Большая звезда

Уважаемые читатели! Я помню, что обещала баню да пожарче, но начала писать — не смогла остановиться, поэтому вот первая часть бонусной главы с обещанными вениками и прочими радостями, которые непременно будут, а пока что — прелюдия. Стояло раннее весеннее утро*, шел легкий снег, накрывая имение графа Мельникова Липки, находящееся в пятидесяти верстах от Петербурга. Имение было выстроено на месте старого, сгоревшего при пожаре, и граф постарался соединить в нем русский размах и немецкую педантичность своей жены, графини Регины Генриховны Мельниковой, приехавшей из Германии в возрасте восемнадцати лет и ставшей его женой. После венчания графу, чьи дела были значительно подорваны кутежами и долгами его сына, которого он определил в гвардейский полк, дабы немного усмирить буйный нрав отпрыска, досталось огромное приданое, и это позволило ему выстроить огромную усадьбу, с трехэтажным каменным домом, многочисленными хозяйственными постройками, расширить свои владения, купив близлежащие земли, и владеть более чем тремя тысячами крестьян. Молодая жена оказалась по-немецки предприимчивой, быстро усмирила своего молодого пасынка, уговорилась высылать ему приличное содержание с тем, чтобы он жил в Петербурге и не приезжал в усадьбу чаще двух раз в год, так как здоровье отца очень страдало во время пребывания отпрыска в деревне. Сын, который службе предпочитал увеселения в салонах и на балах, охотно согласился и перенёс свои кутежи в столицу, но наезжал в гости, обычно под Рождество и на Масленичной неделе, когда деревенские молодки были сговорчивей и доступнее. Графиня Мельникова полюбила Липки и жила там часто и охотно, потому что обожала ездить верхом, охотиться и даже косить, хотя ее муж решительно восставал против подобных увеселений, опасаясь за здоровье жены. Вообще в их браке верховодила она, и она же принимала решения, потому что оказалась весьма талантлива по части хозяйственных и прочих преобразований, была энергична, деятельна и строга, но справедлива. Например, именно ей принадлежала идея сдать землю крестьянам в аренду, дабы улучшить их бедственное положение, и она, вопреки уговорам, совершила этот рискованный шаг, отчего крестьяне, поначалу дичившиеся этой красивой и властной женщины, вскоре признали ее настоящей хозяйкой усадьбы, и, когда возникали споры, шли именно к ней, а не к управляющему. Муж ее, будучи лет на двадцать старше, страдал от болезни суставов и практически все время проводил за границей, наезжая только весной и летом, когда теплело, а графиня жила в Липках в своё удовольствие. Ходили слухи, что ее муж давно избегает брачного ложа и именно поэтому больше не может иметь детей, а у красивой графини отбоя нет от любовников, но никто не мог это ни подтвердить, ни опровергнуть. В тот день Регина проснулась рано и долго лежала, глядя в потолок и размышляя о случившемся на Масленичной неделе в Павловске. Она легко усмехнулась своим воспоминаниям. Эмма Свенвельд занимала теперь все ее мысли, и, хотя свадьба с князем Кириллом была отложена до августа, сознание того, что возлюбленная все равно должна будет выйти замуж, беспокоило графиню сильнее, чем она могла себе позволить. Желание, которое разбудила юная датчанка в теле Регины, было чем-то совершенно выходящим за рамки: графиня, в чьей постели перебывало слишком много женщин, прекрасно осознавала, где находится тонкая грань между влечением и страстью. Она всегда была неравнодушна к женщинам, с самого детства. И только после ее неудачи с Даниелем, когда мысль, что чужой мужчина прикоснется к ней, ужасала до тошноты, она решила попробовать реализовать своё желание и нашла горячий отклик в других представительницах прекрасного пола. После свадьбы с Леонидом и осознания того, что мужчина не способен ей дать и половины тех эмоций и ощущений, какие даёт женщина, Регина научилась ловко обманывать мужа, исполняя свой супружеский долг (что, впрочем, случалось не часто), и при этом ведя бурную жизнь, в которой ее любовницами