Всегда остаётся завтра

Николь провалялась в постели весь четверг и пятницу, придавленная тяжелым одеялом гнетущего, удушающего чувства. Она все разрушила. Капитально. Как мантру она повторяла это вновь и вновь, проникаясь жалостью к себе. Это было правдой, и других слов девушка не находила. Не о таком весеннем отпуске Николь мечтала. Зарывшись головой в подушки, она не подходила к телефону. Потому что не хотела сделать себе больнее, убедившись в том, что звонит не Тору. Да и бессмысленно было бежать к телефону. Она знала, что он не позвонит. И это когда у нее уже не оставалось никаких сомнений в том, что она любит его. Это была вовсе не влюбленность, а настоящая любовь, но Николь не смогла ее удержать, и она утекла, как вода, просочившись сквозь пальцы. А кольцо, которое оставил Тору, добивало Николь изнутри. Она потеряла Тору. Он доверял ей, а она оскорбила его недоверием. Если бы в ту ночь Николь открылась ему, между ними все сложилось бы по-другому. Но она опять промолчала, как молчала все эти годы. В субботу, в какой-то момент, глубокая, пронзительная горечь пробудила в Николь неведомую дремавшую силу. Девушка скинула одеяло и встала посреди спальни, дыхание вырывалось из груди судорожными толчками. Оглядевшись по сторонам, Николь схватила с тумбочки флакон с лосьоном и швырнула его через всю комнату. Он ударился о дверцу шкафа и с грохотом упал на пол. Но этого ей было мало. Она схватила другую бутылочку и размахнулась сильнее. Эта влетела в стену, треснула штукатурка. Прощай, ее депозит за сохранность стен. Но ей было все равно. Злость поднималась и окутывала Николь горячим паром. Она стащила с кровати одеяло и простыни. Следующим атаке подвергся ее гардероб. Она ненавидела все эти скучные свитера, водолазки, кардиганы, мешковатые рубашки. Она ненавидела все, но больше всего ненавидела себя. С истошным криком Николь срывала одежду, и голые вешалки с грохотом сыпались на пол. Глазами, полными слез, она оглядывала комнату, присматривая следующую жертву. Все, что осталось в спальне, было кольцо. Кольцо, лежащее на прикроватной тумбочке. Но она не могла и пальцем к нему притронуться. Ни картин на стенах. Ни обоев, чтобы содрать. Не было ничего. И Николь еще больше разозлилась — на себя. Выйдя в коридор, она прижалась к стене, крепко зажмурилась. Тяжело дыша, она с силой ударилась головой об стену, и крик замер в горле. Молчание убивало ее. Но больше-то у Николь ничего и не было. Ее всегда окружало молчание. И тишина. Молчи. Делай вид, что ничего не случилось, все хорошо. И чем же обернулось для нее это молчание? Николь сползла по стене на пол и открыла глаза. Они были сухими и колючими, как и ее душа. Кого она должна была винить за это? Хару? Его родителей? Своих родителей? Впрочем, какое это имело значение. Ни разу в жизни Накадзима не осмелилась выступить против матери и отчима и сказать им все, что она думает. Девушка просто замкнулась в себе и приняла все как должное, а потом попросту сбежала. Только вот бегство, похоже, уже не спасало. Собственно, оно никогда не спасало, и сколько же времени ей потребовалось, чтобы это понять? Пять лет, почти шесть уже? И сколько миль? Тысячи? Поток ее мыслей прервал телефонный звонок, донесшийся из гостиной. Поднявшись, Николь поплелась за мобильником, и знакомое покалывание в затылке подсказало ей, что звонит НЕИЗВЕСТНЫЙ. Она схватила трубку и нажала прием вызова. — Что? — произнесла она дрожащим голосом. Ничего. Опять это молчание, будь оно проклято. — Какого черта тебе от меня нужно?! — рявкнула Николь. — Что? Нечего сказать? Тебе доставляет удовольствие вот уже девять месяцев донимать меня своими звонками и сообщениями? Думаю, тебе все-таки есть что сказать. Еще одна долгая, мучительная пауза, а потом: — Не могу поверить, что ты взяла трубку. Ее