Большая звезда

Так и получилось, что на следующее утро Эмма и Регина верхом на лошадях поехали по Главной аллее Павловского парка, намереваясь увидеть настоящую русскую масленицу. День стоял чудный: морозный и солнечный, и Регина была особенно хороша — под шапку светлого меха она повязала расписной русский платок, как это делали простолюдинки, и Эмма признала про себя, что что-то было в этой манере носить головной убор — лицо приобрело такой тонкий одухотворенный иконописный вид, что дух захватывало. Губы Регины не были накрашены, бархатные брови эффектно выделялись на золотистой коже, глаза на фоне белого снега уже не казались тёмными, а скорее напоминали янтарь, тёплый и солнечный. Она опять была одета в изящную шубку и высокие сапоги для верховой езды, и Эмма украдкой любовалась ее уверенной посадкой. Для неё самой Кирилл велел оседлать довольно смирную лошадку пегой масти, и гнедой Регины периодически взбрыкивал, косясь на эммину кобылу, а графиня, смеясь, выговаривала ему за несдержанность. Они проехали почти через весь парк и оказались на пустынной, засыпанной снегом улице, с одной стороны которой была железная дорога, а с другой — мохнатые темные заросли настоящего леса. — Там деревня, — сказала Регина, указывая рукой на курившиеся вдалеке дымки. — Вы умеете ездить быстро? Эмма умела, но она не была большой любительницей лошадей, однако признаваться в этом Регине не собиралась. — А я думала, мы прогуляться выехали, — натянуто усмехнулась она. Графиня глянула исподлобья, выражение лица у неё было лукаво-подзадоривающее. — Может, в Дании другое понятие о прогулках? — Ехидно спросила Регина и вдруг рванула с места так, что Эмма не успела даже ахнуть. В несколько секунд всадница оказалась далеко впереди, и полы ее одеяния развевались над крупом лошади. — For søren! * — пробормотала Эмма, которой ничего не оставалось, кроме как последовать за Региной. Но она не учла, что ее лошадка не собиралась участвовать в скачках. Это была смирная кобылка, хороших кровей, но предназначенная для неспешных прогулок по аллеям. Эмма изо всех сил старалась догнать Регину, но ей удалось лишь приблизиться так, что Росинант оставался в полуверсте, и дальше дело не шло. Регина периодически оглядывалась и улыбалась, празднуя победу. Холодный ветер хлестал Эмму по щекам, а внутри неё росло какое-то странное и сладкое чувство. Она почти задыхалась и все же продолжала понукать лошадь. — Стойте! Графиня! Регина и не подумала приостановить коня, напротив, она хлестнула его плетью, и вдруг Эмма поняла, как будоражит ее эта гонка по заснеженному лесу, мимо толстых ветвей елей, мимо замёрзших прудов и деревенеющих на морозе стволов деревьев. Будто что-то важное зависело от того, догонит ли она Регину. И судьба оказалась благосклонна к ней. Лошадка вдруг коротко заржала, то ли сопротивляясь эмминому порыву заставить ее скакать галопом, то ли от усталости, и Росинант, уже давно косившийся назад, стал замедляться, несмотря на гневные крики Регины, а потом и вовсе остановился, глядя на свою приближающуюся подругу и нетерпеливо пританцовывая. — Ах ты, мешок с костями, — услышала Эмма, подъезжая. — Юбка для тебя важнее победы? Она невольно улыбнулась. Глаза Регины искрились от смеха. — Любовь победила расчёт, — сказала Эмма, кивая на тянувшегося к ее кобыле Росинанта. На лице Регины мелькнуло странное выражение, губы изогнулись. — Любовь всегда побеждает, — сказала она лукаво, и по щекам Эммы вдруг пробежал жар. Взгляд графини не отрывался от неё, воздух с трудом проходил в