становились очень разные женщины: случайные, соблазненные красотой и богатством графини деревенские девушки на каком-нибудь постоялом дворе, дорогие куртизанки, которые спали с мужчинами и женщинами за деньги и подарки, и богатые дворянки с «особыми наклонностями», составлявшие целый закрытый клуб, которого Регина избегала, опасаясь огласки. Но делила ложе с некоторыми, входившими в это сообщество, женщинами и была уверена: не опасайся они, что их самих раскроют, ее бы уже давно разоблачили и покрыли позором, но аристократки были слишком осторожны. Одна из ее постоянных пассий княжна Трубецкая, с которой они встречались несколько раз в год, однажды сказала Регине, что она разбила сердце слишком многим женщинам, чтобы ее оставили в покое и не сплетничали о ней. Был сентябрь, уже несколько дней шёл тусклый серый дождь, они ночевали в Липках, куда княжна заглянула перед дорогой в своё новгородское имение, как делала это всегда. Свет единственной лампы озарял длинное худое тело женщины и ее ярко-рыжие волосы, вившиеся вокруг лица подобно огненным змеям. Точно такие же морковно-золотистые волосы были у неё в паху, и Регина не могла не признать, что в постели княжна — сущий дьяволёнок. — О тебе судачат… — Сказала лениво женщина, глядя на лежавшую рядом на спине Регину. Та отвернула голову, и в свете луны была видна ее щека и ухо с тяжелой серьгой. — Много судачат… Все наши дамы… Регина не пошевелилась. Затем вдруг раздался ее тихий глухой голос: — Какое мне дело до сплетен? Она насмешливо взглянула на любовницу из-под полуопущенных век. Княжна легла на бок, подперла голову рукой и, улыбаясь своей скользящей улыбкой, смотрела на Регину. — Если бы тебе не было дела, ты бы не разбила сердце этой графиничке Сусловой, которая теперь безутешна. Регина вспомнила случайно встреченную на балу в Петербурге графиню из отдаленной провинциальной губернии, всплыло в памяти маленькое хорошенькое личико, глупые речи, какие-то обещания и посулы, все те слова, которые так мучительно вспоминать утром, когда рассвет озаряет комнату с разворошенной постелью, и ты хочешь лишь поскорее уйти и отмыться от этой ночи и внутренне притвориться, что ее никогда не было. Вспомнила и безобразную сцену, которая разыгралась утром, когда она сообщила этой графине, что у них ничего не может быть общего и стоит просто забыть обо всем… Вспомнила боль в покрасневших глазах, и слезы, и своё собственное раздражение и нетерпение: скорее бы уже обиделась и ушла. Но она все лила слезы, повторяя, что любит Регину, что влюбилась впервые в жизни, и это было так глупо, что Регина не выдержала и ушла первой… Княжна с улыбкой смотрела на неё. — Вот не можешь ты жить спокойно, — сказала она, касаясь плеча Регины и ведя пальцем ниже по руке до самой ладони. — Почему не завести постоянную? Регина нетерпеливо мотнула головой, разметав темные волосы. — Нет ничего постоянного, Мари. Да и не нужна мне постоянная. Все эти осложнения в виде чувств. Зачем? Она повернулась на бок, предоставляя возможность княжне погладить ее грудь. — Посмотри, как хорошо нам вместе. Ты и я, мы просто иногда встречаемся и даём друг другу то, что хотим получить. И все. — Да, все, — каким-то странным голосом сказала княжна, и рука ее дрогнула. Регина широко раскрыла глаза, вглядываясь в лицо любовницы. — Все хорошо? Но княжна уже овладела собой, привычная легкая улыбка блуждала по ее губам. — Конечно. Но ты не права, дорогая. Мы с тобой видимся слишком редко, а с постоянной любовницей преимуществ гораздо больше. Тебе ведь не хватает этого, Регина. Признайся. Любви, ласки, заботы… И я слишком хорошо знаю, что в постели ты любишь много и долго… Она вдруг обхватила плечи Регины руками и перекатила ее на себя. Графиня содрогнулась от возбуждения. Она любила, когда княжна хотела подчиняться, а не подчинять — это бывало редко, и она становилась похожей на тягучий мёд, она таяла и обволакивала, и стонала, и кричала ее имя так, как Регина любила. — Я не хочу ни к кому привязываться, — Графиня покусывала