глаза расширились. Голос принадлежал девушке. Выходит, все это время Николь звонила и присылала письма девушка? Девушка. Не знаю, чего она ожидала, но уж точно не этого. Николь смогла произнести всего лишь слово. — Зачем? — Зачем? — Девушка закашлялась сухим смехом. — Ты даже не догадываешься, с кем говоришь? Ты что же, не прочитала ни одного моего письма? Ни одного? Что такое? Она задает ей вопросы? — Когда я увидела тему в паре писем, решила не мучить себя. — Я отправляла тебе письма с самого июня, пытаясь поговорить с тобой. В моих первых двух сообщениях не было ничего плохого. Если бы ты прочитала хоть одно из них, ты бы сама увидела. Да и потом, с чего вдруг я поверю, что ты не читала моих писем, зная о том, как ты любишь говорить правду? Плюхнувшись на диван, Накадзима нахмурилась. — Кто ты? — Господи, это просто невероятно. Меня зовут Бриттани Хоксворд. Ее глаза чуть не выкатились из орбит. — Бриттани? — Судя по голосу, тебе знакомо мое имя. Значит, ты все-таки читала письма. — Нет, мой брат рассказал мне о тебе. — Она снова была на ногах и ходила по комнате из угла в угол. — Я не читала твои письма. Поверь, я не лгу. — Что ж, если так, тогда это первый случай, когда ты говоришь правду, — сказала она, и Николь расслышала, как хлопнула дверь. Она не знала, что еще говорить. Потрясение будто лишило девушку дара речи. — Я не знаю… Господи, мне так жаль, что ты… — Даже не смей извиняться передо мной, — перебила она ее голосом резким и звенящим. — Для меня твои сожаления и извинения — пустой звук. Жадно глотая воздух, Николь покачала головой, что было глупо, конечно, потому что она не могла ее видеть. — Ты гадкая лживая шлюха. Это из-за тебя… — Послушай! Серьезно. Ты называешь меня шлюхой? Но ты же сама знаешь, что это вранье. — Ее рука крепче сжала телефон. — В твоих отвратительных эсэмэсках и письмах — только ложь, ничего больше. И я никак не могу понять, зачем ты это делаешь? — Зачем?! — Ее голос взвился до крика. — Ты что, серьезно?! — Да! Николь слышала ее дыхание в трубке. — Скажи мне только одно. Что было правдой? То, что ты рассказала полиции, или то, что всем рассказывал Хару? Накадзима жадно ловила ртом воздух. — Ответь, Николь! И если это было правдой, почему ты сняла свои обвинения, зная, на что он способен? Ты должна была знать, что он извращенец и снова попытается это сделать. Ее плечи поникли, и Николь прошептала: — Ты не понимаешь. — О, я очень хорошо понимаю. Как бы то ни было, ты — лгунья. — Дыхание Бриттани хрипом прорывалось в трубку. — Знаешь, почему я обратилась к тебе? Потому что мне было необходимо поговорить с кем-то, кто прошел через это, кто пережил то же, что и я, и я думала… — Ее голос дрогнул. — Не важно, что я думала и зачем я это сделала. Ты даже не удосужилась прочитать хотя бы одно, всего одно письмо. Самое малое, что ты можешь для меня сделать, — это сказать мне правду. Николь закрыла глаза, уткнувшись лбом в ладонь. Ее мысли все еще были с Тору, и она никак не могла привести их в порядок. Да, кажется, приходило очень много писем с неизвестных адресов. В теме стояло ее имя или имя Хару. И Николь не открывала их, потому что не хотела снова погрузиться в прошлое, но она никогда не думала, что это пишет Бриттани. Но, даже если и зная, что это она, неужели Накадзима поступила бы по-другому? Захотела бы поговорить с ней? Решилась бы нарушить договор о неразглашении? Она бы солгала, если бы сказала «да». — Ты еще здесь? — спросила Брит. — Да. — Николь прочистила горло, поднимая голову. Комок в груди постепенно таял. — Я не лгала. — Так, значит, это было правдой? — Ее голос зазвучал ближе. — И ты сняла обвинения. Ее тело было напряжено как сжатая пружина. — Да, но ты… — Почему ты так поступила? — В ее голосе звучала боль. — Как ты могла? Как ты могла