легкие. Эмма спросила себя, что же такого было в этой женщине, что ей удавалось каждым словом выбить ее из равновесия. И почему она так притягивала к себе? Регина поправила выбившуюся из-под платка прядь волос и, наконец, оторвав взгляд от Эммы, посмотрела туда, где уже начиналась деревня. — Поехали. Мы почти на месте. Когда начались избы, Эмма сразу почувствовала, что здесь, в деревне, шёл настоящий праздник. На заборах висели ленты, разрисованные горшки и плетёные из соломы куклы, и почти в каждом дворе стояло чучело Масленицы, встречались разряженные веселые крестьяне, мужики в полурасстегнутых тулупах и бабы в ярких платках, почти все пьяные, поющие и громко хохочущие. Увидев знатных дам на лошадях, они снимали шапки, кланялись, сопровождая это веселым смехом, затем шли дальше, к площади, на которой, по словам Регины, была ярмарка. — Во время широкой Масленицы, — объясняла Регина, — люди не работают, это считается грехом. Начиная с четверга, все бросают дела и веселятся, пьют, гуляют. Теперь до самого Чистого понедельника деревня будет шумно и громко пьяна. — А что такое Чистый понедельник? — Эмма разглядывала идущую им навстречу парочку: статный молодой мужчина крепко обнимал раскрасневшуюся от мороза девушку и время от времени крепко целовал ее то в щеки, то в губы. — Это первый день Великого поста у православных, — Регина тоже смотрела на влюблённых. — В этот день все моются в бане, чтобы вступить в Великий пост чистыми душой и телом. — А вы — православная? Регина вдруг помрачнела. Брови ее сдвинулись на мгновение, лицо приняло отсутствующее выражение. — Я приняла православие, чтобы венчаться с Леонидом. Эмма посмотрела на ее маленькие руки, крепко стиснувшие поводья. — Вы не хотели выходить замуж? Вопрос был слишком личным, но почему-то Эмме казалось, что она может об этом спросить, и графиня не обидится. Регина неопределённо улыбнулась. — Это был мой долг. Нас ведь не спрашивают, правда? Эмма что-то пробурчала. — Разве ты знала Кирилла до того, как обручиться с ним? Разве его не представили тебе уже с намерением вас поженить? — Да, — Эмма вдруг осознала, что графиня перешла на «ты», и это почему-то казалось абсолютно естественным. — Но он так красив, он молод и… Мне с детства внушали, что я выйду замуж за того, кого выберут мне родители… — И ты считаешь, что это хорошо? Разговор смущал Эмму. Да, Регина была права: девушку не спрашивали о ее желаниях, но ведь так жили все. Среди подруг Эммы все выходили замуж не по любви, и брак должен был быть благословлен, поэтому все молодые девицы молились о том, чтобы жених оказался молодым и красивым. — Любовь придёт позже, — неуверенно сказала Эмма. Регина презрительно фыркнула. — А если не придёт? Вопрос повис в воздухе. Потом графиня вдруг тряхнула головой, словно желая избавиться от неудобных мыслей. — Ладно, поехали. Вон уже и ярмарка. Посреди круглой площади в огромном количестве стояли различные лотки и палатки, среди которых сновало бесчисленное множество людей. Пахло невообразимо вкусно: блинами, сладкими бубликами, вином, горячей кашей, дымом и морозом. Ноздри Эммы расширились, она втянула воздух, чувствуя внезапный острый голод. Возле ближайшего дома Регина соскочила с коня и привязала его к ограде. — Дальше идём пешком. Когда они врезались в толпу, Эмму просто оглушило от смеха, криков, музыки и песен. Вокруг все кружилось в каком-то невероятном хороводе улыбающихся лиц, пестрых нарядов, веселья и хохота. Они проходили мимо лотков с румяными баранками, дымящимся сбитнем, всевозможными