Президент студсовета - Бэкхён!

      Бэкхёну не спалось практически всю ночь из-за надоедливых мыслей о надоедливом мальчике Сехуне. Они и раньше ссорились и даже дрались. Из-за новых карточек с супергероями, из-за джойстика для приставки, из-за того, что Сехун ужасно выглядит на школьной дискотеке, а Бэкхён омерзительно честный. Но для их разногласий раньше не было повода, в этот же раз - был. Поэтому Бён чувствовал себя побитым. Ему было неудобно лежать, словно пятую точку украшали синяки от пинков. Ему было больно дышать, будто он бежал от Сехуна все это время. Если так его избила совесть, то Бэкхёну больше не хотелось с ней связываться. Он пообещал, что завтра обязательно расскажет О обо всем и позволит пару раз себя ударить.       Бэкхёну не спалось практически всю ночь, но поднялся он в превосходном настроении и всего лишь с десятого оглушительного звонка будильника. Необычно долго простояв в ванной перед зеркалом, Бён сбрил волосок, мужественно торчащий из щеки, и облился дезодорантом, желая, видимо, устроить массовое отравление косметическим газом. В этот день ему хотелось быть лучше, чем обычно. То ли из-за разговора с Сехуном, то ли из-за слов Чанёля.       На улице было сыро, но Бэкхён все равно решил дождаться своего друга у ворот. Ему хотелось скорее загладить вину и показать совести средний палец, а еще знать, что они с Сехуном все еще друзья. Заметив знакомую с детства, хоть и вытянувшуюся с тех пор широкоплечую фигуру, Бён помахал рукой.       — Привет, Сехунни, — позвал он, но парень лишь опустил голову, поправив лямки рюкзака.       О даже не остановился, пройдя мимо старшего и быстро взлетев по ступенькам. Бэкхён заметил только то, что плечи Сехуна вздрогнули, будто на улице было слишком холодно. От этого движения президент поежился. Он не помнил, чтобы Сехун когда-либо обижался на него или заставлял чувствовать себя настолько виноватым и несчастным. Вдруг на плечо по-свойски легла чужая рука, а над ухом раздался низкий, сломавшийся не так давно голос:       — Ну, что, Бэкхён-а, выучил слова? — смеясь, спросил Чанёль, направляясь к зданию и волоча Бэкхёна за собой. — Сегодня репетиция, если забыл.       — Не забыл, это ведь я ее назначил, — фыркнул Бён, сталкивая с плеча руку парня. — И кто тебе разрешил меня так называть?       — Одна маленькая вредная горничная, которая очень не хочет становиться популярной в школе для мальчиков.       Контрольная работа по геометрии и преподаватель с задатками надсмотрщика за заключенными и психбольными с приступами паранойи отвлекли Бэкхёна от самобичевания и мыслей о том, что он самый отвратительный друг во всей вселенной. После затянувшейся агонии над теоремами косинуса и синуса и чертежами, с помощью которых вполне можно было вызвать Сатану и всю его свиту, Чанёль потащил одноклассника в столовую. Не из добрых побуждений, а пользы ради. Подвергнув Бэкхёна угрозами, Пак получил булочку с корицей и кучу оскорбительных слов, чем был удовлетворен на весь оставшийся день. В столовой Бён снова заметил Сехуна, списывающего лабораторную работу у одноклассника с редкой фамилией Он. Но, когда Бэкхён разобрался с булками Чанёля, парни уже ушли, активно обсуждая предстоящий матч по футболу между командами, в которых Бён не разбирался от слова совсем.       После занятий, как и было запланировано, президент студсовета вместе с прилипшим банным листом по имени Чанёль спустился в актовый зал, который, конечно, был пуст. Если не считать Чонина, у которого уроки закончились еще час назад, пунктуальных среди начинающих артистов не было.       