молчать столько лет? — Я… — Ты — трус. Ты цепляешься за свое молчание, потому что ты — трус! Ты все та же, испуганная девятнадцатилетняя девчонка, которая делает вид, что спустя годы справилась с этим! — Она кричала так громко, что Николь казалось, она глохнет. — Это произошло со мной, потому что ты не сказала правду! Ты можешь убеждать себя в чем угодно, но это правда. И мы обе это знаем! Брит бросила трубку. Николь сидела уставившись на экран мобильника. Злость все еще кипела в девушке, но какие-то слова Бриттани пробились сквозь эту пелену и достучались до ее разума. «Ты — трус. Ты цепляешься за свое молчание, потому что ты — трус! Ты все та же, испуганная девятнадцатилетняя девчонка, которая делает вид, что спустя годы справилась с этим!» Бриттани была права. Господи, как же она была права. Все эти годы Николь трусливо молчала, боясь произнести хоть слово. Она так боялась рассказать об этом даже Тору. Из-за этого он ушел, потому что тоже был прав. Она не отпускала свое прошлое, не понимая, что, пока не расстанется с ним, у нее нет будущего. Все эти годы она лишь притворялась, делала вид, что все хорошо, она совершенно счастлива, она выжила, она — победитель. Но это было не так. На самом деле Николь так и осталась жертвой. Бриттани не знала всей правды. Возможно, это ничего бы не изменило, даже если бы она узнала, но выжить — это еще не значит победить. Ее жизнь как раз и была унылым выживанием. Она просто сидела и ждала, что придет тот день, когда пережитое с Хару перестанет омрачать ее жизнь. Накадзима уронила голову в ладони. Ее глаза были полны слез. Николь думала о том, что могла бы поступить по-другому. Да, это не изменило бы того, что произошло с ней, но это изменило бы ее, особенно теперь, когда рядом не было тех, кто когда-то помешал ей справиться с ее бедой. И, если уж начистоту, самую глубокую травму Николь нанес не Хару. А ее мама с отчимом — и она сама. Чтобы двигаться дальше, Николь должна была бросить вызов тому, что случилось с ней. Сделать то, что не смогла сделать когда-то и за что теперь несла наказание. Между ними стояло не прошлое. Между ними стояло настоящее. Тору был прав. Повинуясь безотчетному порыву, Накадзима вскочила с дивана, взяла коробочку с кольцом и бросилась к двери, сама не зная, что делает. И только у порога его квартиры очнулась, и сердце забилось в горле. Возможно, уже было слишком поздно для них, но, если бы она рассказала ему — сумела объяснить, — это могло быть стать началом для нее. В любом случае этим Николь была обязана Тору. И она была в долгу не только перед ним, но и перед собой. Николь постучалась и вскоре расслышала шаги. Дверь распахнулась, перед ней стоял Тору. Он тотчас закрыл глаза, и, когда приготовился что-то сказать, девушка уже знала, что он попросит ее уйти. — Мы можем поговорить? — спросила она, и ее голос предательски дрогнул. — Прошу тебя, Тору-кун. Я не отниму у тебя много времени. Просто я… Его глаза распахнулись и тут же сузились, вглядываясь в девушку. — Ты в порядке, Николь? — Да. Нет. Не знаю. — Одна ее половинка хотела повернуться и бежать обратно, но она не позволила себе снова спасаться бегством. Довольно, набегалась. — Мне просто нужно поговорить с тобой. Глубоко вздохнув, он отступил в сторону. — Рёты нет. Испытывая облегчение от того, что он хотя бы не захлопнул дверь перед ее носом, Николь прошла следом за ним в гостиную. Тору схватил пульт, приглушая звук телевизора, и сел на диван. — Что происходит, Николь? — спросил он, и по его тону она догадалась, что он не ждет от нее честного ответа, и это больно ранило. Вдвойне больно от того, что у него словно и не было причин ожидать от нее честности. Николь присела на краешек кресла, не зная, с чего начать, и положила коробочку перед собой. — Всё. — И поначалу это