сластями, платками, игрушками, и Эмма поймала себя на мысли, что она как ребёнок, вертит головой, пытаясь рассмотреть все сразу. Регина покосилась на неё и улыбнулась. — Хочешь что-нибудь? — Все, — смущенно призналась Эмма, и графиня весело рассмеялась, демонстрируя белоснежные зубы. — Сегодня можно, — подмигнула она Эмме. — Давай начнём с блинов. Эмма хотела сказать, что блины ее мало интересуют, но Регина решительно потащила ее за руку к самому многолюдному прилавку, за которым румяный мужик в треухе и медвежьем полушубке потчевал огромными стопками блинов, политыми маслом. Толпа почтительно расступилась перед ними, и мужик широко улыбнулся, демонстрируя неровные белые зубы. — О, ваше сиятельство! Блинков желаете? — Эмма не поняла ничего, кроме расхожего слова «блины». Регина благосклонно кивнула. — Желаем. — С чем, ваше сиятельство? С икоркой, с семушкой, с наважкой? С творогом, с мясом? Есть ещё вареньице, сладкое, как сахар… Есть сметанка и паренки, а еще водочка, уж она-то послаще будет. Мужик лукаво улыбнулся. — С чем ты хочешь? — Регина наклонилась к Эмме и перечислила начинки. Эмма не знала, с чем она хочет, но, посмотрев на аппетитные закуски, разложенные на столе, выбрала семгу. Регина велела мужику также налить им две рюмки Столичной. Эмма было запротестовала, однако графиня прервала ее, сунув в руку рюмку. — Пей, — велела она. — Это традиция, надо уважать… Эмма покорно взяла рюмку и воззрилась на графиню, которая одним махом выпила жгучую водку, и осторожно сделала глоток. Водка оказалась на удивление мягкой. Регина с улыбкой смотрела на неё. — Залпом пей, это же не вино! Эмма закрыла глаза и опрокинула содержимое рюмки в рот. Сперва ее пищевод обожгло, но затем внутри потеплело, щеки вспыхнули, и она почувствовала, как мороз, щипавший ее за нос, куда-то улетучивается. Регина подала ей аккуратно завёрнутый трубочкой золотистый горячий блин, Эмма откусила, и во рту разлился такой приятный сладко-соленый вкус, что она застонала от удовольствия. Мороз ли, ярмарка, Регина, водка или все вместе, но ей вдруг захотелось петь от счастья. Она мигом проглотила остаток блина, и Регина, смеясь, спросила: — Ещё? Эмма кивнула. От водки у неё вдруг развился бешеный аппетит. Они выпили ещё по одной рюмке, потом съели по блину с чёрной икрой и покинули гостеприимного мужика, которому Регина дала серебряную монету, и он долго кричал что-то благодарное вслед. Эмме уже не было холодно. Она крепко держалась за руку Регины, увлекавшей ее все дальше. А дальше было все интереснее. Тут и шуты, и песни-пляски, и соревнования силачей, и медведи с цыганами… Эмме казалось, что ее закрутило в водовороте праздника, который никогда не кончится, и она ощущала себя такой молодой, такой живой и счастливой, что ей хотелось кричать от распирающих ее чувств. Когда они возвращались к коням, Эмма вдруг смело схватила Регину за руку: — Смотри! По улице ехала странная процессия. Посреди толпы возвышались сани, на которых стоял огромный конь из соломы, сделанный очень искусно — совсем как настоящий. Сверху на этом коне восседал мужик в вывернутой шубе, с лицом, испачканным углём, и пел громкую песню, смысл которой Эмме был непонятен, но толпа встречала ее громким смехом и одобрительными криками. — Да, — Регина взглянула смеющимися глазами. — Это часть Широкой Масленицы — забавы. Погоди, ещё не то будет… К субботе вся деревня будет ходить ходуном. — А что ещё? — Возбужденно спросила Эмма. Она не торопилась выпускать руку графини, а та либо не заметила, либо сделала вид, что все так