Президент студсовета - Бэкхён!

      Подготовка к фестивалю шла полным черепашьим ходом и тянулась, конечно, исполнительным Кёнсу, который меньше всех рвался к эстраде, но являлся более здравомыслящим человеком, чем все артисты местного разлива вместе взятые. Пока Бэкхён, Сехун и новенький упивались звездной болезнью и интеллигентно разговаривали друг с другом на шекспировском английском с ужасающим корейским акцентом, До взял на свои хрупкие плечи всю работу этих паршивцев. А его хрупкие плечи в свою очередь взвалил на себя Кай. Выходил весьма смачный бутерброд с булочкой в виде Чонина.       Закончив лепить на картон куски ваты, Кёнсу отошел от своей работы и придирчиво ее осмотрел. На пушистое, белоснежное облако это походило столь же сильно, сколь До на великого дизайнера. Во-первых, облако было желтым и пахло медицинским кабинетом. Во-вторых, оно слоном повисло на тоненькой ниточке, истошно вопящей о спасении. В третьих, ваты не хватило, поэтому кое-где торчал картон. Вышло убого. «Современное искусство», — заключил Кёнсу и стряхнул с ладоней пыль и остатки ваты.       После своего успеха, До подошел к Чонину, старательно закрашивавшему ватман подсохшей зеленой гуашью.       — Знаешь, Кай, если бы я хотел посмотреть на чистый лист, я бы не просил его красить, — заметил Кёнсу, присмотревшись к плешивой зелени.       — Я промыл краску, теперь цвет такой чистый — красота, — довольно отозвался Чонин.       — Ким-идиот-Чонин, малюй от души и закрашивай пробелы, иначе я тебе кисточку в задницу засуну.       На этот раз Кай сообразил быстрее и принялся было самозабвенно закрашивать белые куски бумаги, но вовремя понял, что к нему обращались слишком грубо.       — Нашелся художник-диктатор. Нет тоталитаризму!       Он замахнулся кисточкой, как знаменем свободы, и брызнул краской в Кёнсу. Та очаровательным зеленым созвездием расположилась на лице заместителя, который теперь отдаленно напоминал Гринча. Не сдержавшись, Чонин расхохотался, за что получил длинной линейкой по голове.       Темные глаза Кёнсу хищно блеснули под прямой челкой, устроив маленький переворот в сознании Кая и склонив его душу к раболепному подчинению. Не успел До мысленно досчитать до трех, как младший уже стоял рядом и, нагнувшись, салфеткой протирал испачканное лицо заместителя. Кёнсу недовольно поморщился и перевел взгляд на окно, чтобы проверить, не произошло ли со школой что-то непоправимое, пока он был занят декорациями.       — Я сейчас все исправлю, хён, — отвлек его голос Чонина, сминающего салфетку и складывающего ее в карман.       Кай снова погрузился в работу, а До нашел себе очередной документ, который можно было заполнить. Молчание никогда не воспринималось двумя друзьями детства, как преграда для общения. Кёнсу любил помолчать, а Чонин побаивался, когда тот начинал говорить. Поэтому каждый находил в тишине что-то приятное и успокаивающее. Например, шорох кисточки, скользящей по бумаге, или размеренные удары молодых веток вишни по стеклу окна. Кёнсу прикрыл глаза, отбросив мысли об учебе, работе в студенческом совете и фестивале, но вдруг услышал отчаянное урчание живота. До открыл глаз, но Кай невозмутимо продолжал окунать кисточку в краску и раскрашивать кусты. Однако вскоре его живот вновь бестактно заявил о себе, заставив Чонина едва заметно скривиться.       Вздохнув, Кёнсу спрыгнул с подоконника и сходил к своей сумке. Через пару секунд шуршаний он протянул Каю кусочек курицы на палочках. Чонин странно посмотрел сначала на курицу, затем на старшего и коротко улыбнулся, прежде чем рассмеяться и ехидно заметить:       — Отравить меня хочешь? Знаю я твои вечные заскоки, а жизнь мне еще дорога.       — Тогда ешь, придурок.       