действительно было все, что она смогла сказать. — Всё. Тору подался вперед, сдвигая бейсболку козырьком назад. Восхитительная привычка, которая говорила, что он весь внимание. — Николь, что происходит? — Я не была честна с тобой, и я очень виновата. — Задрожала нижняя губа, и девушка чувствовала, что не справляется. — Мне очень жаль, и у тебя, наверное, нет времени… — У меня есть для тебя время, Николь. — Он перехватил ее взгляд и задержал его. — Ты хочешь поговорить со мной, я здесь. Я всегда здесь. И я слушаю. Под его пристальным взглядом в Николь опять проснулся инстинкт жертвы. Бежать. Спрятаться. Но Тору не отпускал ее глаза, и внутри что-то щелкнуло, будто открылась запертая дверь. Было нелегко, но слова уже теснились в груди, рвались на волю. И она уже точно знала, что не побежит. В ней вдруг разлился покой, и, глотнув воздуха, Николь медленно выдохнула его вместе с первыми словами признания. — Когда мне было девятнадцать, я пошла на вечеринку по случаю Хэллоуина, — расслышала девушка собственный голос, звучавший, словно из подземелья. — Я была там со своими друзьями. Мы все были в костюмах, и там был этот парень. Это было в его доме и… он был старше нас на три года и дружил с моим кузеном. Николь сделала еще глоток воздуха, опуская взгляд на свои руки. — Он пользовался большой популярностью в колледже. Так же, как и я. — Сухой, невеселый смех вырвался у нее. — Это может показаться неважным, но так оно и было. Я никогда не думала, что такой, как он, может сделать… может оказаться таким. И, наверное, это была моя большая глупость или, как еще говорят, роковая ошибка, что ли. Не знаю. — Николь слегка тряхнула головой и снова подняла взгляд. — Я болтала с ним, выпивала, но я не была пьяна. Клянусь тебе, я не была пьяной. — Я верю тебе, Николь. — Тору на мгновение закрыл глаза, опустив голову на сцепленные под подбородком пальцы. — Что произошло? — Мы флиртовали, и это было весело. Знаешь, я ничего такого не думала. Он просто был хороший парень, симпатичный. В какой-то момент он усадил меня к себе на колени, и кто-то нас сфотографировал. Мы все дурачились. — Она снова хрипло засмеялась. — Когда он повел меня в одну из гостевых комнат на нижнем этаже, я тоже ничего не заподозрила. Мы просто сидели на диване и болтали. Потом он обнял меня. — Она все время растирала руки, надеясь, что это отвлечет ее от той боли, что нарастала в животе. — Поначалу я не возражала, но потом он начал делать неприятные вещи, и мне совсем этого не хотелось. Я просила его остановиться, но он только смеялся. Я плакала, пыталась вырваться, но он был сильнее меня, и, как только он уложил меня на живот, я уже вообще не могла пошевелиться, только умоляла его остановиться. Тору напрягся и замер, только мышца дергалась на скуле. — Он остановился? — Нет, — тихо произнесла Николь. — Что бы я ни делала, это его не останавливало. Прошло мгновение, и Тору выпрямился. Он как будто хотел встать, но вдруг передумал. — Он изнасиловал тебя? Закрыв глаза, она кивнула. Говоря об этом, она словно чувствовала на себе руки Хару. — Но я по-прежнему девственница. — Николь заставила себя открыть глаза. — Там он меня не тронул. Он насиловал меня… по-другому. Тору в упор смотрел на Николь, и она поймала в его глазах момент прозрения. Он все понял. Его руки сжались в кулаки. Задергались желваки на скулах. — Негодяй, — произнес он, почти не разжимая губ. — Тебе было девятнадцать, и он сделал с тобой такое? — Да. — Узел в животе затягивался все туже. Прошло еще мгновение, и Тору нервно пробежался рукой по волосам. — Черт. Николь. Я подозревал что-то. Я думал, что с тобой могло произойти что-то подобное. Она обхватила себя руками. — Ты догадывался? Он кивнул. — Просто по тому, как ты порой реагировала. Какой бывала дерганой, ранимой, но я