шею любовницы, сводя ее с ума. — С меня достаточно. Княжна знала о Даниеле, поэтому она ничего не сказала, а лишь запрокинула голову и предоставила возможность Регине сделать с ней все, что только захотелось. Потом прошло почти полгода, и вскоре после Масленицы Регина получила письмо, в котором княжна сообщала, что заедет ненадолго повидаться перед отъездом за границу. Она и правда появилась, но, когда после ужина по привычке постучала в дверь графини, как было у них заведено, Регина открыла ей, однако едва княжна попыталась обнять и поцеловать ее, отстранилась. — Что случилось? Регина выглядела… иначе… Княжна почувствовала неладное. — Прости, — сказала графиня, садясь на небольшую кушетку. — Между нами больше ничего не будет. Княжна прищурилась, опускаясь рядом. — У тебя кто-то появился? — Спросила она, глядя на свою любовницу. Регина была все так же красива, но у губ залегла печальная складка, а в глазах поселились какие-то тени. Графиня кивнула. — Значит, это серьёзно, — проговорила княжна, игнорируя мгновенно нахлынувшую боль. — И кто она, эта счастливица? Я ее знаю? — На Масленицу я ездила в Павловск… — Регина грустно усмехнулась. — Ты же знаешь, как император любит увеселения а-ля рюсс… И вот там объявили о помолвке князя Кирилла и датской принцессы… Княжна присвистнула. Она могла быть очень вульгарной. — Значит, принцесса? Ты подняла планку… Регина метнула в неё уничтожающий взгляд. — Не шути, это не смешно. Княжна положила маленькую сухую руку на ее ладонь. — Нет, если ты задумаешься, это очень смешно… Всемогущая и недоступная графиня Мельникова побита ее же собственным оружием. Регина промолчала, но руку ее не стряхнула. — Ты столько лет разбивала сердца, кто-то однажды должен был разбить твоё. Регина передернула плечами. — Она не разбивала мое сердце. Она ответила мне… взаимностью… — Ну, конечно… — Княжна засмеялась. — Но выйдет она все равно за князя Кирилла. Ещё один испепеляющий взгляд упал из-под чёрных ресниц графини. — Не надо на меня так смотреть, дорогая, это правда. И на меня эти взгляды не действуют, ты же знаешь. Регина глубоко вздохнула. Княжна легонько похлопала ее по руке. — И что же эта принцесса? Кстати, как ее зовут? — Эмма. Ее зовут Эмма. — О, ты даже ее имя произносишь особенно, — покачала головой княжна. — Так необычно видеть тебя влюблённой. — Я не влюблена, — огрызнулась Регина. — Это страсть, влечение, похоть… Ничего больше. Просто она… другая… С ней все по-другому… — Похоть была у тебя со всеми прочими, — произнесла княжна задумчиво. — А тут явно не похоть. Она тоже влюблена? Регина помолчала, а потом неохотно кивнула: — Безумно. — Ох, какая романтичная история. Но я рада. Кто-то должен был тебя приручить. Это закон жизни. Так ты точно не хочешь меня? Ее рука скользнула по груди графини. — Я могла бы утешить тебя, дорогая. В знак прощания. Как символ того, что между нами было… Но Регина мягко убрала ее руку. — Прости, не могу. Княжна понимающе кивнула и, наклонившись, поцеловала Регину в губы долгим прощальным поцелуем. — В любом случае, я желаю тебе удачи. Она понадобится. Регина вспомнила о визите княжны, пока готовилась к приезду Эммы Свенвельд. Она обещала побывать в гостях в середине апреля, после Пасхи, во время многочисленных объездов знакомых, пригласивших их с женихом ещё во время помолвки. Вот только Эмма удачно подгадала свой визит тогда, когда Кирилл вынужден был уехать в свои липецкие имения, а Леонид вообще не появлялся в это время в Липках, о чем Регина сообщила Эмме в очередном письме. Переписывались они часто и много: и дня не проходило без того, чтобы графине не положили на стол небольшой прямоугольник, исписанный знакомым угловатым почерком и пахнущий эммиными духами. Она уже привыкла к этому и с нетерпением ожидала письма. Специально, чтобы не выдать себя, они изобрели хитроумный шифр и общались исключительно на нем. Эмма писала о себе, рассказывала о детстве, о жизни в Дании и России, но почти каждое послание оканчивалось страстными просьбами