожиданно выкрикнула его имя, что это вызвало у нее душераздирающий приступ кашля. Он остановился, поднимая голову. Зелёные волны торчали из-под вязаной шапки. Николь с трудом преодолела пешеход от кафе к студии, изнемогая от боли в груди и ногах. Запыхавшись, она остановилась перед ним. — Извини, — прохрипела девушка, судорожно заглатывая воздух. — Один момент, отдышусь только. Он сдвинул брови. — Ты страшно хрипишь. — Да, Черная смерть идет по пятам. — Николь прокашлялась, заставляя себя взглянуть на него. На какое-то мгновение, пока она смотрела в эти ясные карие глаза, она забыла, зачем его остановила. Что-то промелькнуло в его лице, и он отвел взгляд в сторону, стиснув зубы. — Мне надо бежать на запись, так что… Тору торопится в студию? Апокалипсис был не за горами. Николь поборола желание развернуться и уйти, потому что было до боли очевидно, что ему неинтересен этот разговор, но она решила держаться до конца. Она была в долгу перед ним. — Я просто хотела поблагодарить тебя за то, что помог Рике, когда я заболела. Он плотно сжал губы, разглядывая что-то вдали. — Мне это ничего не стоило. — Но для меня было важно, — тихо произнесла Николь в надежде, что он посмотрит на нее. — Так что спасибо тебе. Ямасита сухо кивнул, а потом глубоко вдохнул. Он скользнул по девушке взглядом и снова отвел его в сторону. Его плечи напряглись. — Пожалуйста. — Что ж… — Николь растерялась, не зная, что сказать. Все, что приходило в голову, нельзя было произносить вслух. Какая она сука. И как ей жаль, что он увидел шрам. — Я должен идти, — наконец сказал он и поспешил к боковому входу в здание, где на крыльце курили Рёта с Томоя. — Увидимся. — Мне очень жаль! — выпалила она с замиранием сердца. Тору обернулся, его глаза сузились, и он как будто ждал чего-то, но потом тряхнул головой. — Мне тоже. Николь снова не остановила его. Слезы обожгли ее горло, и Николь каким-то чудом добралась до своего кабинета. Утро прошло как в тумане, и, когда Николь встретилась с Рикой и Такой за ланчем, Николь слушала их вполуха, тупо ковыряя свой сасими. Думаю, ребята уже к этому привыкли, потому что не цеплялись к подруге. Когда Николь с Рикой шли обратно в студию, Николь рассказала ей о своей встрече с Тору. — Он больше и знать меня не желает. — Я так не думаю, Николь. — О, это так. Ему не терпелось отвязаться от меня. Даже сказал, что не хочет опоздать на запись. Мне ли не знать, что Тору на это плевать. Девушки остановились у здания, и Рика глубже натянула шапку, прикрывая уши. — Хочешь знать мое мнение? — Да. Она зябко похлопала руками в перчатках и погладила свой животик. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, верно? Поэтому я просто скажу начистоту. Ты избегала Тору с самого Дня благодарения, и мне, как и ему, и Будде, уже ясно, что именно этого ты добивалась. Чтобы он просто отстал от тебя. Николь открыла рот, но что она могла сказать? Она действительно этого хотела. — Он так и сделал. Ты не можешь винить его. Парню еще надо как-то пережить все это, понимаешь? — Она поджала губы. — И после такого бойкота, что ты ему объявила, ему, видимо, не очень-то и хочется разговаривать с тобой. — Я знаю, — призналась рыженькая. — Просто… — Ты наконец-то очухалась и теперь боишься, что поезд ушел? Неужели она была права? Николь надеялась, что нет. По крайней мере, пока она не очухалась, ей было не так тревожно. — Дай ему время, — сказала она, обнимая подругу за плечи. — Если он не объявится, тогда и посылай его к черту. — Пошлю к черту, — повторила Николь, хотя думала совсем о другом. Рика крепче обняла ее, на сколько позволял пятый месяц беременности. — Умница, девочка. * * * В пятницу вечером Николь сидела дома, вчитываясь в юридические бумажки и понимая, что это совершенно другой язык, придуманный исключительно для того, чтобы заморочить людям голову. Девушка все никак не могла сосредоточиться, и тому было немало причин. Не раз она ловила себя на том, что тупо пялется в телевизор, не замечая, что происходит на экране, в то время как мысли ее разбредаются в разные стороны, но чаще всего возвращаются обратно к Тору. Ее уже тошнило от самой себя. Телефон вдруг залился трелью из глубины ее сумки. Выловив его, Николь взбодрилась, когда увидела, кто звонит. Ее брат. — Алло, — произнесла Николь. Короткая пауза. — Ты взяла трубку? — А почему нет? — Прозвучало нелепо, даже для нее. — Ты же мой родной старший братишка? В чем дело, Дима? — Ты прочитала мое письмо? — Прости, Димусь. Я очень занята, работа и все такое… — Девушка встала и подпихнула сумку ногой под журнальный столик. — Ну, что там у тебя? С папой все хорошо? Было слышно, как Дима вздохнул. — Ты действительно ничего не знаешь? Разве мама не пыталась связаться с тобой? Рыженькая фыркнула. — Хм, нет. Она забыла даже про мой день рождения. — Мне очень жаль, — ответил он. — Я тоже совсем замотался. Прости, сестрёнка. С прошедшим тебя. Я думал, что они с кузеном, возможно, пытались рассказать тебе о том, что там у них происходит. Это некоторым образом касается и тебя. Николь нахмурилась, проходя в кухню и доставая из холодильника газировку. — Какое отношение ко мне имеет то, что происходит там? Повисла пауза, а потом взорвалась бомба. — Речь о Хару Ли. Он арестован. Банка с газировкой