надеялся, что все не так страшно. И, когда ты сказала, что до сих пор девственница, я подумал, что причина в этом. Что ж, вполне логичное объяснение. — Николь, поверь, мне очень, очень жаль. Ты не должна была пройти через это… — Его скулы опять напряглись, и ей показалось, что он порывается встать, но что-то его снова удержало. — Пожалуйста, скажи мне, что этот ублюдок сейчас сидит за это. — Сейчас — да. — Она перевела взгляд на экран телевизора. — Это долгая история. — У меня есть время. — Когда Николь промолчала, он снова заговорил, и в его голосе угадывалось напряжение. — Что еще, Николь? Пожалуйста, говори, потому что еще две секунды — и я заказываю билет в Киото. Я убью этого гада. Девушка устроилась в кресле, подтянула колени к груди. Сознавая, что еще не искупила свою вину перед ним, она снова набрала в грудь воздуха. — Когда все закончилось, мне кажется, он даже и не понял, что совершил что-то ужасное. Он просто бросил меня на этом диване, и, когда я смогла встать, первое, что мне хотелось, — это рассказать кому-то. Я знала, что мне нужно в госпиталь. Я была в таком… Николь до боли зажмурилась, когда судорога пробежала по ее телу. Что она пережила в первые минуты после того, как Хару ушел, было так же страшно, как и его зверское насилие. — Я не могла найти своих друзей, но нашла свою сумочку, и я пошла прочь из этого дома. Я шла и шла по улицам, пока не вспомнила, что у меня с собой телефон. Я набрала службу спасения. Николь уже не могла сидеть, поэтому встала и начала расхаживать по комнате. — Так я оказалась в госпитале, и меня осмотрели врачи. Приехала полиция, я рассказала им, что произошло, и это было правдой. — Конечно, это было правдой. — Его взгляд неотступно следовал за ней. — К тому времени как полицейские уехали из госпиталя, вечеринка уже закончилась, но Хару был дома. Его арестовали и привезли в участок. Я вернулась домой и два дня просидела в своей комнате, в колледж не ходила, но все узнали о том, за что арестовали Хару. — Николь остановилась перед телевизором. — А потом явились его родители. — Что ты имеешь в виду? Она снова начала ходить взад-вперед. — Его родители и мои, они были… и остаются… приятелями по загородному клубу. Все они очень заботятся о своем имидже и репутации. У моих мамы и отчима денег больше, чем можно себе представить, но… — Тяжелый ком подступил к горлу, перед глазами все поплыло. — Ли предложили им сделку. Если я откажусь от своих показаний и буду молчать, они заплатят мне и моим родителям баснословные деньги. Николь видела, как раздуваются его ноздри. — И твои родители послали их куда подальше? — Это был даже не вопрос, а скорее утверждение. Она рассмеялась, но ее смех больше походил на рыдания. — Они показали моим родителям фотографию с той вечеринки и сказали, что, если она попадет в суд, никто не поверит девочке в «костюме шлюхи, сидящей у него на коленях». И мои родители… они не хотели скандала. Они предпочли, чтобы все забыли о том, что случилось, поэтому согласились. — Боже правый, — хрипло прошептал Тору. — Все это произошло так быстро. Я никак не могла поверить в то, что слышу такое от родителей. Они и раньше почти не говорили со мной об этом, а тут… их так беспокоило, что скажут в обществе, когда все это вылезет наружу — фотографии и тот факт, что я выпивала. Я была ужасно напугана, растеряна, и, ты знаешь, я даже не уверена в том, что они вообще мне поверили. — Она откинула волосы за спину, приготовившись произнести то, чего больше всего боялась. — И я подписала бумаги. Тору молчал. — Я согласилась взять деньги, половину из которых перечислили на мой банковский счет, с тем чтобы, когда устроюсь на работу, я могла ими воспользоваться. И я согласилась забрать свое заявление и никогда не рассказывать о том, что произошло. — Она опустила