Президент студсовета - Бэкхён!

      В класс математики, который величайшие артисты Южной Кореи гордо именовали гримеркой, влетел красный, как задница бабуина, Чунмён в белых колготках.       — Это провал!       — Слишком оптимистично, — равнодушно заметил Кёнсу, чья концентрация полностью уходила на то, чтобы терпеть Бэкхёна, который румянил бледные щеки До, и Чонина, снимающего все на камеру для своей коллекции, что больше походила на неограниченный фетишистский компромат.        — Это позор! Мы опозоримся на весь Сеул! На всю Азию!       — Вот теперь в точку, — согласился заместитель председателя студсовета.       — Не драматизируй, — раздался голос раздраженного происходящим Сехуна.       — Я не драматизирую! — оскорбился Чунмён и замахнулся на О попавшимся под руку реквизитом.       — И это говорит мужик в белых колготках и с волшебной палочкой в руке? — рассмеялся Чонин, переводя камеру на парня.       Чунмён в очередной раз проклял китайцев, писавших сценарий, но здраво оценил свой внешний вид и решил не возмущаться, чтобы не нарваться на более компрометирующую роль. Гордо стряхнув пыль с колготок и поправив прическу, он поднял руку с волшебной палочкой вверх и указал на дверь.       — Только что приехали участницы из женской гимназии, — голос Чунмёна предательски задрожал. — Как быть? За одно их название можно первое место дать!       — И как же их команда называется? — без особого участия к чувствам несчастного Кима спросил Кёнсу.       — Red Velvet, — с трепетом ответил Чунмён и горестно закрыл лицо ладонями. — Нам конец, они сотрут нас с лица шоубизнеса.       Фразе ответил гул голосов. Очередное весеннее обострение Чунмёна посеяло смуту в слаженном коллективе. Конечно, столь сильных соперников парни не ожидали увидеть на фестивале, до открытия которого оставались считанные секунды. Да и кто вообще может быть лучше звездной команды из элитной Whimoon High School?       — Что они ставят? — Исин, вносящий последние правки в сценарий, попробовал перекричать сходящих с ума артистов.       — Шоу по мотивам «W.I.T.C.H.» — ответил Чунмён, чудом услышавший китайца.       — А я говорил вам, что нужно ставить Winx Power Show! — взвыл Чанёль, тряся несчастного Бэкхёна за плечи. Но этот прекрасный шанс побороться с сильнейшей командой фестиваля на равных был упущен, поэтому оставалось лишь попытаться приблизиться к их уровню.       — У нас даже названия нет. Давайте придумаем.       С этими словами началась минута молчания по еще одной упускаемой возможности. Кто-то всхлипнул от безнадежности, кто-то смущенно почесал затылок, кто-то отчаянно пнул стоящего рядом коллегу.       — EXO, — вдруг предложил Чунмён.       — Что? Что за бред, — в один голос обрушились на него остальные участники.       — Звучит, как наркота.       — Как агентство ночных бабочек.       — Как лекарство моей бабушки.       — Пойду доложу организаторам, что мы выбрали название, — радостно крикнул Чунмён, поняв, что его одногруппники полностью поддержали эту сногсшибательную идею, и выбежал за дверь. — И произведу впечатление на этих девчонок. Чтобы они даже выйти на сцену из-за нас боялись!       — В колготках?.. — Бэкхён усомнился в способности Чунмёна произвести нужное впечатление на представительниц слабого пола, но остальные лишь тяжело вздохнули и занялись своими делами.       