Кай, забравшись на сцену, что-то громко считал, вызывая подозрения у окружающих, что парень понятия не имел о цифрах, стоящих за тройкой. Он оббежал сцену, изобразил венчик включенного миксера, свалился на колени, потянулся, взмахнул руками, потом оставшимися частями тела, перекатился на коленки, вспомнил урок физкультуры и кошечкой проехался по полу. Бён и Пак смотрели на происходящее не мигая, пока новенький не помахал головой, отходя от транса.       — Он точно не эпилептик? — Чанёль с опаской посмотрел на сцену.       — В него что-то вселилось! — развил его глубокую мысль Бён и испуганно прижал ладонь к груди.       — Это современный танец, дебилы, — раздался голос Кёнсу за их спинами.       Под этим девизом началась репетиция бессмертного произведения Шекспира. Кая сняли со сцены; Кёнсу толкнул речь во славу жестокой расправы над всеми, кто не выучил слова; приговоренные судорожно решили их хотя бы прочитать.       Что удивительно, большая часть участников справлялась со своими образами. Даже ученики по обмену из Китая вжились в роли и с завидной реалистичностью изображали кусты зелени и другие декорации. Осталась последняя сцена: объяснение между Деметрием и Еленой. Сехун бубнил свой текст под нос, заставляя Бэкхёна, наблюдавшего из импровизированного зрительного зала, виновато кусать губы; а Кёнсу в сотый раз повторял одну и ту же фразу. Чонин мирно дремал, скрючившись на стуле, как йог со стажем. Остальные старались не умереть от тоски.       — Он вообще умеет улыбаться? — Чанёль скучающе посмотрел на сцену, где Кёнсу старательно, но совершенно безрезультатно пытался изобразить трепетную деву.       Бэкхён рядом нервно хихикнул и пнул Кая в бедро, тот дернулся и оторвал голову от рук, явно недовольный, что его разбудили в столь неподходящий момент. Президент студсовета готов был дать руку на отсечение, что Чонину снилась комната с ромашками на стенах и краснеющий До на постели, потому что, поняв, из-за чего (а точнее из-за кого) его разбудили, Ким расплылся в улыбке. Чанёль бросил взгляд на сидящего рядом парня и поморщился от отвратительно довольной морды Кая. Однако интерес его не угас.       — Эй, Кёнсу! — крикнул Пак, сложив руки рупором. До медленно перевел на отвлекающего его парня взгляд, полный желания убивать, и вопросительно приподнял бровь.       Видя, что неподготовленный и еще с трудом переваривающий натуру Кёнсу Чанёль потерял всякое умение издавать звуки, Бэкхён тоже сложил руки у рта.       — Улыбнись, Кёнсу.       Непонимание в черных, как задворки преисподней, глазах сменилось недовольством, и До нахмурился. Возможно, он просто не расслышал и решил подойти, чтобы узнать, в чем проблема, но впечатлительные парни вздрогнули, расценив шаг в их сторону, как предзнаменование апокалипсиса, и готовы были вдвоем эмигрировать в Зимбабве. Тогда вмешался уже Чонин. Он поднял руку и помахал, широко улыбаясь.       — У тебя здорово получается, — крикнул Кай. И, чуть помявшись, снежная королева Кёнсу улыбнулся, возвращаясь к отчаянным попыткам побороть свою сногсшибательную артистичность.       Чанёль заметно позеленел, глядя на хищно скалящегося заместителя президента, и тяжело выдохнул:       — От его улыбки хочется суициднуться.       — Ага, — мечтательно пробормотал Чонин, очевидно, путая констатацию фактов с высокохудожественной метафорой. Но тут в его голове что-то щелкнуло, и Кай с подозрением воззрился на ушастого парня.       — Он только на первый взгляд кажется милым и нежным, на деле это деспотичный тиран. Знал бы ты, какое пламя святой инквизиции он разжигает, когда у него инвентаризация не сходится… — Чонин продолжил болтать о том, насколько страшен Кёнсу в гневе, пока Чанёль нервно покрывался мурашками.       — Он и на первый взгляд не кажется милым и… нежным, — Пак дернул плечами, но Кай этого не заметил.       Чтобы как-то переключить свое внимание, Чанёль отвернулся к Бэкхёну, рассматривавшему собственные ботинки с видом Будды, познающего смысл бытия.       — Какое у вас сегодня блюдо дня?       Бён недовольно зашипел, опасаясь, что кто-то может их услышать и правильно понять. Испуганный Бэкхён всегда был преисполнен излишней верой в людей и их способности, поэтому он нагнулся и понизил голос.       — Понятия не имею. Я взял выходной из-за репетиции и собрания студсовета.       — Так мы идем сегодня к тебе домой? — радостно пискнул Пак, за что Бэкхён потянул его за ухо.       — Я иду домой.       — И мне нельзя тебя проводить? А если я снова куплю лапши?       Поймать Бёна на еду было легко, и Чанёль, видимо, быстро усвоил этот урок. Надувшись и поразмыслив необходимое количество времени, чтобы было понятно, что дело вовсе не в урчащем животе и жалких остатках соевых сосисок в холодильнике, Бэкхён согласился на такую сделку.       — Две упаковки.       Чанёль довольно хлопнул в ладоши и откинулся на спинку сидения. Кажется, он только что нашел идеального компаньона для поедания лапши. Репетиция тем временем подходила к концу. И единственные, кто этому был не рад, — Чондэ и Минсок, которые могли на законных основаниях орать попсу, как два облезлых мартовских кота. Чтобы не успокаивать убитых горем парней, представители студенческого совета с важными лицами быстро ретировались на заседание.       Спустя час Чанёль махал ушами у выхода, пытаясь зацепиться взглядом за гномоподобное существо, нелепейшим образом ставшее президентом студсовета и человеком, с которым Пак теперь ел лапшу. О Сехун, стоя у главной лестницы, видел, как сверкает эта радостно отполированная рельса, зачем-то поднимающаяся на носочки, и до боли сжимал кулаки так, что ногти впивались в кожу и оставляли синеватые полосы. Чертов…       Наконец Бэкхён с грацией умирающего пингвина вывалился из кабинета заседаний студсовета. И Чанёль, к великому отвращению Сехуна, расцвел, размахивая своей лапой. О перевел взгляд на Бёна.       Бэкхён перекинул рюкзак через плечо и растрепал волосы, чтобы выглядеть небрежно. Он чувствовал, как где-то в горле стучит волнение, непривычное, горьковатое на вкус. Вздрогнув, Бён махнул на странное чувство рукой и направился к выходу, чтобы по-дружески пнуть Чанёля и пойти с ним есть долгожданную лапшу.       Но вдруг что-то толкнуло Бёна в бок, и он отшатнулся, прижимаясь к стене и недоуменно оглядываясь. Перед ним стоял О Сехун и смотрел в упор черными глазами. Его челюсти были до скрипа сжаты, а руки он спрятал в карманы.       — Что за?.. — Бэкхён недовольно потер ушибленное плечо, но быстро смягчился, понимая, что надо поговорить и извиниться за все. — О вчерашнем… прости, я виноват, что не сказал тебе сразу. Я действительно работаю в мейд-кафе, но не хотел говорить об этом никому.       — Хён, — почти прохрипел юноша и сделал шаг вперед, его пальцы в карманах сжались в кулаки.       — Ты собираешься побить меня из-за подработки? Покажи руки.       — Хён, почему ты ходишь с этим… новеньким? Он такой довольный, аж бесит. И ты сказал ему, а мне…       Младший поджал губы, будто собираясь с духом.       — Мне не сказал.       Сехун выдохнул эту фразу, будто вырвал откуда-то из груди с корнем, с болью, с воем. И в его глазах на миг промелькнуло отчаяние, детский страх, страх потерявшегося ребенка, за которым никто не приходит. Никто не обращает на него внимания, даже те, кто прежде был дороже жизни. Младший дико посмотрел на Бэкхёна и выдохнул, расслабляясь. Он выпрямился и снова стал прежним Сехуном.       