Кёнсу отвел взгляд от смеющегося Кая, но вытянутую руку не убрал. Мама парня не собирала ему контейнеры с едой в школу, да и в этом не было необходимости — До сам заботился о себе. И готовил сам, поэтому не был уверен, что его стряпня понравится кому-то, кроме голодных собак. Но Чонин был голоден и не слишком от них отличался, даже когда был сыт.       Легкий шелест спортивной куртки, едва заметная тяжесть на кончиках палочек и громкое чавканье Чонина. Когда Кёнсу снова повернулся к парню, тот довольно улыбался и облизывался.       — Я люблю соус терияки. Можно еще?       — Понравилось? — непонимающе переспросил До, несколько раз недоверчиво поморгав.       — Ага, твоя мама очень вкусно готовит.       Кёнсу показалось, что он покраснел, хотя это было маловероятно и по-идиотски, поэтому он быстро зацепил из контейнера еще один кусок курицы в соусе и снова протянул Каю, уже стоящему с открытым ртом и зажмуренными глазами.       — Вообще-то, — воспользовался моментом До, — это я приготовил.       — Ого! — с аппетитом жуя, отозвался Чонин, — Кёнсу-хён, ты отличная хозяюшка!       — Заткнись, — Кёнсу ущипнул Кая за нос палочками и сунул ему в рот побольше риса.       Таким образом Кай слопал весь обед Кёнсу. Он как раз доедал последний кусочек курицы, когда в кабинет ввалился Сехун и посмотрел на парней, как на душевно больных отаку, пересмотревших дорам. До ловко перехватил палочки таким образом, что они стали больше напоминать колющее оружие, которым вполне можно убить. И Сехун тут же исправился: легко поклонился и принял вид человека, мыслительный процесс которого протекает так же медленно, как на ответственной контрольной по алгебре.       — Чего хотел? — мягко поинтересовался Кёнсу и миролюбиво отложил палочки.       — Я искал Бэкхёна, мне нужно… — Сехун замялся.       — Надеюсь, вы собирались поучить вместе текст к выступлению.       — Точно, — закивал младший. — Возникли вопросы по одной реплике.       — О какой реплике? — ехидно вмешался в разговор Чонин, который в тайне считал, что из Сехуна и Бэкхёна вышла бы прекрасная пара. Для остальных этот факт тайной не был, поэтому они вели себя спокойно.       — А вы тут чем занимаетесь? — парировал О, внимательно посмотрев на парней. — Я думал, он с вами.       Кёнсу недобро глянул на Кая и снова потянулся к палочкам, но Чонин притих и покорно занялся рисованием кустов, в которых ему предстояло заседать с феями и эльфами.       — Они с Чанёлем ушли около получаса назад, — снова разговор взял в свои руки Кёнсу.       — С Чанёлем?       — С новеньким.       — А куда?       — Скорее всего, на подработку Бэкхёна, — подал голос Чонин, — они каждый день вместе ходят — наверное, по пути.       — Разберетесь с этой репликой завтра, Сехун. Иди домой.       Но Сехун не мог больше откладывать на завтра, на послезавтра, на какой-нибудь другой раз. В его жизни что-то поменялось, она перестала быть размеренной и спокойной, как прежде. И в этом был виноват Пак Чанёль. О точно знал, что Чанёль все испортил. Из-за него Бэкхён перестал задерживаться в школе и сразу спешил убежать на подработку, оставшись незамеченным; из-за него Бён перестал звонить, когда ему становилось скучно; из-за него старший больше не ходил обедать с Сехуном. И если всем этим Бэкхён теперь занимался с Чанёлем, то это нечестно, несправедливо. Ведь он, О Сехун, был лучшим другом Бёна. Сехун очень старался быть его лучшим другом. Хотя бы им.       