и словами о том, как она жаждет оказаться в постели вместе с Региной. Я никогда не думала, что буду ощущать нечто подобное. Я все время думаю о тебе, вспоминаю твой вкус на своих губах, твоё тело. Я не знала, что одна женщина способна чувствовать такое к другой. Неужели вообще один человек может настолько сильно желать другого? Мне кажется, я бы сейчас умерла от одного взгляда на тебя. Я лежу ночами и представляю, как ты тогда попросила намотать твои волосы на руку и как выгибалась подо мной… Эти мысли сжигают меня заживо. Я хочу сделать с тобой все, что ты захочешь и как ты этого захочешь. Знай, что я вся твоя… Регина отвечала ей не менее страстно, пытаясь хотя бы через письмо передать своей неразумной возлюбленной то, что чувствовала постоянно: находиться в разлуке было просто невыносимо. Она, всегда такая деятельная, теперь не находила себе места, бесконечно бродила из угла в угол, пытаясь придумать занятие, в которое можно было бы погрузиться целиком, но зима никак не отступала: несмотря на конец марта, морозы стояли чудовищные, и Регина уже подумывала о том, чтобы перебраться в Петербург, где в балах и визитах она забудет Эмму хотя бы на время, но тут однажды принесли очередное письмо, в котором Эмма писала: Я приеду 15-го апреля. Кирилл уедет по делам имения, у нас будет целых четыре дня, чтобы побыть вдвоём. Надеюсь, что ты ждёшь этой встречи так же, как и я, а я ее очень жду. Регина почувствовала такой прилив любви, что ей самой стало страшно. Желание видеть девушку затопило все ее существо: и хотя до встречи оставалось ещё не меньше двух недель, она занялась подготовкой покоев для Эммы, велела снести стенку, чтобы расширить комнату, выписала из Петербурга новую мебель, да и вообще готовилась так рьяно, что даже слуги стали обращать на это внимание, и пришлось поумерить свой пыл и заняться поместьем. Апрель уже наступил, но снег только-только начал сходить, и требовалось организовать расчистку сада, снести старые постройки, подготовить почву под розы и так далее. Мысли о приезде Эммы, таким образом, отошли на второй план, хотя и не стали меньше волновать. Просто они превратились в постоянных спутников, в часть жизни, и Регина, укладываясь в постель вечером, позволяла им, наконец, хлынуть и затопить ее, мечтая о том, как они с Эммой будут лежать рядом и касаться друг друга, о том, что они смогут сделать вместе, и заранее предвкушала ту чистую телесную радость, которую познала в Павловске и от которой теперь не смогла бы отказаться. Она вспомнила лицо и тело Эммы, ее страсть, ее невероятную отзывчивость, и сладко улыбалась, признавая, что слова княжны были невероятно правдивы. Столько лет Регина делила ложе с женщинами, не ощущая ничего, кроме похоти, а теперь ей впервые хотелось просто ощутить Эмму рядом, разговаривать с ней, спросить ее о тысяче разных вещей, ласкать и целовать ее, оставить ее себе навсегда и никогда-никогда не отпускать. Правда, порой эти мечты омрачались мыслями о Кирилле и предстоявшем Эмме брачном ложе, но она гнала их, как научилась гнать любые горькие думы: о собственном несчастливом замужестве, об оторванности от родины и отсутствии детей. В имении, помимо Регины, жила также старая полуслепая тетка мужа, Львова, ее дочь, старая дева, мечтавшая уйти в монастырь, около двух десятков слуг, а так же наезжали различные знакомые с визитами, и Регина постоянно была вынуждена заниматься организацией и обустройством быта для всех этих гостей, которые могли приехать на день, а прожить неделю. Ровно за два дня до приезда Эммы Регина позволила себе, наконец, ощутить радостное нетерпение и, укладываясь в постель, мысленно вызвала в памяти образ принцессы, лежащей рядом с ней. Она уже давно не испытывала ничего подобного: разве что во время ее отношений с Даниелем, но тогда она была молода, не осознавала своих чувств в полной мере, да и свидания их были настолько вне закона, что страх порой затмевал даже любовь, и, когда все раскрылось, Регина испытала нечто вроде облегчения, потому