Ловец снов

      Юдзуру сидел в одном из коридоров Хартвал-арены и, склонив голову к сложенным на коленях рукам, улыбался. А ещё чувствовал себя почему-то одновременно очень счастливым и... очень глупо. Он побарабанил пальцами по коленям и задал сам себе вопрос: «Может, нужно вернуться? Найти Шёму?»       Но он даже не мог прикинуть, сколько времени прошло с тех пор как...       Шёма тихо окликнул его в затенённом коридоре после вручения медалей за произвольную программу. Немного нервничал. Юдзуру обернулся и постарался беззаботно улыбнуться: ему было очень-очень здорово, он бы и не переставал, да только вид Шёмы был... волнующим нечто очень тёплое внутри. Шёма подошёл и остановился буквально в метре: кажется, освещение в коридоре стало ещё глуше. Юдзуру не знал, за что зацепиться глазами: посмотрит на губы — он их кусает, посмотрит на щёки — они призывно алеют, на глаза — из-под опущенных ресниц то и дело цепляешь взгляд. На волосы смотреть? Гнездо воронье. Наверное, самым правильным будет всё-таки продолжить так неясно начавшийся разговор.       — В чём дело?       Шёма замялся, поднёс руку к лицу, тут же убрал, переступил с ноги на ногу.       — Просто... насчёт твоих слов про мой персонал бест...       — Про поцелуй?       Юдзуру чуть не клацнул зубами. Он действительно грозился, но не думал, что Шёма вот так вот спросит об этом посреди пустого коридора, когда они будут одни. И сейчас, Юдзуру чувствовал, у снесённой победой крыши срывает последние тормоза. Шёма в ответ весь вскинулся, глазами захлопал, угукнул, тут же кивнул: видимо, для убедительности.       У Юдзуру немного пересохло в горле: зачем он это сказал? Сказал, чтобы увидеть реакцию Шёмы, узнать, что Шёма скажет, в шутку: хоть немного понять, как Шёма может реагировать на подобные предложения... Но Юдзуру не хватило фантазии предположить, что...       ― Ты... Ты хочешь, чтобы... знаешь, ты же не обязан. Ты правда хочешь... ― Юдзуру провёл ладонью по своей шее, ― чтобы я тебя поцеловал?       Кивнул.       Кивнул!       Этот... он кивнул в ответ!       Шёма сделал шаг в сторону, к стене, и у Юдзуру появился шанс облизнуть пересохшие губы: тот смотрел под ноги, отходя. Стоп. К стене? Ситуация всё накалялась. Если кто-то попрётся сюда, пока Юдзуру будет «расплачиваться», картинка перед его глазами предстанет маслом и сыром.       ― Просто я... никогда раньше... поэтому... А мне уже девятнадцать, так что...       Юдзуру тихо подходит, кладёт руку на его плечо, едва касаясь пальцами одежды: не спугнуть бы. Не напугать бы. Резким движением не огорчить бы... Он знает, что Шёма врёт. Врёт, пытаясь выдать это желание просто за интерес к действию, врёт, пытаясь облечь всё в целлофан с этикеткой: «Я никогда не целовался, но я думаю, что хочу получить такой опыт, и при этом я доверяю тебе, потому что ты мне ― как старший брат, и я был бы благодарен, если бы ты помог мне узнать, каково это». Шёма дышит взволнованно, под ноги смотрит, а потом делает глубокий вдох и взгляд на Юдзуру поднимает. Ситуация становится настолько интимной, что одна, но довольно убедительная частичка Юдзуру замечает на краю сознания: «Я бы тебе и кое в чём ином опыт подарил, если ты так хочешь». Шёма закрывает глаза и задерживает дыхание, когда Юдзуру руку с плеча перемещает к лицу и касается кожи кончиками пальцев. Долго, долго и не видно, что он делает: глупо как-то — глаза тогда зачем закрывать было? Открыть и посмотреть? А если передумает? Нет, лучше закрытыми оставить. Уши горят, аж почти больно. В висках колотит.       ...у Юдзуру мягкие, нежные и приятные губы. Влажные немного, не то что сухие губы Шёмы, которые, к тому же, наверняка ещё и шершавые или потрескавшиеся. Юдзуру целует долго, придерживая за подбородок, едва фиксируя ощутимым, но нежным касанием пальцев. И целует очень легко: лишь касаясь губами приоткрытых его губ, прижимаясь и словно... словно обнимая. Но у Шёмы сердце колотится где-то в горле, под самыми голосовыми связками, и от этого ему дурно, и в голову отдаёт, и, когда Юдзуру прихватывает его верхнюю губу и отстраняется, Шёму ведёт — следом, за оторвавшимся и отступившим на шаг Юдзуру. Его качнуло, руки сами собой поднялись, чтобы взять за плечи: ведёт лишь секунду, не больше: Шёма выдыхает и открывает глаза, перед которыми ну разве что пятна тёмные не скачут, опускает руки, которые поднялись не выше пояса. Юдзуру, кажется, думал улыбнуться, но, осознав бессмысленность затеи, лишь уголком губ едва заметно дёрнул, медленно выдохнул, потом ещё раз — вдох-выдох — быстрее, но так же глубоко. Если бы сейчас он продолжил и целовался так, как ему очень все эти секунды хотелось, то не было бы никакой гарантии, что для Шёмы всё не закончилось бы, Юдзуру был уверен, печально. Улыбку всё-таки изобразил, нервную немного. Взглядом обвёл каждую деталь Шёминого лица, начав с губ и закончив глазами: какие у него красивые они, глаза... безумно. Нет, Юдзуру точно не смог бы сдержаться и наверняка сделал бы что-то лишнее, обидел бы.       