и должно быть. Эмма не надела перчатки, и совершенно случайно, как бы ненароком, ее палец, поглаживая кисть Регины, нашёл декоративную дырочку в перчатке у основания ладони — и сам собой скользнул, проник в неё и теперь касался маленького кусочка тёплой кожи. — Со вчерашнего дня, — объяснила Регина, глядя ей в глаза спокойно и уверенно, будто ничего не происходило. — Начались колядования. Это как… Она задумалась, подбирая слово. Эмма зачарованно смотрела на ее губы. — Как рождественские песнопения. Люди ходят по домам и поют песни, а их за это угощают. А еще сегодня тещины вечерки. Это значит, что теща приходит к зятю на блины. Такая традиция. Эмма рассмеялась. — Хорошо, что моя мама пока не приехала. Кирилл совсем не умеет печь блины. Регина широко улыбнулась. Они подошли к лошадям и неохотно расцепили руки. Графиня ловко взлетела в седло. — Сможешь сесть, принцесса? — Лукаво улыбнулась она, глядя, как Эмма неловко примеривается к стремени. Росинант уже в нетерпении перебирал тонкими ногами. — Смогу, — совсем по-детски огрызнулась Эмма и взобралась в седло, победоносно вскинув подбородок. — Куда теперь? — На реку! Они объехали ярмарку по дальним улицам, где тоже было шумно, весело и пьяно, затем взобрались на небольшой холм и оказались на открытом пространстве, откуда просматривался парк с дворцом и река. Регина назвала ее Славянка. Она вообще рассказывала так много всего, что Эмма не могла не удивиться таким познаниям иностранки, аристократки об обычаях простонародья. По ее наблюдениям, высшая знать не особо вникала в нужды своих подданных. Это скорее считалось дурным тоном. Особенно она не ожидала этого от такой красавицы и светской особы. Регина пожала плечами. — Когда я только приехала сюда, я сразу влюбилась в Россию. Это удивительное сочетание роскоши и бедности, размаха и традиционности, язычества и христианства… Вот они всю неделю пьют до состояния умопомрачения, а в понедельник все будут бить поклоны и каяться в церкви. И просить друг у друга прощения. Забавно это… Я так до сих пор и не поняла эту страну. Вот, к примеру, Масленица… это ведь языческий праздник. — Неужели? — В дохристианскую эпоху масленица была приурочена к весеннему равноденствию. Но вообще это праздник плодородия. — Глаза Регины загадочно блеснули. — Когда чучело сжигают, пепел от него раскидывают по полям. Считалось, что это поможет урожаю быть обильным. А еще есть всякие обряды… — Обряды? — Да, связанные с неженатой молодежью, — пояснила Регина, подъезжая ближе. — Чтобы они рожали много детей. Например, целовник. — Целовник? — Эмма удивлённо подняла брови. — А что это? Она пошевелила губами, словно произнося про себя непривычное слово «це-ло-вник». — А вот что, — вдруг с дразнящей улыбкой сказала Регина, и Эмма не успела ничего сделать: женщина оказалась близко, так близко, что девушка почувствовала запах духов, меха и ещё какой-то сложноуловимый аромат, сопровождавший Регину, а потом горячие губы прижались к ее губам в мимолетном поцелуе. И хотя это прикосновение губ было кратким и вполне невинным, дрожь пробежала по телу Эммы, внизу живота потянуло, щеки вспыхнули как маки. Регина с легкой улыбкой смотрела на неё, словно понимала, что происходит. — Я поняла, — запинаясь, пробормотала Эмма, глядя куда-то вбок. Ее всю трясло. — О, смотри, — вдруг женщина возбужденно схватила Эмму за руку и потянула куда-то. — На реке сейчас будет взятие снежного городка. — А это что? Но она уже видела и сама: на льду была выстроена настоящая крепость: с арками, башнями и воротами. Вокруг