что устала бояться. Теперь же она знала и чего желает, и как, и надеялась только на то, что Эмма ощущает что-то похожее, ибо пережить второй раз предательство она бы не смогла. Но на следующий день жизнь преподнесла ей неприятный сюрприз: неожиданно нагрянул с визитом ее пасынок, Николай*. Он заявился без предупреждения, чего раньше не бывало, и Регина предполагала, что его приезд связан не только с отсутствием денег, потому что обычно он писал ей о своих материальных трудностях, и если она считала, что причины достаточно веские, то высылала ему те или иные суммы. Приехать, чтобы лично просить денег, Николай ленился, и графиня поняла, что на этот раз он собирается возобновить разговор, который состоялся у них почти сразу после ее свадьбы и с тех пор поднимался неоднократно, что бесило и мучило Регину, но сделать с этим она пока ничего не могла. Дело в том, что когда графиня вышла замуж за Леонида, его сыну было примерно столько же, сколько и ей. Молодой, горячий мужчина сразу же попробовал перейти грань материнско-сыновних отношений, полагая (и весьма справедливо), что его уже тогда больной отец не способен дать юной жене то, чего она хочет, и потому вполне заслуживает носить на голове ветвистые рога. Регина же, оглушенная предательством Даниеля, переездом в незнакомую страну, ужасом перед замужеством с нелюбимым человеком, не смогла сразу взять тот язвительный саркастичный тон, с каким она осаживала Николая впоследствии, чем дала ему повод думать, что ее нежелание делить с ним ложе — исключительно ломание красивой женщины, которое преодолевается терпением и настойчивостью. С тех пор каждый его приезд был для графини сущим мучением: чем старше и красивее становилась Регина, тем больше разгоралась страсть Николая. Он осаждал ее везде, не смущаясь ничем, даже если его собственный отец находился в соседней комнате, и однажды ей пришлось применить силу: распаленный алкоголем и похотью, Николай попытался овладеть ею в конюшне, и графиня, выйдя из себя, огрела его арапником по лбу, после чего пасынок два дня провалялся в кровати. С тех пор он поумерил свой пыл, но не оставил попытки соблазнить мачеху, ограничиваясь теперь исключительно словесными формами общения. Стоя на веранде, Регина с неудовольствием узнала экипаж Николая и его щеголевато-небрежно одетую фигуру, появившуюся из кареты, едва только лошади стали. — Маман, как же я рад вас видеть! — - Приветствовал он ее, широко улыбаясь и направляясь к ней. Регина протянула ему руку и подавила всколыхнувшееся чувство раздражения при мысли о том, что этот человек будет находиться с ней в одном доме. Николай перецеловался с родственницами, вышедшими его встречать, и взглянул на графиню со своей обычной сальной усмешкой. — Вы все хорошеете, маменька, — сказал он по-русски. — Ей-богу… Краше солнышка. Регина не смогла скрыть гримасу, исказившую ее лицо при этих словах, и во взгляде пасынка промелькнула злоба. — Вы надолго к нам? — Поинтересовалась Регина, которую волновал лишь приезд Эммы и которой вовсе не хотелось, чтобы та оказалась рядом с Николаем. — Вы мне до такой степени не рады, что сразу спрашиваете об отъезде, маман? — Осклабился Николай. — Я же надеялся на более тёплый приём. В Петербурге скучно, Москва вся в войне и сплетнях, так что я думаю задержаться… А что? Регина чуть не застонала. Все ее планы были перечёркнуты визитом этого самоуверенного мерзкого нахлебника, который, похоже, понимал, насколько мачеха ему не рада, и искренне наслаждался этим. Но она овладела собой и мило улыбнулась, указывая на дверь: — Ничего, я вам рада. Проходите, а я распоряжусь насчёт комнаты. Останавливаясь в имении, Николай всегда ночевал в покоях на втором этаже: Регина постаралась максимально отдалить его от себя, и в этот раз она тоже велела Оресту, старому лакею графа, убрать дальние комнаты и приготовить чистую постель. После этого она справилась насчёт обеда, который подавали в два часа, но по случаю приезда Николая распорядилась устроить пораньше (он был