Бён через плечо О глянул на растерявшегося Чанёля, все еще ждущего его у двери, и протянул руку Сехуну.       — Я тебе доверяю. Правда.       О, как маленький, уткнулся в ладонь старшего и судорожно выдохнул. Эта сцена вызвала у Бэкхёна улыбку: Сехун давно не был мальчишкой, который преданно ходил за ним, как за старшим братом, он вырос, стал настоящим красавцем, собирающим вокруг себя толпы девчонок. Но он был так же очарователен в своих чувствах и эмоциях, как пятилетний ребенок, которого знал Бён. Поддавшись желанию утешить младшего, которого что-то довело до такого отчаяния, Бэкхён положил руки ему на щеки и наклонил высокого Сехуна, чтобы легко поцеловать его в лоб.       Однако в тот же момент чужие руки, до этого спрятанные в карманах, резко прижали плечи Бэкхёна к стене. Сехун рывком поднял голову старшего, заставляя посмотреть на себя. Не на ребенка с щенячьим взглядом, а на парня с черными от ревности глазами. Сердце Бёна пропустило удар. И младший впился в пухлые губы, обжигая хёна исполнившейся мечтой и нездоровой фантазией. Он крепко держал Бэкхёна, не давая ему вырваться, и неумело целовал с таким упоением, будто глотал воду после жаркой пустыни. Когда дыхание Сехуна закончилось, а его грудь начала судорожно сжиматься, младший отстранился и в порыве непонятного чувства прижал Бэкхёна к себе.       Бён уткнулся носом в широкую грудь младшего, чувствуя, как саднят губы и как чужие руки до боли сжимают узкие плечи. Президент лихорадочно пытался собрать мысли о произошедшем воедино, но они выпрыгивали из головы, как кузнечики, злорадно стрекача и дергая усиками. Сердце замерло то ли от страха, то ли от негодования. Бэкхён чувствовал, как в груди поднимается гнев, сопутствующий осознанию. Парень дернулся и попытался вырваться, толкнул Сехуна плечом, пнул его коленкой. Но тот не двигался, вцепившись в Бёна, будто он был столбом средь гололеда.       — Прости, — слабо шептал младший, уткнувшись в черные волосы друга. — Хён, я… прости.       — Убери руки, придурок! Да что происходит?       Он наконец вырвал руку и оттолкнул Сехуна, тут же заехав ему кулаком по скуле. Пальцы дрожали, будто Бэкхёна било током, на уши накатил звон, заглушающий остальные звуки. Сехун пихнул Бёна и снова получил кулаком, теперь в живот, потом его плечи опять толкнули, заставляя отшатнуться. Драться с Бэкхёном никогда не было больно, но это было невыносимо. Поэтому Сехун побежал. По лестнице, по деревянному полу, через главный выход, у которого уже никто не ждал, по асфальтированной дорожке, за ворота школы. Руки до сих пор тряслись от волнения. О решился, сделал то, что было необходимо, о чем он думал каждую секунду с наступления пубертатного возраста.       Но это ничего не изменило.       Сехун несся так быстро, что споткнулся и упал, проехавшись по асфальту. И наконец-то расплакался. Не из-за всех этих спутанных чувств, а из-за разбитой коленки. Он отполз на газон рядом с дорогой и подтянул к себе ноги, мутными глазами глядя на грязную дырку на штанах. Мама будет в бешенстве. И Сехун запрокинул голову, судорожно всхлипывая.       — Так больно? — тихо зашелестел чей-то голос, и О показалось, что перед ним стоял Бэкхён.       Стоял, как и всегда, ожидая, что младший примет его помощь. Но в словах угадывался китайский акцент, а голос был немного ниже и более мягкий. «Откуда эти китайцы лезут?» — скривился Сехун и воинственно вскинул голову, ладонями закрывая от чужих глаз разбитое колено.       — Нет. Отвали.       — Я не про коленку, — качнул головой незнакомец и присел рядом на корточки, протягивая руку. — Давай, помогу?