выскользнула из ее пальцев, звонко ударилась об пол и покатилась под стол. Она так и застыла перед холодильником. — Что? — Он арестован, Николь. Я думал… не знаю… я думал, ты захочешь это знать. У Николь подкосились ноги, и пришлось одной рукой вцепиться в кухонную стойку. Стены покачнулись, как будто она опять была больна. — Николь, ты здесь? — Да, — сказала девушка, сглатывая. — Что случилось? — Это было еще в начале лета, но всё держали в тайне до середины августа, когда он и был арестован. Там была вечеринка. Как я слышал, были и малолетки, — объяснил Дима, и Николь закрыла глаза. — И одна девушка, с которой ты училась. Кажется, она на год младше тебя. Бриттани Хоксворд. Николь вспомнила, что ее имя промелькнуло в одном из писем кузена, но она тогда предположила совершенно другое. — Что… он сделал? Дима ответил не сразу. — Ему предъявлено обвинение в сексуальном насилии и в ряде других преступлений. Суд состоится в июне, но пока его выпустили под залог. Перспектива у него мрачная. Слишком много доказательств. Я знаю об этом только потому, что отец Хару звонил нашему с тобой отцу с просьбой представлять интересы сына в суде. Наш старик отказался. Я хочу, чтобы ты это знала. Интересно, что она должна была сказать на это? Спасибо, что не стал защищать ублюдка? Она вообще не знала, что говорить. Она была ошеломлена. Николь всегда мучил вопрос: что, если ее молчание позволит Хару проделать с кем-то другим то же, что он сделал с ней? Она очень надеялась, что этого не произойдет, молила бога, чтобы это не повторилось. — Девушка, которую он… изнасиловал, обращалась к нашим родителям. Николь не знала, что ее больше потрясло: то, что эта девушка связывалась с ее семьей, или то, что Дима произнес вслух слово «изнасилование». — Что? Почему? Я же ничего не сказала. Я сдержала свое… — Я знаю, Николь. Я знаю, что ты ничего не сказала, но она училась в том же колледже, что и ты. Она слышала сплетни о тебе и Хару, ну, и сразу сообразила, что к чему. Сначала она обратилась к нашим родителям, и я уверен, ты догадываешься, как они ее «встретили». Девушке нужно было сесть, пока она не рухнула на пол. — Когда они отказались даже выслушать ее, она пришла ко мне. — Дима помолчал. — Я ничего не рассказал ей, Николь. Это не мое дело, но я думаю, что она попытается встретиться с тобой. Даже не представляю, где она раздобыла твою почту и телефон. — Не думаю, что она их знает. — Николь плюхнулась на диван. — А девушка? Она… в порядке? Я имею в виду, как тебе показалось, с ней все в порядке? Армеев прочистил горло. — Честно? Нет. Потирая лоб, она медленно выдохнула. — Конечно, нет. Глупый вопрос. — Я подумал, может, ты бы… э-э… проверила свою электронную почту. Мне показалось, что ей действительно очень нужно поговорить с тобой, а это было еще в августе. — Я не могу ей ничего сказать. Если я это сделаю и все всплывет наружу, его семья засудит и меня, и наших родителей на миллионы. — Комок желчи поднимался в горле. — Это условие сделки о неразглашении. — Я знаю, — сказал Дима. — Но, еще раз повторю, я просто подумал, что тебе следует знать, что здесь происходит. Голова уже настолько опухла от информации и мыслей, что рыженькая с трудом выудила единственный вопрос, который хотела задать. — И что обвинение? Ты думаешь, суд его поддержит? Он отправится за решетку? — Судя по тем материалам, что видел отец, все очень серьезно. Он сядет, Николь, по крайней мере, на несколько лет. У нее распахнулись глаза. Облегчение накатило мощной волной, и будто камень упал с души, и она снова могла дышать полной грудью. Никогда, даже в самых смелых мечтах, Накадзима не представляла себе такого финала. Хару не ответил за то, что сделал с ней, но справедливость восторжествовала. Наконец-то. Ее только мучило сознание того, что это произошло с другой девушкой, которой, наверное, пришлось выдержать немалое давление со стороны семейства Ли, но ее это не остановило, и она пошла до конца. Облегчение сменилось чувством вины и стыда. А что, если бы она сказала «нет» своим родителям? Что, если бы не отступила? Тогда и с Бриттани не случилась бы эта беда. И одному богу известно, сколько других девчонок стали жертвами подонка. От этой мысли Николь стало не по себе. — В любом случае, — раздался в трубке голос Дмитрия, — я просто хотел, чтобы ты знала. — Спасибо, — сказала она. И это было искренне. — Извини, что не отвечала так долго. Я думала… впрочем, неважно, что я думала. — Я знаю, что́ ты думала. На самом деле я редко давал тебе повод думать обо мне иначе. — Он выдержал паузу, а Николь от удивления открыла рот. — Послушай, я хочу попросить у тебя прощения. — Что?! — Все эти годы… ну, я толком не знал, что произошло на самом деле, но должен был вмешаться, — сказал он. — Я виноват перед тобой. Я же твой старший брат. Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через все это. Николь душили рыдания. Собственно, ничего сверхъестественного не произошло. Дима был исключен из ее воображаемого «черного списка», но эти простые слова покаяния зажглись, словно яркий маяк в самой темной ночи. Ее пальцы дрожали, сжимая телефонную трубку. Она крепко зажмурилась, но слезинка все-таки пробилась наружу. — Спасибо, — хрипло прошептала Николь. — Спасибо тебе. Я люблю тебя, братишка.