неумеренно жаден в еде), а потом отправилась в свой кабинет и написала мужу в Милан. Ее не оставляло предчувствие, что Николай начнёт требовать денег, а у неё самой их было мало, и Регина надеялась, что пасынок, узнав, что ему нечего ожидать, сразу же сникнет и уедет. Вызвав Ореста и отдав ему письмо, Регина спустилась в столовую, где уже расхаживал взад-вперёд недовольный Николай: в его руке был бокал вина, и он встретил ее язвительной усмешкой: — Кормить-то будете, маменька? Регина недовольно поморщилась, входя и закрывая за собой дверь. Под его взглядом ей хотелось прикрыться, особенно когда Николай, не скрываясь, изучал изгибы ее тела или смотрел в декольте. — Не надо называть меня маменькой, я тысячу раз просила, — сказала она ледяным тоном, бросая на Николая уничтожающий взгляд. Мужчина сделал удивленное лицо. Он был среднего роста, со слегка одутловатым от кутежей лицом и расплывшейся талией. Его темные волосы вечно торчали над круглым черепом, как бы он их ни прилизывал, и мутные глаза смотрели с наглым и дерзким выражением. — Как же мне называть жену своего отца? — Невинно спросил Николай и залпом, прихлебывая, допил вино. Регина вспомнила, что ел он так же быстро и неряшливо, как и делал все прочее. — Если бы вы почитали меня как мать, я бы не стала возражать. Но мы оба знаем, что ваше отношение ко мне далеко от сыновнего. Николай довольно усмехнулся. — И я бы хотела сразу все прояснить, — отчеканила Регина, подходя к буфету и останавливаясь в трёх шагах от пасынка. — Ваше присутствие здесь нежелательно. Я прошу вас огласить цель визита. Николай обиженно поджал губы. — Разве я не могу приехать домой? — С деланной обидой спросил он. — К родным? И вот какой приём меня ожидал! Папеньки нет, а вы вот так запросто выставляете меня? Регина не обратила никакого внимания на его слова. Ее пальцы нервно пробегали по резьбе на буфете, а глаза метали молнии. — Вам нужны деньги? — Спросила она холодно. — Я же понимаю, что вы появились не потому, что скучали по отцу. Так огласите сумму, которая вам необходима. Сколько? — Вы покупаете меня? Какой ужас, графинюшка! Я ведь не чужой вам человек! — Прекратите паясничать, — Регина хлопнула ладонью по крышке буфета. — Назовите сумму, бога ради, и покончим с этим! Николай поставил бокал рядом с рукой графини, лежащей на полированном дереве, и наклонился, скользя карими глазами по ее разгневанному лицу, особенно уделяя внимание губам. От него душно пахло выпитым, и Регина невольно поморщилась от отвращения. — Быть рядом с вами бесценно, — осклабился он. Регина стиснула зубы. — Я спрашиваю ещё раз: сколько? Смотрите, Николай! В другой раз я могу и не предложить! Я не всегда столь сговорчива! Николай помрачнел. Он хорошо знал крутой нрав своей мачехи, которая управляла отцом и сама решала, сколько и кому дать. Вся его напускная наглость слетела с него в один миг. Он назвал сумму, в три раза превышавшую его обычное содержание. Регина не сдержала удивленного возгласа. — Это немыслимо! Вы потеряли всякий стыд! Николай широко улыбнулся, играя бровями. Регина надменно вскинула подбородок. — Вы получите обычное содержание и ни рублем больше, — отрезала она. — Завтра же я выпишу деньги, а потом вы уедете. — Нет, — протянул пасынок, подбоченившись. — Думаю, графинюшка, вы слишком хотите, чтобы я уехал побыстрее, так что я могу рассчитывать и на большее… От такой дерзости Регина лишилась дара речи. Она уже собиралась залепить пасынку пощечину, но вовремя спохватилась: ссориться с ним не входило в ее интересы. Овладев собой, она презрительно улыбнулась. — Ладно, я дам тысячу сверху. Но не больше. И при условии, что вы тотчас уедете. Но всем этим планам не суждено было осуществиться, потому что поверенный, которого графиня той же ночью послала в Петербург за деньгами, внезапно расхворался и слёг на одной из придорожных станций, о чем сообщил Регине, и Николаю пришлось задержаться, чему он был несказанно рад. Графиня же была в ярости. В ночь перед приездом Эммы она почти не спала