Пробка

      Если день не задался с утра, пойдет наперекосяк целиком. У меня, по крайней мере, этот закон работает стабильно. Как перепутали мы с Мишкой футболки, так и понеслись неприятности.       Во-первых, едва я вывел машину из гаража, резко испортилась погода, небо затянуло тучами и полил дождь. Зонта у меня не было, Саша не дал, хотя я и спрашивал его перед выходом о прогнозах синоптиков.       Во-вторых, на стоянке перед обсерваторией я, вылезая из машины и думая о забытом дома зонте, не посмотрел, куда спускаю ногу и ботинком вляпался в довольно глубокую лужу.       В-третьих, уже позже, в обед, я, обкручивающий в уме формулу и одновременно страдающий от мокроты в ботинке, поставил мимо стола уже открытый контейнер с супом и остался полуголодным.       А началось-то с футболок. Спрашивается, Саша не мог проследить утром за мной и Мишей и предотвратить досадную ошибку? Мог. Прогноз погоды послушать по радио, выяснить об ожидающемся дожде и выдать мне зонт? Мог.       Прояви Саша бдительность, когда мы с Мишей одевались, и не забудь включить радио, я не наступил бы в лужу. Следовательно, не отвлекаясь постоянно на влагу в ботинке, разобрался бы с формулой до обеда и не лишился супа.       Все Саша виноват. Если согласился быть моим мужем, должен заботиться обо мне душевнее. Или это я виноват, что на нем женился, таком безмозглом и непредусмотрительном?       После долгих, запутанных размышлений о причинах и следствиях моей теперешней унылой жизни я плюнул и на причины, и на следствия, и на формулу, так ничего толком и не решив, понял, что соскучился по Саше и детям, закинул листы с расчетами в верхний ящик стола и поехал домой, в тепло и к ужину.       Родная квартира встретила меня тремя парами круглых, испуганных детских глаз и полным отсутствием свидетельствующих об ужине ароматов.       — ПапА ушел, — дрожащим от слез голосом сообщил мне с порога Миша и протянул половинку листа бумаги. — Вот, записку нам оставил…       Я, недоумевая, принял листок и прочитал:       «Ужина нет. Надоело вам всем сопли подтирать. Не звонить мне. Устану бухать и от вас отдыхать — сам найдусь. Саша.»       Я перечитал записку четыре раза подряд, не веря собственным глазам, потом еще один, и в полном шоке уронил на пол. Продолжая не верить прочитанному, выдернул из кармана пиджака мобилку и набрал Сашин номер — длинные гудки. Снова набрал — опять гудки, послушал их и, досчитав до двадцати гудков, сбросил вызов и потрясенно заморгал.       …А на меня, потерявшего вдруг низ, верх и стороны света, смотрели шмыгающие носами, тихо всхлипывающие дети. Смотрели, смотрели…       — Тятя, — наконец нарушил молчание Андрюшка. — Не плачь, пожалуйста. Мы сейчас быстренько картошку почистим, ты только газ зажги, у Миши не получается…       Я смотрел на детей в ответ, словно пыльным мешком по башке ударенный, и — не понимал!       Саша, мой милый, ласковый и глупенький муж, был не дома и не ждал меня с работы, как ждал изо дня в день на протяжении более десяти лет, с горячим вкусным ужином, и с приветливой улыбкой на пухловатых, ярких губах.       Он неизвестно где и с кем, судя по записке — наливается какими-то алкогольными напитками, потому что ему надоело готовить ужины и следить за нашими футболками и прочими вещами. Бросил и меня, и детей голодными, на произвол судьбы.       Ик. Ик. Ик. Мир перевернулся…       Нужно срочно позвонить Сашиному папА, сообщить новость, ну, и заодно попросить у него помощи, на ближайшие дни.       Каково же было мое удивление, когда Сашин папА на мои лепечущие мольбы в динамик ответил бодрым отказом!       — Вова, — серьезно выговорил мне омега. — Ты и Миша Сашу утром идиотом обозвали? Обозвали. Теперь кушайте результат. Обиделся он на вас. — И отключился.       Мир рухнул повторно и погреб под обломками мой бедный разум, засосав его в некое подобие черной дыры.