Пробка

      Ужинали мы вареной картошкой с жареным луком, тремя нарезаными кружочками, тоже обжаренными, сосисками на четверых и без хлеба — хлеб закончился, а новый никто не купил. Про лук и сосиски догадался Мишка, часто помогавший Сашеньке на кухне. И мне, и детям было пусть и достаточно вкусно, но горько, ведь наш Саша с нами за столом не сидел и нам не улыбался.       Жуя, я, печально повесив нос, размышлял о том, что, оказывается, чистить картошку — дело не такое простое, как мне казалось раньше. У картофелины нет углов и ее ужасно неудобно держать, рукоятка же ножа скользкая и постоянно норовит вывернуться из пальцев. К моему стыду, даже Андрюшка почистил больше картофелин, чем я — я с трудом осилил всего полторы штуки, когда Андрюшка — три целые. А Андрюшке неполных шесть лет! Про Мишку вообще умолчу — нож в его руке хоть и не летал, но двигался бодро и уверенно. Позор мне, взрослому, сорокалетнему альфе и отцу семейства — дети справились с картошкой на порядок лучше меня… Вот вам и интегралы — ну, какие, к звездам, интегралы, если я в процессе чистки порезался до крови пять раз, а дети на троих — ни разу?       Когда мы доели, Миша собрал со стола грязные тарелки, с явным намерением их помыть.       — Тятя, — сказал он мне с серьезным выражением на усталой, хранящей следы слез мордашке, сгружая тарелки в раковину. — Ты с Юпитером погуляешь? Темно, я сам боюсь.       Юпитер. Ох, ох. А я и забыл про Юпитера, давно уже слопавшего свою порцию сухого корма и жалобно скулящего в прихожей, у двери! Выгуливать пса вечером было Мишиной обязанностью, альфенок этим занимался сразу после ужина, но сегодня ужин припозднился и успели сгуститься сумерки.       Признаться честно, я тоже бо… нет, опасался темноты, и не без причин. Мало ли кто прячется под ее прикрытием, в городе полно разной шпаны, наркоманов и бандитов, охочих стукнуть случайного прохожего по макушке бейсбольной битой и обчистить ему, упавшему и потерявшему сознание, карманы. Но жизнь, к сожалению, не оставила выбора: кто выведет бедного Юпитера в туалет, кроме меня?       Именно — никто. Саша точно не выведет, мой муж сейчас где-то бухает, его послать не получится. Значит, я и только я! Мужик я или нет, в конце концов?       Юпитер встретил мое появление с поводком и ошейником в руках радостным тявканьем, заскакал, предвкушая скорое облегчение и свежий воздух, и замахал мохнатым хвостиком-колечком. Песику было без разницы, с кем гулять, он не понимал своим глупым собачьим мозгом, сколько опасностей подстерегает неосторожного человека на улице! А я… я понимал, и меня била мелкая, противная дрожь. Чтобы чувствовать себя уверенней, стоило, во-первых, выбросить в мусоропровод мысли о возможном бандитском нападении, во-вторых, вооружиться, например, газовым баллончиком или палкой. Баллончиков мы с Сашей не держали.       — Миша! — надевая куртку, позвал я гремящего на кухне посудой старшего сына, стараясь, чтобы норовящий сорваться на петуха голос звучал ровно. — У нас в доме есть палка? Вдруг на Юпитера какая-нибудь собака кинется?       Вместо Миши в прихожую выглянул Ярик.       — Есть! — пискнул омежонок. — Сей момент, тятя!       Он шмыгнул мимо меня к кладовке, исчез в ее недрах, покопался там и вынырнул, держа наперевес швабру.       — Годится? — спросил, моргая.       Я представил себя бродящим, к восторгу соседей, по нашему двору в сопровождении белой болонки и со шваброй, насмешливо фыркнул и покачал головой, отрицая — картинка получалась забавная.       Возьму из-под раковины в ванной разводной ключ. И тяжелый, и удобно носить, потому что ключ минимум в шесть раз — потом измерю, не срочно-срочно — короче швабры, в ладони гораздо ухватистей и инструмент мужской!       Сказано — сделано. Не разуваясь, я сбегал в ванную за ключом, прицепил Юпитера на поводок, сунул, для скорости передвижения, песика под мышку и покинул квартиру, готовясь к худшему и молясь об удаче.       Наш двор встретил меня пустынностью и мелким, холодным осенним дождиком — я болван, ключ-то взял, но зонт забыл, а дети не напомнили — и тусклым светом единственного горящего посреди газона фонаря.       Под этим фонарем я и совершил с Юпитером десятка два орбитальных кругов, натянув на голову капюшон, вздыхая, бормоча «Господи спаси и сохрани, у меня дети» и чудовищно стесняясь ведомой мной на поводке мелкой, кудрявой собачонки не бойцовской, не подходящей взрослому, крупнотелому альфе карманно-декоративной породы.       Наверно, со стороны я напоминал бы нахохленного воробья, если бы не стиснутый намертво в прижатом к груди, поверх куртки, вспотевшем кулаке разводной ключ. С ключом же — больше походил на подвыпившего сантехника.       И никто на нас с Юпитером из неосвещенной части двора не выскочил, ни чужие собаки, ни грабители. Так и отгуляли мы мирно-спокойно полчаса, и вернулись домой невредимыми, пусть и мокрыми, и у Юпитера лапки, а у меня подошвы ботинок испачкались размякшей на газоне, щедро напитавшейся влагой землей.       Ботинки и Юпитера в ванной отмывал — горжусь собой — я, ибо дети уже легли по кроваткам, а Саша, чья это была обязанность, отсутствовал. И — я, вдоволь намаявшись с непривычки, не идеально, конечно, но более-менее справился, не утопив ботинок и Юпитера и даже не затопив соседей. Впору начинать собой гордиться!       «Эх, Саша-Саша, — думалось мне, пока я неуклюже, кряхтя, с четверенек развозил по полу налитую мной при водных процедурах лужу тряпкой, попeременно то ударяясь плечом о раковину, то зацепляя виском угол шкафчика для полотенец. — Я по тебе скучаю».       Про то, что лишнюю воду отжимают в ведро, я вспомнил отнюдь не сразу и провозился, без толку чвакая насквозь мокрой тряпкой, минут десять.       Меня ждала тоскливая ночь в пустой, без Сашеньки, постели под шум усилившегося дождя. И очень хотелось сесть прямо на пол и расплакаться — от накатившей усталости и сосущего изнутри душу одиночества.