и все мерила комнату шагами, прокручивая в голове возможные варианты поведения Николая и способы помешать ему узнать о ее истинных отношениях с датской принцессой. Впрочем, имение было большим, так что можно было надеяться на то, что они уж сумеют как-нибудь держаться подальше от этого стареющего ловеласа, готового на все ради денег и наслаждений. И когда на подъездной дорожке показался экипаж, запряженный четверкой лошадей, Регина сама не поверила мощной волне счастья, затопившей ее с ног до головы: она почувствовала, что готова побежать навстречу Эмме, но усилием воли сдержалась, набросила шаль (было уже довольно тепло), вышла на веранду и взялась руками за перила. Слуги в ожидании толпились внизу, чтобы встретить гостью и взять ее багаж. Все испортил Николай. Он уже два дня беспробудно пил, и графиня намеренно и демонстративно избегала его: даже обед приказывала носить ей в комнату, а за ужином и вовсе не появлялась, так что не видела его с момента приезда. И вот он вышел и встал за ее спиной, в одной рубашке с жабо, расстёгнутой чуть ли не до половины и открывающей волосы на груди, в обтягивающих брюках и сапогах, и, прищурившись, разглядывал красными мутноватыми глазами приближающуюся карету. Регина почувствовала запах перегара, исходящий от пасынка, и недовольно дёрнула плечом, но глаза ее не отрывались от окошка экипажа. Вот карета остановилась, кучер соскочил с подножки, открыл дверцу и подал руку кому-то внутри. Регина чувствовала, как ее ноздри раздуваются, как грудь дышит все тяжелее и тяжелее, пальцы непроизвольно впились в перила, а глаза смотрели только на выходящую из кареты девушку в белом плаще, отделанном мехом. Мелькнули золотистые косы, уложенные вокруг головы, а затем Эмма повернула голову, словно ища кого-то, и сразу увидела Регину на веранде. Все страхи графини по поводу приезда возлюбленной мгновенно испарились, потому что лицо принцессы засветилось такой радостью, хотя на губах не было ни тени улыбки, что Регина еле удержала себя, чтобы не ринуться навстречу. Вслед за Эммой из кареты вышла Эльза в чопорном пальто и с напряженной неприязнью посматривала на стоящую на веранде Регину. Эмма заметно похудела с тех пор, как они расстались, скулы обозначились сильнее, тонкие губы побледнели, а черты лица словно заострились. Но это была она, та самая девушка, которая украдкой смотрела на неё во время охоты и от смущения пряталась за жениха, а потом доверчиво спала в ее объятиях. И Регина почти забылась, глядя в глубокие серые глаза, горящие радостью, но реальность вторглась в ее мечты глухим покашливанием сзади. Эмма тоже заметила, что они не одни. — Эмма, — графиня стала спускаться с крыльца, стараясь удержать при себе чуть дрожащие руки, которым не терпелось прикоснуться к девушке. — Как хорошо, что вы здесь! Я вам рада! На немой вопрос Эммы, глянувшей куда-то ей за спину и удивлённо приподнявшей брови, Регина закатила глаза, давая понять, что им следует быть осторожнее. Подойдя ближе, она протянула руки, и Эмма взяла их так нежно, будто графиня была из фарфора. Наклонившись, Регина позволила себе оставить целомудренный поцелуй на холодной щеке девушки. Глаза Эммы не отрывались от ее лица. — Кто это? — Тихо спросила она, не отпуская руки Регины и прожигая ее тяжёлым взглядом, в котором читались и боль от прошедших недель разлуки, и радость встречи, и невыносимое желание… — Пасынок, — тихо отозвалась графиня, проводя языком по пересохшим губам. Ей вдруг стало трудно дышать под испепеляющим взглядом Эммы. — Я не знала, что он приедет. Пожалуй, никогда в жизни она не испытывала ни к кому такой бешеной ненависти, как к Николаю, который спустился с крыльца и вальяжной походкой приближался к ним. В одной руке у него была незажженная сигара. Когда он подошёл, Эмма неохотно выпустила пальцы графини. — О, прекрасная незнакомка, — тягучий голос Николая заставил Регину вздрогнуть. — Мы так рады, что вы приехали. Он обогнул Регину и протянул руку, беря Эмму за тонкое запястье. Наклонившись, Николай