руки, и они повисли плетьми вдоль тела. — Ты скажешь, что я страшный человек, да? — Что? — Брови Тору взлетели вверх. — Ты не страшный человек, Николь. Господи, твои родители должны были послать их ко всем чертям. Если кого и обвинять во всем, не считая того ублюдка, так это твоих родителей. Ты ни в чем не виновата. Девушка медленно кивнула и снова вернулась в кресло. — А тем временем в колледже меня начали травить. Судя по всему, в соглашении не было пункта о том, чтобы и Хару хранил молчание. И он уверил всех в том, что я солгала. Что я занималась с ним этим по собственной воле, а потом выступила с ложным доносом. Ему все поверили. Да и как же иначе? Ведь я забрала заявление. Я же не могла ответить. Колледж стал… моим страшным сном. Я потеряла всех своих подруг, все отвернулись от меня. Тору потер рукой челюсть. — Поэтому ты бросила музыку? — Да, — прошептала она. — Было невыносимо стоять на сцене, когда все смотрели на меня и перешептывались, а то и открыто говорили об этом прямо в моем присутствии. И тогда я сделала это… — Она подняла левую руку. — Моя мама была в бешенстве. Он уставился на нее, словно до него никак не доходил смысл ее последних слов. — Она разозлилась, потому что ты… — Он не договорил и лишь покачал головой. — Неудивительно, что ты не ездишь домой. — Вот почему я приехала сюда. Сбежала от этого кошмара. Я думала, что мне нужно только одно — быть от них как можно дальше. — То сообщение, которое я видел? Его прислал кто-то, кто знал о том, что произошло? Николь кивнула. — Кто бы ни придумал поговорку, что от прошлого не сбежишь, знал, о чем говорил. Желваки на его скулах снова пришли в движение. — Что еще происходит, Николь? Ты сказала, что этот Хару, — он с отвращением произнес это имя, — в тюрьме? Но кто тогда присылает тебе сообщения? Она наклонилась, прижимаясь лбом к своим ладоням. Волосы упали вперед, загораживая ее лицо. — Я получаю эти сообщения с прошлого августа. Просто думала, что это очередной мерзавец, и удаляла их. Мой кузен тоже пытался связаться со мной, но я и его письма не читала, потому что… ну, по понятным причинам. В зимние выходные, я поговорила со своим родным братом по телефону. Это было накануне того вечера, когда я пришла к тебе домой. — Когда шел бой? — Да. Он хотел сказать, что ему звонил мой кузен и просил передать, что Хару арестован за изнасилование уже другой девушки. Это случилось в начале лета. Мой брат попросил у меня прощения. Это много значило для меня, но… я тогда не знала, что эта девушка как раз и пытается достучаться до меня. — Набрав в грудь воздуха, она выложила ему все, что знала о Бриттани. Когда она выговорилась, Тору долго качал головой. — То, что с ней произошло, это ужасно, и я рад, что этот подонок отправится за решетку. Более того, его бы еще надо кастрировать, но ты не виновата в том, что случилось с ней, милая. Не ты же подталкивала его к тому, что он совершил и с тобой, и с ней. — Но то, что я смолчала, позволило ему снова это сделать. — Нет. — Тору встал, его глаза полыхали огнем. — Прекрати убеждать себя в этом. Никто не знает, что бы произошло, если бы ты не сняла свое обвинение. Ты сделала все, что смогла в той ситуации, Николь. Ты выжила. Она подняла голову. — Но в том-то все и дело, понимаешь? Я только тем и занималась, что выживала. Я не жила. Посмотри, что я сделала с нами. Да, это сделала я, только я одна! Я снова оттолкнула тебя. Его лицо смягчилось. — Но сейчас ты говоришь со мной. — Я позволила тому, что случилось со мной пять лет назад, снова сломать мою жизнь! И это когда мы были так близки! Я не боялась тебя, как не боялась и того, что будет больно. Тут другое. Я боялась, что, как только у нас все начнется, случившееся пять лет назад с Хару снова настигнет меня и разрушит мою мечту. Или я сама ее