Вскоре парней пригласили ближе к сцене, а точнее - за кулисы, где ожидали своего звездного часа декорации и хранились полумертвые от волнения участники. Уже за сценой дошивались недошитые костюмы, докрашивались недокрашенные кусты. Все делалось своевременно и без спешки, как у любых уважающих себя театралов. Оставалось последнее выступление перед выходом на сцену новорожденной группы ЕХО, поэтому парней подхватила волна истерического волнения.       — Чунмён, прекрати фанючить с Red Velvet, — Кёнсу строго посмотрел на одногруппника, выглядывающего через щелку в кулисах на сцену и пританцовывающего, подражая девушкам-волшебницам, которые в этот момент выступали.       — Ага, посмотри сюда. Наши дамы ничем не хуже, — давясь смехом, прокомментировал Чонин, пытаясь устроить на своей голове корону Трандуила.       Чунмён был не настолько глуп, чтобы вестись на эту провокацию. Он прекрасно знал, что Бэкхён, задравший длинное платье до подмышек и сидящий на корточках, как первоклассный гопник с района, и рядом не стоял с прекрасной Венди и Айрин. Не зная о мыслях Чунмёна, Бён почесал ляжку и отобрал у Минсока стаканчик с детской пюрешкой из яблока.       — Артисту необходимо быть сытым, — объяснил он и отвернулся от возмущающегося парня, который готовился к исполнению второстепенной роли поющего бурундука.       — Я твой хён, отдай пюрешку!       Тем временем, потенциальные женихи Деметрий и Лизандр воинственно сошлись в бою за лесными декорациями. Чанёль, заметно притихший с самого утра, отчего-то расстроенный и лишь несколько раз в порыве смеха ударивший Кая так, что тот чуть не получил сотрясение мозга, преградил путь Сехуну, прожигающему всех красными от недосыпа глазами.       — Ты, значит, из этих? — с отвращением выплюнул из себя Пак, расправляя плечи.       — А сам бегаешь за ним из чисто мужских дружеских чувств? — плечи Сехуна были шире, поэтому он с удовольствием померился ими с Чанёлем. Но Пак был выше и более ушастый, поэтому толкнул О в плечо, снова фыркая.       — Я парней по углам не зажимаю.       — А ты меньше сиськи мни, придурок.       — Я-то мну? Напомни, сколько вы с ним знакомы?.. — Чанёль попал в цель и самодовольно улыбнулся. — Бэкхён нормальный, в отличие-       — Бэкхён — мойхён, — вдруг шагнул на Пака Сехун. — Он всегда был моим. И меня не волнует, что думает на этот счет какой-то новенький.       — То-то твой хён так тебя приложил, — усмехнулся Чанёль, кивнув на сехуновский синяк, тщательно замазанный тональным кремом.       — В порыве страсти, — обиженно хмыкнул Сехун и оттолкнул чужую руку.       На сцене в это время уже развернулось действие. На нетвердых ногах был выпущен Эгей, которого играл настигнутый в темном переулке и насильно приобщенный к искусству преподаватель черчения. После чародеек испуганный мужчина в халате смотрелся весьма гармонично на небольшой школьной сцене.       — Полный возмущенья, с жалобой пришел я, — начал он громогласным голосом, — На Гермию, на дочь мою родную. Сюда, Деметрий! Этот человек…       Эгей осмотрелся, осознав, что стоит на сцене в полном одиночестве, и неодобрительно шикнул на кулисы.       — Гермия, скажи мне, где эти два оболтуса твои?       Бэкхён выпрыгнул на сцену совсем не так вальяжно и изящно, как рассчитывал, а подобно растрепанному воробью, которого спугнули с насиженного места. По дороге он одернул платье и чуть не уронил парик. Одно несокрушимое актерское мастерство было непоколебимо в его образе. Бён приложил запястье ко лбу и тяжело вздохнул.       — Покуда знала б я, отец. Но вижу я решенье: спрошу у травушки в саду моем, — он нагнулся к картонному кусту, который сзади поддерживал Исин и шикнул: — Где эти два придурка?       — У них дуэль, — ответил куст.       — Боюсь, что временем они ошиблись. Попутали, — недовольно заметил Эгей.       — Не сносить им головы! — воскликнула нежная Гермия-Бэкхён и позвала своих горемычных женихов. — Лизандр, Деметрий! Сюда же, иначе мыть полы в моем дворце вы будете неделю или две.       Наконец на сцену выскочил Сехун, все еще пытаясь убить взглядом ехидно улыбающегося за кулисами Чанёля. Поняв, что лучше продолжить, прежде чем президент студсовета доберется до парней в страстном желании поколотить обоих, Эгей повторил:       — Деметрий! Этот человек обещан ей в мужья, — он указал рукой на Сехуна, а затем перевел взгляд на неспешно выходящего на сцену Чанёля. — Сюда, Лизандр! А этот человек околдовал ей душу.       Бэкхён угрожающе направился к парням, но куст вцепился в его платье и спас Лизандра и Деметрия. Эгей же продолжил:       — Дитя, подумай, кого в мужья ты хочешь?       Эта фраза совершенно точно была в сценарии, эту сцену несколько раз репетировали, Бэкхён прекрасно помнил, что он должен был ответить. Но именно в этот момент боязнь сцены и сумасшедшее волнение ударило в его подростковую голову. Бён смутился и посмотрел на Сехуна, на его синяк, который был виден даже сквозь внушительный слой тонального крема. О был хорошим актером, ведь Бэкхён на несколько мгновений увидел мольбу в его взгляде. Президенту показалось, что тот готов сказать что-то в роде «скажи, что выйдешь за Деметрия, и мы весь этот спектакль закончим». Бён поежился.       — Что худшее, что может мне грозить, когда я откажу в руке Деметрию?       — Ты примешь смерть или навеки будешь отлучена от общества мужчин, — продолжал по сценарию отвечать Эгей.       — Отлучена? — переспросил Бэкхён и еще раз посмотрел на парочку: Чанёля и Сехуна, которые смотрели с безмолвным, заговорщицким ожиданием. — Слава Богу! То будет счастьем для меня.       — Смягчись, о Гермия! — вдруг подал голос Сехун, устав ждать. — А ты, Лизандр, Склонись перед моим бесспорным правом, ее мне обещал Эгей!       Чанёль рассмеялся, ударив себя по коленке, и махнул рукой в сторону Эгея.       — Деметрий, раз тебя отец так любит, отдай мне дочь, а сам женись на нем.       Сехун вспыхнул и бросился было сталкивать Пака со сцены и вести разбираться по-мужски, но был остановлен хохотом кустов, которые пришлось пнуть. Тем временем снова вмешался преподаватель черчения Эгей, который решил после выступления идти к директору и просить пенсию по выслуге лет:       — Шутник Лизандр.       — Я весь прекрасен, — не унимался Лизандр, взмахивая своими разбивающими женские сердца ушами. — Гораздо лучше этого супруга. Но, что важней моих всех преимуществ, я заслужил любовь прекрасной Гермии. Так почему я должен отступиться?       — Я с малых лет любил ее, был ей обещан. А ты любил другую, был далек.       Эгей закатил глаза и с опаской посмотрел в зал. Жюри сидели с открытыми ртами, кто-то гуглил оригинальный текст пьесы Шекспира, кто-то нервно молился за упокой автора бессмертных произведений. Полет фантазии детей нужно было срочно нейтрализовать, поэтому преподаватель решил увести подопечных актеров, понадеявшись, что следующая партия будет хоть немного более благоразумной. Там же Кёнсу, а не эти идиоты.       — Деметрий, сын мой, хватит спорить. Пройдем же, есть для тебя одно словечко.       С такими словами он увел Сехуна на кулисы, где подмигнул Кёнсу, чтобы тот усмирил гормональную бурю артистов и разрулил ситуацию. Пак же, подойдя к Бэкхёну, заметно покраснел от натуги, вспоминая злополучный текст.       — Так слушай, есть тетка у меня, я для нее — как сын родимый. Мы у нее и справим нашу свадьбу. Там грозные афинские законы не страшны нам, — Чанёль запнулся и мечтательно перевел взгляд в зал (ему показалось, что эта поза выглядит наиболее по-голливудски, а от того и романтично). — Раз любишь ты меня.       — Люблю? — поперхнулся Бэкхён, и его поддержало пение Минсока и Чондэ, решивших создать еще более мыльно-оперную атмосферу. Вдруг Бён вспомнил, что он Гермия и закивал. — Ах да, люблю.       Из-за кулис со скоростью и напором танка-истребителя двинулся Кёнсу. Чонин сплел для него венок, чтобы заместитель президента выглядел менее угрожающе, но цветочный головной убор помог мало, поэтому Бэкхён отшатнулся.       — Елена? — пискнул Бён, приложив ладонь к плоской груди. — Куда спешишь, красавица моя?       Но не успел Кёнсу открыть рот, чтобы произнести свою реплику, как Чанёль выскочил вперед и разгоряченно выпалил:       — Узнай, на что пришлось решиться нам: чуть завтра ночь — бежим мы из Афин.       — Нам? — моргнул Бэкхён, не догадывавшийся, что принял такое решение.       — Куда? — опешив, переспросил Кёнсу грубоватым голосом хранителя невинности юной Гермии.       — Лишь так мы свадьбы избежим, Деметрию я Гермию не дам, — заявил Чанёль и, схватив ловящего ртом воздух Бэкхёна за запястье, потащил его подальше от Елены-Кёнсу и Деметрия.       Куст, глядевший на происходящее, кашлянул, оплакивая написанный им сценарий, на которого артисты с успехом положили надежную актерскую импровизацию. Кёнсу недовольно пожал плечами и тяжело вздохнул. Он в упор посмотрел на судей и представителей агентств и произнес:       — Учили текст мы две недели, но Гермия, что краше света, свела с ума мужчин и выбила из них последние мозги, — До сокрушенно приложил ладонь к лицу. — Скажу Деметрию, что Гермия бежит. Пусть разбирает сам весь этот карнавал.       С этими словами Кёнсу сошел со сцены, и это была его главная ошибка. За кулисами творилось восстание мартовских котов: Чондэ и Минсок распевались перед своим выступлением, на Чунмёна наконец-то надели балетную пачку и крылья, в которых он должен был выйти на сцену, Чонин разволновался и литрами пил чай с ромашкой, а в последний момент осознал, что ему срочно необходимо уединиться в тайной комнате. Сехун пальцем чертил пентаграмму на пыльном полу в углу, Бэкхён колотил Чанёля облаком из картона и ваты.       Исин подал сигнал, что они с Цзытао заменили декорации на лесные и включили музыку с пением птиц. Но свидание Чонина с белым другом к тому времени еще не закончилось, поэтому Кёнсу, пообещав кастрировать излишне любвеобильного Кая, который прозевал выход на сцену, вытолкнул к зрителям певцов, что в последний момент засомневались в своих способностях и заныли, что хотят домой.       Спустя пару минут пыток пением, Чонин облегченно вернулся, и они с Чунмёном взошли на сцену.       — Здарова, дух, куда направила ты путь? — проговорил свои слова Кай, взмахивая рукой своему напарнику, который с трудом протиснулся через декорации в пышной розовой пачке.       Лесная белоногая фея произвела фурор, даже несмотря на то, что в зрительном зале не было онегинских ценителей балерин. В особенном восторге были участницы Red Velvet, чьи аплодисменты для Чунмёна стали поводом жить. Он обворожительно улыбнулся, тряхнул крыльями, с которых ссыпались килограммы блесток, и грубоватым голосом изрек:       — По горам, по долам, через рвы, через плетни, по кустам, по… — начал размахивать волшебной палочкой Чунмён, воодушевленный поддержкой лучшей женской группы.       — Довольно, хватит! Теперь я понял, отчего все эльфы поскорей желают скрыться в чашках желудей. Тебя ведь слушать невозможно!       Фея приняла оскорбленный вид, от чего с ее крыльев ссыпался еще один килограмм блесток. Вдруг она прищурилась, глядя на наглеца.       — Иль просто с виду ты подобен, иль в самом деле ты плутишка Робин, лукавый дух. Скажи мне, это ты? Скажи мне гласно.       — Не кто иной. Да, я веселый озорник ночной, — гордо ответствовал Чонин, выпятив грудь.       Чунмён закатил глаза и с трудом удержал себя, чтобы не ударить Кая волшебной палкой по голове. Но это явно противоречило сценарию, а получать от Кёнсу так, как троица прирожденных артистов - Чанёль, Сехун и Бэкхён, чьи крики до сих пор порой раздавались в узких коридорах школы, не хотелось. Поэтому Чунмён продолжил:       — А это кто? Там, у ручья?       Под сценой, куда указывала лесная фея, разворачивалось новое действие: тот самый эпизод, который до умопомрачения репетировали Кёнсу и Сехун. До изо всех сил старался изображать трепетную деву, влюбленную в Деметрия, он поправлял длинные волосы и прятал взгляд, смущенно улыбаясь.       — Не та ли девица, что мрачнее всякой тучи? — продолжил Чунмён, смотря на Кёнсу в парике и морщась.       Чонин оживился и подбежал ближе, томно вздыхая:       — Та, что убить готова взглядом глаз прелестных?       Посмотрев на Кая, решившего, что сценарий для слабаков, которые не умеют нормально импровизировать, Чунмён с отвращением закатил глаза и пнул напарника в плечо со словами, что должны были привести в чувство Чонина:       — Что носит для тебя поганки, как гостинцы.       — Елена. Та, что влюблена!       — Любовь людей страшнее ненависти Бога… — поежившись от обращенного к ним взгляда Елены-Кёнсу, заключил Чунмён.       Кай же убийственного взгляда не заметил, его внимание привлек Сехун, на чье плечо пыталась уложить свою милую головку Елена.       — А с нею кто?       — Деметрий — Гермии жених.       — К добру ли эта встреча при луне? — в сощуренных глазах Чонина плескалось подозрение и недоверие.       Тем временем Кёнсу пнул Сехуна, чтобы тот скорее начал говорить свои слова и прервал самодеятельность Кая. О встрепенулся, на секунду выбираясь из недр меланхолии, чтобы оттолкнуть Елену и с трагичной интонацией заявить:       — Я не люблю тебя, оставь меня! Где Гермия и где Лизандр? Его я рад убить, а ею сам убит. Прочь! Уходи! Отстань раз навсегда!       — Ты сам меня влечешь, магнит жестокий, — механически воспроизвел свою реплику Кёнсу и попытался изобразить страдание на лице.       — Что говорит девчонка? Кто позволил? — возмущенно вскричал Чонин, глядя на свою прекрасную Елену.       — И не железо ты влечешь, а сердце — верней, чем сталь, — невозмутимо продолжил Кёнсу, обращаясь к Сехуну, пока из кустов Исин старательно шипел на краснеющего от гнева Чонина и показывал ему на листы со сценарием.       — Спокойней, Робин, не серчай, — попытался исправить ситуацию Чунмён, удерживая Кая за рукав.       — Мои слова! Зачем другому говорит, коль мне обязана?       — Она? — переспросила фея Чунмён.       — Я так сказал. Моя она, слова мои же, — Кай спустился к Сехуну и Кёнсу, и встал между ними подобно мушкетеру, что до последнего вздоха готов был защищать свою даму сердца. — Деметрий, убирайся прочь! Ее я забираю.       Глаза Сехуна округлились, Кёнсу поднял ногу, чтобы ударить Чонина, Исин самоотверженно дополз до занавеса и задернул его. Со сцены, закрытой плотной завесой, донеслась лишь брошенная кем-то фраза:       — И слава Богу.