толпились люди, что-то крича. Раздавался шумный смех, звуки баяна, отдельные возгласы. Большая толпа спускалась по крутому берегу, размахивая ветками и шестами. — Смотри, — Регина подъехала к Эмме. — Стены очень прочные, их обливают водой. А видишь — на воротах фигурки? Это петух, бутылка и рюмка… — Ну, бутылка и рюмка — это понятно, а петух? Томная усмешка тронула чувственные губы Регины. — Петух — символ драчливости и задора, ты разве не знаешь? Теперь смотри — за стеной осаждаемые, видишь? У них ветки, лопаты, мётлы. Они будут снегом засыпать осаждающих. — А что будут делать осаждающие? — Пытаться разрушить городок. Когда забава началась, Эмма украдкой взглянула на разрумянившуюся и от того ещё более красивую Регину: ее губы подрагивали, глаза сверкали, и, казалось, она искренне наслаждается зрелищем. Поймав ее взгляд, женщина широко улыбнулась, демонстрируя белоснежные зубы: — Что? — Ты очень красива, — смущенно пробормотала Эмма, чувствуя, как щеки заливает красная краска стыда. Регина же, нимало не растерявшись, протянула руку в белой кожаной перчатке и осторожно обвела подбородок Эммы, не подозревая, что это легкое, как перышко, прикосновение возбуждает не меньше, чем недавний поцелуй. — Ты тоже очень красива, Эмма, — сказала она, бросая взгляд на рот Эммы. Та нервно сглотнула. Глаза Регины были такими глубокими, воздух сгустился вокруг них двоих, желание почувствовать ещё раз эти бархатистые губы на своих губах охватило Эмму целиком, и она уже прикрыла глаза, словно веки отяжелели, но тут Регина издала победный крик: — Смотри! Они его взяли! Эмма с сожалением перевела взгляд на реку, где парни на конях победоносно ворвались в снежную крепость и растаптывали ее остатки, громко крича и ликуя. — Что мы теперь будем делать? — Спросила Эмма, когда люди на реке начали расходиться. — Ты не устала? Эмма покачала головой. Она не чувствовала никакой усталости, только бешеное и горячее возбуждение, которое манило ее куда-то вдаль, но куда — она сама не знала. Регина улыбнулась ей. — Тогда поехали в одно местечко. Там подают лучшую калью, ты просто обязана ее попробовать. — А что такое калья? Регина прищелкнула языком. — Это горячий ароматный суп. Очень пряный и густой. Его делают на основе рассола, с рыбой и красной икрой. Эмма недоверчиво поморщилась. Рыба и рассол? Графиня рассмеялась. — Дурочка, это очень вкусно. А еще мы будем есть расстегаи и запивать все это холодной водкой. — А все русские так много пьют водки? — Спросила Эмма, когда они выехали на аллею парка. Регина пожала плечами. — Русские привыкают ее пить, и им она не кажется крепкой. К тому же она прекрасно согревает. Я не пила водку, когда приехала сюда, но в моем родном городе не было так холодно. — Расскажи о том месте, где ты выросла, — Эмма взглянула на виднеющийся вдали дворец. Возвращаться туда, к Кириллу, совершенно не хотелось. Хотелось ехать так с Региной, слушать завораживающий низкий голос и никогда-никогда не останавливаться. Она не понимала, что с ней происходит. И пока графиня говорила о своём родном поместье, описывала конюшни, поля, леса, Эмма смотрела только на неё. Вероятно, большая часть сказанного Региной прошла мимо ее ушей, но когда графиня упомянула слово «любовь», Эмма с усилием вернула себя в реальность. — Что? — Моя первая любовь, — с легким удивлением повторила Регина. — Даниель. Он был… конюхом… Родители, конечно, воспротивились нашим отношениям. Она говорила легко, но за этой обманчивой легкостью Эмма чувствовала большую затаенную боль. Что-то откликнулось