Особенно сейчас, когда у него берега смыло победой, к которой он так долго шёл, особенно сейчас, когда вокруг никого нет, а Шёма чуть не потянулся за продолжением.       Юдзуру поджал губу, прикусил её и произнёс чуть быстрее, чем хотел:       — Ну, вот. Долг платежом... ты молодец! Просто лучший на этом чемпионате.       И ушёл, неуместно по-дружески потрепав за плечо: ну, допустим, что торопился закончить какое-нибудь дело, которое придумает по дороге.       Шёма прислонился обратно к стенке и краем сознания поблагодарил себя за столь заблаговременную подстраховку: иначе бы упал прямо здесь. А, может, даже Юдзуру в объятия, что было бы ещё более... не важно, каким. Ничего не важно.       Шёму поцеловали.       И он, поцелованный, счастливый, проводит пальцами по губам и, кажется, очень, просто чертовски, счастлив.       У Юдзуру так и не появилось шанса снова увидеть Шёму, а потом, держа в руках телефон, он долго раздумывал над тем, что ему написать. Может, «прости, что убежал»? Юдзуру немного волновался. Он думал раньше только о том, как сам смотрит на Шёму, но никогда не задумывался о том, как его видит Шёма. А оно оказалось так... «Хочу, чтобы ты меня поцеловал». Он сидел в самолёте, прислонившись к раме иллюминатора, и смотрел вниз, на облака.       Шёма стал нравиться Юдзуру. Когда? Может, на континентах? Может, раньше? А Юдзуру? Он стал... Нравиться Шёме? Или нравился всегда? Было трудно объективно оценивать прошлое, когда мысли путались, а взгляд на вещи априори был предвзят. А если предположить, что Юдзуру действительно нравился Шёме, если то, что Юдзуру решил насчёт произошедшего с Шёмой в его прошлом, — истина, то, получается, Юдзуру был... Преступно легкомысленен.       Это было паршиво.       Юдзуру закрыл лицо ладонью.       Что, если все эти его чувства — блажь? Как теперь быть? Если Шёма доверил ему свои чувства, открылся, приблизился... Если у него в прошлом действительно было то, что думал Юдзуру, то эти чувства было необходимо беречь... Как самое ценное сокровище мира.       А Юдзуру уже облажался. Был слишком легкомысленен. Не обдумал.       Или, может, он был слишком тороплив, но не неправ?       Шёма.       Шёма.       Юдзуру притягивает к Шёме. Шёма притягивает Юдзуру. Словно свет мотылька. Если бы Юдзуру целовал его тогда иначе, глубже, интимнее, однозначнее... Он ведь не смог бы не прикоснуться к нему.       От этой мысли кожу на ладони тоскливо потянуло. Хотелось вернуться туда, создать альтернативную реальность и, задрав Шёмину одежду, провести рукой по его боку.       Перекладывая ногу на ногу, Юдзуру случайно задел коленом заснувшую маму, вынырнул из размышлений, взглянул на неё: нет, не разбудил.       Но с такими мыслями нужно было заканчивать. Если продолжить, то...       Юдзуру вздохнул. В следующий раз они с Шёмой увидятся лишь на пресс-конференции перед командным чемпионатом мира. Тогда придётся как-то смотреть друг на друга, и хорошо было бы, если бы у Юдзуру в голове было чёткое понимание происходящего.       «Ты ждёшь встречи со мной на пресс-конференции перед КЧМ?»       Send.       Шёма дремал в своём самолёте, завернувшись в кокон из одеяла и одежды, во сне он чувствовал тепло. Ему снилось что-то очень нежное и тёплое, дарящее приятные ощущения, словно объятия или солнце... Он не сказал Хигучи-сенсей, что подходил к Юдзуру и просил его выполнить обещание, но, взглянув на него, она сама поняла, что случилось что-то хорошее и личное. Шёма кусал губы, теребил их, но не нервно, а словно опробывая их на вкус. Шёме действительно казалось, что на них остался след поцелуя, что остался этот привкус. И он будто мог ощутить его снова.       Шёме снилось тепло. Солнечный свет и прикосновение ладони к лицу, к шее. Когда самолёт сел, ему пришло СМС:       «Ты ждёшь встречи со мной на пресс-конференции перед КЧМ?»       Вдруг Шёма вспомнил Хавьера.       Рука, держащая телефон, похолодела, а приятные воспоминания...       Шёма не мог решиться ответить на СМС. Он ждал, очень, очень ждал, но внезапно понял, что он хотел бы избежать... Возможных расспросов. Тогда у Юдзу-куна были срочные дела, он уделил минуту ради прихоти Шёмы, но, возможно, когда они встретятся вновь, Шёме придётся отвечать.       А как, если он знает, знает точно, с прошлогоднего чемпионата мира, что у Юдзу-куна... Что у Юдзу-куна есть Хавьер.       Шёма не хотел, чтобы они снова ругались, чтобы Юдзу-куну было опять плохо из-за него. Не хотел, чтобы было как на финале Гран-при, не хотел. Не дай Бог из-за этой слабости, этой прихоти и этого ослепления, вызванного отсутствием Хавьера «на горизонте» в тот день, у Юдзу-куна будут проблемы. Шёма надеялся, что Хавьер не узнает о произошедшем в одном из коридоров Хартвал-арены. Шёма корил себя и боялся.       Минутная прихоть...       Наглость, не оправданная ничем.       Шёма боялся отвечать.       Боялся... Стать причиной проблем.       Ему... Ему хотелось сбежать раз и навсегда.       Он опять лишь испортил всё.