поцеловал его и выпрямился, с видимым восхищением рассматривая лицо девушки. — Маман, вы меня представите? — Он не торопился выпускать руку Эммы, и Регина прищурилась, устремив взгляд на их соединенные ладони, но ничего не сказала, только слегка передернула плечами. — Принцесса Эмма Свенвельд, невеста великого князя Кирилла Владимировича. Мой пасынок, Николай Леонидович Мельников. — Ваш покорный слуга, — Николай опять наклонился, словно намереваясь еще раз поцеловать руку Эммы, но она незаметным и гибким движением отняла ладонь и улыбнулась, вернее, растянула губы в подобии улыбки. — Рада знакомству, граф. — Не знал, что вы с маман друзья, — нагло улыбаясь, сказал Николай, взглядывая на Регину. Та промолчала, но было видно, с каким трудом ей даётся самообладание. — Мы познакомились в Павловске, — Эмма лучезарно и фальшиво улыбнулась. Николай крикнул мужику, чтобы тот снимал багаж принцессы, а затем галантно предложил ей руку. Эмма лишь беспомощно улыбнулась графине через плечо и вынуждена была принять приглашение. — Вот как? Маман не рассказывала. Регина, вне себя от бешенства, последовала за ними, глядя, как Николай, провожая Эмму к входу, рассыпается в комплиментах и описывает поместье так, будто этот дом и все прочее — его собственных рук дело. — Вы надолго к нам? — Спросил Николай, когда они вошли в двери и остановились в роскошной прихожей, отделанной во французском стиле. Эмма искоса посмотрела на Регину, словно ожидая, что графиня ответит, но та мрачно молчала. — На четыре дня. После этого я вернусь в Петербург. — Всего четыре дня? О, милая принцесса, это же преступление! Вы должны остаться дольше! Мы с маман так ждали вас, так ждали! Николай уже, похоже, забыл о своей лжи у кареты по поводу того, что Регина ему ничего не говорила, и все никак не выпускал руку принцессы, и было видно, что ей неловко, но она не может опять сделать неучтивость и просто вырвать пальцы из цепких влажных ладоней мужчины. Эмма бросила быстрый взгляд в сторону Регины, но графиня, указав слуге, куда нести вещи, скрестила на груди руки и стояла, покусывая полную нижнюю губу, с таким видом, будто все происходящее ее не касалось. — К сожалению, я не могу, мне нужно готовиться к свадьбе, — проговорила Эмма и все же решилась — деликатно забрав руку у не выпускавшего ее Николая, подошла к графине. — Я устала, — сказала Эмма тихо. — И хотела бы отдохнуть после дороги. Регина сухо кивнула, но в глаза Эмме она при этом не смотрела. — Конечно, — деловым тоном сказала она. — Я провожу вас в вашу комнату. Дом Мельниковых был огромен: с тремя этажами и мансардой, витиеватыми коридорами и обилием комнат, он поражал и подавлял строгостью убранства, сдержанной роскошью интерьеров и тонким вкусом в их оформлении. Идя за Региной по лестнице, Эмма смотрела в спину ведущей ее женщины и невыносимо желала прикоснуться к ней, почувствовать тело графини прижатым к своему, но, к удивлению девушки, Регина быстро показала ей покои, состоявшие из трёх больших комнат, и тут же удалилась, сообщив, что ужин будет в семь, а все необходимое ей предоставят слуги. Эмма осталась стоять в одиночестве, недоумевая, почему Регина не обняла ее, не поцеловала, и когда появилась Эльза с остальными вещами, то она нашла принцессу в расстроенных чувствах. Эмма велела ей распаковать вещи, выбрала платье для ужина, села и глубоко задумалась. Она не ожидала, что Регина кинется ей на шею, но и того, что они будут не одни, тоже не могла предположить. Регина писала, что в доме живут ещё как минимум два человека, а также слуги, и Эмма понимала, что им не всегда будет предоставлена возможность побыть вдвоём, но присутствие Николая выбило ее из колеи окончательно. Этот наглый мужчина с сальной улыбкой, держащий ее руку своей влажной ладонью, его слова «мы с маман вас ждали», отстранённая холодность Регины — все это мучило и сбивало с толку, и Эмма, которая готова была идти до Липок хоть пешком, лишь бы увидеть графиню, теперь просто сходила с ума от неизвестности.