внутри неё, обожгло, полыхнуло. Ревность? — Мы встречались тайно, — продолжала Регина, глядя вдаль. — А потом он исчез. Мать подкупила его, дала внушительную сумму, чтобы он уехал и никогда не возвращался… — Какой подлец, — пробормотала Эмма. — Ты считаешь? Эмма со страстью взмахнула рукой. — Отказаться от любви ради денег! Предать женщину, которая в тебя верила! Отказаться от… тебя… Она не имела в виду ничего такого, просто плохо выразила мысль, но последние слова прозвучали слишком прозрачно, слишком двусмысленно, и глубокий темный взгляд Регины подтвердил это: попалась. Эмма мысленно прокляла себя. За один день она умудрилась совершить столько неблагоразумного, сколько не делала за всю свою жизнь. И у неё было ощущение, что она продолжит это делать, особенно если графиня будет оставаться рядом. — Ты так считаешь? — С легким смущением проговорила Регина. Эмма кивнула, стараясь казаться безразличной. — Я так считаю. И что же было дальше? Регина глубоко вздохнула, перекладывая поводья в левую руку. — Ничего. Спустя три месяца меня представили Леониду, а через полгода мы поженились. Эмма промолчала. Она смотрела куда-то вдаль, в глубину аллеи, и размышляла о том, как странно устроен мир. Еще два дня назад она ехала по этому парку с Кириллом, целовала его и думала о браке. Сейчас мысль о том, что она будет всю жизнь жить с ним, рожать ему детей и ухаживать за ним, показалась ей дикой. Рядом с Региной думать об этом было невыносимо. — А ты? — Вдруг услышала она низкий голос. — Была влюблена? До Кирилла? В голосе явно слышалось напряжение, ловко замаскированное насмешкой. Эмма решительно замотала головой. — Нет, никогда. Мне никто не нравился. Мальчишки такие глупые. Им нужна только война, кони и смотры. Регина звонко рассмеялась. — Мужчины не лучше. Охота, бильярд, война, кони и смотры… Привыкай, душенька. И опять это слово… Эмма не поняла, почему, но оно мучительно резануло слух. — Прошу, не называй меня так. — Почему? Эмма молчала. Регина пришпорила Росинанта и два раза объехала вокруг неё, заглядывая в глаза. — Почему, Эмма? Тебе не нравится ласковое слово? Оно значит — «душа моя»… Ее хрипловатый голос будоражил. У Эммы сладко екнуло сердце. — Кирилл так зовёт меня, — краснея, сказала она. Регина вскинула подбородок и кивнула, глядя вдаль. Оставшийся путь до ресторана они проделали в тишине. Выехав за пределы парка, повернули налево и уткнулись в громадное подворье, представлявшее собой несколько срубов, соединённых переходами и заборами. Возле главной, двухэтажной избы, стоял швейцар в шубе, который, заметив, как они въезжают, кивнул конюху, тот помог спуститься и забрал лошадей. Швейцар, раскланявшись, проводил их в тёплую, жарко натопленную внутренность избы, где все было оформлено в русском стиле — деревянная мебель, вышитые скатерти, громадная печь. Кроме них, в ресторане никого не было. Половой помог им снять шубы, усадил за столик возле окна и приготовился выслушать заказ. — Нам четверть водки, две кальи, расстегаи с сёмгой, соленья и побыстрее, дружок. Мы с голоду умираем. — Сию секунду, ваше сиятельство, — полового как ветром сдуло. Регина аккуратно сняла шапку и платок. Эмма во все глаза смотрела на то, как она поправляет чёрные, сияющие под тусклым светом ламп волосы. Они были заплетены в свободную косу и слегка вились, обрамляя лицо мягкими завитками. В ушах Регины сверкали бриллианты, румяные от мороза щеки смугло алели. На ней была чёрная амазонка дорогого сукна, в вырезе виднелась белая рубашка с пышным жабо. Регина поймала