разрушу. Я — трус… была трусом. — Николь встала, обхватывая себя руками. — Но теперь уже слишком поздно, да? Я должна была рассказать тебе все это сразу, еще несколько месяцев назад, чтобы ты знал, во что ввязываешься, и я очень жалею, что не сделала этого. — Николь… Она уже не могла говорить, слезы жгли глаза, в горле бушевал огонь. — Я очень виновата перед тобой, Тору-кун. Я знаю, что мое запоздалое признание уже ничего не изменит, но мне было необходимо сказать тебе, что ты все делал правильно. Ты был идеальным, совершенством для меня. И я люблю тебя. — Ее голос сорвался. — Я знаю, что ты уже не сможешь смотреть на меня так, как раньше. Я понимаю. Тору уронил руки. Он выглядел не просто удивленным, он был потрясен, ошарашен, убит. — Николь, — прорвался его голос, тихий и нежный, и в следующее мгновение он уже стоял перед девушкой и держал ее лицо в своих ладонях. — Что ты сказала? — Что ты не сможешь смотреть на меня так же, как раньше? — Нет. До этого. Она шмыгнула носом. — Я люблю тебя? — Ты любишь меня? — Его глаза настойчиво заглядывали в ее. — Да, но… — Стоп. — Он покачал головой. — Неужели ты думаешь, что я смотрю на тебя по-другому? Я же говорю, я всегда чувствовал, что с тобой что-то произошло… — Но у тебя была надежда, что это будет что угодно, только не такое! — Николь попыталась вырваться, но Тору уже крепко держал ее за плечи, не позволяя двинуться с места. — Раньше ты смотрел на меня с надеждой, а теперь ее не осталось. — Неужели ты действительно так думаешь? И только это мучило тебя все это время, не позволяло открыться мне? — Все смотрят на меня по-другому, как только узнают об этом. — Я — не все, Николь! Для тебя я не все, с тобой я не все. — Их глаза встретились и уже не отпускали друг друга. — Ты думаешь, что у меня нет надежды? Надежды на то, что со временем ты справишься с этим? И прошлое больше не будет преследовать тебя, как все эти пять лет? Да я тот парень, который хочет сделать тебе предложение руки и сердца! Николь не знала, что сказать, но ее сердце забилось сильнее, когда его руки скользнули вниз по ее плечам. Он взял ее ладони и положил их к себе на грудь, прямо над своим сердцем. — У меня есть надежда, — сказал он, не сводя с нее глаз. — У меня есть надежда, потому что я люблю тебя — я полюбил тебя давно, Николь. Раньше, чем сам это понял. — Ты любил меня? Тору прижался к девушке лбом, и она почувствовала, как под ее ладонями сильно забилось его сердце, вздымая грудь. — Я люблю тебя. Ее сердце остановилось. — Ты любишь меня? — Да, родная. Выходи за меня. В этих словах была сила, но в правде была мощь. Что-то наконец обрушилось в Николь, словно не выдержал фундамент, сдавшийся под тяжестью прочной, непробиваемой стены. Ураган чувств вихрем закружился в ней, прорываясь наружу, и она уже не могла его остановить. Даже не пыталась. Слезы бурными потоками хлынули из глаз, и лицо Тору тонуло в них. Николь лишь расслышала его гортанный звук, когда он прижал ее к своей груди, крепко обвивая руками. Он держал ее в своих объятиях, что-то шептал, утешая, успокаивая. В какой-то момент он взял Николь на руки и понес в свою спальню. Он уложил ее на кровать и лег рядом, бережно обнимая и баюкая. Но слезы, раз вырвавшись на свободу, уже не могли остановиться. Они терзали ее уродливыми рыданиями, не давая ни вздохнуть, ни вымолвить слово. Но было что-то особенное в этих слезах, как будто каждая упавшая слезинка оплакивала все, с чем она наконец расставалась. Николь проливала слезы из-за Бриттани и всего, что ей пришлось пережить. Слезами она искупала свою вину перед Тору, которого заставила так страдать. Она плакала от счастья, потому что он любил ее, несмотря ни на что, и хочет связать с ней свою жизнь. И этими благодарными слезами Николь встречала свое выстраданное будущее.