Недолго думая, младший кинул Чонину и Кёнсу что-то невнятное на прощание и выбежал за дверь. Он спросил, где могут быть президент и новенький у Минсока, пытающегося стырить из звукозаписывающей студии оборудование и походившего на растрепанного, перепуганного цыпленка. Тот ответил, что видел их десять минут назад выходящими из библиотеки, и попытался убедить Сехуна, что микрофоны и колонки нужны не для записи нового кавера на девчачью песню, а для репетиции к фестивалю. Но О сейчас не волновали звездные наклонности Минсока. Он думал только о том, что Бэкхён не мог далеко уйти, и отчаянно пытался разбудить в себе агента шпионской службы.       Сехун настиг парней на четвертом повороте. Они не спеша шли по узкой улице и активно что-то обсуждали. Бэкхён размахивал руками так, словно являлся коренным жителем горячей Италии или отгонял от себя мух, а Чанёль нагибался, чтобы не задеть ушастой головой низко склонившиеся ветви сливы. Для полной идиллии не хватало только саундтрека, исполненного популярной айдол-группой и рекламы в правом верхнем углу. Сехун скривился и несколько минут размышлял над тем, чтобы кинуть недругу в лицо горсть песка и забрать своего хёна. Но какая-то разумная часть его сознания подсказала, что это будет достаточно глупо и взрослые решают проблемы как-то иначе. Поэтому О просто пошел следом.       Парни — а за ними и их преследователь — свернули на более оживленную улицу и добрались до кафе с яркой приторно-розовой вывеской. Подойдя ближе, Сехун обнаружил, что это одно из мейд-кафе, которые набирали популярность по всей Корее.       — Вот извращенец, затащил хёна в такое место, — буркнул себе под нос О.       Он знал, что Бэкхёну нужно работать, чтобы помочь матери с деньгами. А Чанёль заставлял Бёна тратиться на всякие глупости вроде служанок. Или кто там обслуживает посетителей? Ведомый врожденным любопытством, свойственным даже самым серьезным мужчинам, Сехун заглянул в одно из окон. За столиком рядом с небольшим шкафчиком с милыми девичьими вещами сидел Чанёль и довольно изучал меню. Бэкхёна рядом почему-то не было. Сехуну пришлось даже уткнуться носом в стекло и сложить руки биноклем, чтобы рассмотреть обстановку получше.       — Господин, Вам не обязательно подглядывать, — раздался женский голосок за спиной, и О, вздрогнул, обернувшись. — Вы можете зайти к нам.       — Да, я зайду, — поправив школьный пиджак, ответил Сехун.       В помещении пахло цветами и выпечкой, откуда-то раздавалась негромкая классическая музыка, порой сменяемая популярными песнями, тоже мелодичными и спокойными. Пока Сехуну несли меню, он внимательно следил за Пак Чанёнем, скрываясь за вазой со свежими цветами. Через несколько минут к новенькому подбежала милая официантка и, живо поклонившись, прощебетала приветствие. Длинные ноги, тонкие бледные пальцы, быстрые, но изящные движения, короткая пышная юбка — все это заставило Сехуна на короткое время почувствовать себя убежденным натуралом. И это необычное ощущение настолько вышибло его из колеи, что О удивленно приоткрыл рот, приглядываясь к тому, как девушка, поправив волосы, быстро записывала заказ. На секунду Сехун даже перестал думать о Бэкхёне, который испарился, войдя в кафе.       Тем временем Чанёль закончил диктовать свой заказ и, откинувшись на спинку стула, вернул Бёну меню. Он лениво обвел взглядом окружающую остановку и заметил Сехуна, пускающего слюни на обслуживающую Пака официантку. Облик юноши, его подергивающиеся пальцы и дрожащие губы выдавали в нем девственника, впервые дорвавшегося до мира взрослых удовольствий. Чанёль перевел взгляд на Бэкхёна, мило вертевшего бедрами, затем снова на Сехуна и с ужасом осознал, что младший в этот момент совершал самую непоправимую ошибку в мире мужчин. Чтобы неопытный О не убивался от стыда, когда правда раскроется, Чанёль решил вмешаться. Пак дернул Бёна за запястье, заставляя того нагнуться и тем самым лишь больше раззадоривая подростковое либидо Сехуна, который мог теперь лицезреть бантики на чулочках официантки-горничной.       — Как думаешь, все хентайщики-отаку выглядят, как твой Сехун? — шепнул Чанёль Бёну на ухо.       — Что за бред ты несешь?..       Пак обхватил ладонями щеки Бэкхёна и развернул его лицо в сторону красного, как рак, Сехуна. У Бёна всегда была самая быстрая реакция, ведь он профессионально играл в Subway Surfers, поэтому и теперь он быстро решил вести себя максимально неподозрительно.       — Твою налево, через правое колено, — выругался Бэкхён и, схватив Пака за руку, потащил его к служебному помещению.       Ввалившись на уже всем известную кухню и на прощание сверкнув пятками, Бён захлопнул за собой дверь и прислонился к ней спиной, будто Сехун собирался ломиться следом на стаде слонов и с собаками. Чанёль выглянул в окошко и оценил состояние младшего, пока Бэкхён предавался истерике, сидя на полу.       — Напомни мне не ходить с тобой на разведку, — Пак покачал головой и опустился рядом с товарищем. — Твой друг там с ума сходит от увиденного и, наверное, такое фантазирует…       — Напомню тебе еще и психологом не становиться, — недобро отозвался Бён.       — Что будешь делать, мистер напоминалка?       — Не дави на меня! — отшатнулся от Чанёля Бэкхён и обхватил руками колени.       На шум из-за угла вырулил Лухан, меланхолично перемешивающий картофельное пюре экзотической фирмы «Мивина». Пока Пак пытался смириться с мыслью, что мужик действительно может выглядеть, как персонаж со страниц яойной манги, Бён хитро блеснул глазами. Снова молниеносно приняв решение, Бэкхён вскочил и крикнул напарнику:       — Держи его, Чанёль!       Это было не самое плохое предложение, поэтому Пак выбил из рук Лухана картошку и схватил его поперек плеч. Китаец задергался, пытаясь вырваться, и постарался заехать нападавшему в пах, но Бён вцепился в ноги китайца. Тогда атакующих попытались оглушить или проклясть отборным китайским матом. Но тут Бэкхён начал раздеваться, и оба парня застыли. Чанёль прижал к себе Лухана ближе и попытался спрятаться в его крашеной шевелюре, китаец в ответ ударил Пака в нос затылком.       — Что тут происходит вообще? — наконец поинтересовался Хань.       — Сегодня ты обслужишь клиентов, а я поработаю на кухне, — невозмутимо отозвался Бэкхён, раздевшись и принявшись стягивать с китайца штаны. — Хоть в одну смену никто не отравится.       — Я на это не подписывался! — снова задергался Лухан, но был укушен Паком за ухо и усмирил свой пыл.       — У тебя нет выбора.       Лухана усадили на стул, и, пока Чанёль держал его за плечи, Бэкхён натягивал на растопыренные пальцы чулки с бантиками. Если это китаец пережил спокойно, то увидев короткую юбку, опять завопил и воспротивился:       — Я парень, я платье не надену. Я вам не из этих!       — Я тоже парень, но я же надеваю!       Почему-то аргумент Бёна, Лухану показался неубедительным, поэтому пришлось воспользоваться силой Чанёля. Наконец, китаец был готов. Ему наряд шел даже больше, чем Бэкхёну. Осталось только легко нарумянить щеки, и первоклассная горничная из самых смущающих фантазий готова была обслужить любого клиента.       — Идеально, — непредвзято заключил Пак и отряхнул руки. Бён согласно кивнул и шлепнул китайца по упругой попе, направляя к двери. Это была лучшая похвала от Бэкхёна, одобрявшего далеко не каждую упругую задницу.       Растерянный Лухан почесал причинное место, поправляя трусы и обнаружил, что сделать это сквозь многослойную юбку оказалось труднее. Он мысленно посочувствовал всем женщинам этой планеты и глубоко вдохнул. Отступить ему уже не дадут. Поэтому китаец толкнул дверь и, пошатываясь на каблуках, направился к молодому парню, уже пять минут ожидающему меню и отходящему от шока.       — Добро пожаловать, сяншен*! — только и услышали парни, прежде чем дверь за Луханом закрылась.