Эммин взгляд. Вопреки ожиданиям, она не смутилась, словно Эмма имела право так откровенно на неё смотреть. — Почему здесь никого нет? — Хрипло спросила Эмма, отрываясь от ее лица и оглядываясь. — Все во дворце, наверное. Там сейчас обеденное время. Кирилл не будет тебя искать? Угольно-чёрная бровь графини приподнялась. Эмма прищурилась, отвечая на вызов. — Не будет. Я ему сказала, что до вечера не вернусь. Принесли две огромные тарелки с кальей, выглядящей аппетитно — Эмма и у себя на родине привыкла к густым супам, отличающимся от, например, английских, состоявших из одного бульона. Но этот на вкус оказался ещё превосходнее, чем выглядел. Душистый и наваристый, он показался ей пищей богов. Регина заставила ее выпить ещё рюмку водки, и Эмма, почувствовав небывалый аппетит, принялась поглощать калью, закусывая ее воздушным тёплым расстегаем с начинкой из налима. — По-моему, я никогда не была так голодна, — сказала она Регине, которая не столько ела, сколько пила и наблюдала за ней с каким-то странным ласковым вниманием. — Это от алкоголя, — Регина поправила воротник. — Он возбуждает аппетит. Глядя на Регину, Эмма вдруг осознала, что испытывает странное чувство: будто каждое слово женщины рождает некую волну, пробегающую по ее телу сверху вниз. Будто бы словами Регина умела касаться чего-то внутри Эммы, волновать ее, возбуждать… да, именно возбуждать… И если алкоголь возбуждал аппетит, то Регина… возбуждала чувства Эммы. Щеки девушки вспыхнули. Это неправильно и неуместно. Да, графиня красива и невероятно притягательна, но она замужем, и Эмма скоро станет женой Кирилла. Вероятно, это просто влияние загадочной страны, водки, романтического настроения, красоты Регины — и ничего больше. Завтра объявят о помолвке, и все эти мысли выветрятся из ее головы. Выйдя из ресторана на мороз, Эмма заметила, что что-то между ними изменилось: будто бы Регина прочитала ее мысли во время обеда и тоже ушла в себя, отдалилась. Чувство утраты пронзило ее грудь. Вероятно, ее чувства были настолько явно написаны на лице, что графиня заскучала и перестала испытывать к ней интерес. Это было больно осознавать, особенно после всех событий, пережитых ими сегодня. Регина отстранённо сказала, что ей нужно заехать в одно место и что Эмма может поехать во дворец одна, если не хочет сопроводить ее, и хотя Эмма ничего так сильно не желала, как остаться с Региной, она сделала над собой усилие и отказалась. На прощание графиня по-светски пожала ей руку и ускакала так быстро, что полы шубы развевались на ветру. Эмма вернулась во дворец подавленная и молчаливая, закрылась в комнате и до самого вечера пролежала в постели. Когда же дворцовые часы пробили полночь, она вспомнила, что Кирилл даже не пришёл навестить ее, и тут же осознала, что ей все равно. Все мысли Эммы занимала только Регина. Дворец спал. Изредка откуда-то доносились странные шорохи, но в целом стояла тишина, и оттого ещё больнее и мучительнее билось сердце. Эмма нерешительно спустила босые ноги с кровати, ощутив ледяной пол, накинула на сорочку легкий халат и подошла к двери. Приоткрыв ее, она увидела кушетку, а на ней — неясные очертания тела Эльзы. Стараясь идти как можно бесшумнее, Эмма проскользнула мимо спящей служанки и оказалась в коридоре. Здесь тускло горели две свечи, еле озаряя помещение, образующее полукруг. Эмма прислушалась. Было тихо. Она оглянулась на свои покои, внезапно ощутив невероятную уверенность в том, что делает, а затем развернулась и быстрыми шагами пошла вдаль по коридору, направляясь к лестнице.