***
Такси можно было бы вызвать и на пару часов попозже, но воспоминания о минувшей ночи всё ещё слишком яркие, и заставляют Арми внутренне содрогаться. Что-то похожее он чувствовал, когда Харпер в первый раз заболела. Она была такая маленькая и несчастная, лежала и плакала с температурой под сорок, и он буквально не находил себе места и психовал, что ничем не может помочь, пока Элизабет с непробиваемым спокойствием разговаривала с врачами. Она всегда была такой. Собранной и хладнокровной в любой ситуации, в отличие от него, постоянно принимающего всё слишком близко к сердцу. «Тебе нужно, наконец, обрасти броней» — говорила она каждый раз, когда он переживал из-за ссоры с матерью, дурацких сообщений в сети или очередного отказа на кастинге. И он сам не заметил, как постепенно отдал ей на откуп решение большей части вопросов, о чём в последнее время жалел всё чаще и чаще. Он думал, что всего лишь избавит себя от нервотрёпки, а вместо этого начал чувствовать, что задыхается. А потом появился Тимоти, смотревший на него с восхищением, Тимоти, которому было важно его мнение и нужны советы, Тимоти, рядом с которым он был самим собой, и тому это нравилось… Тимоти, просто не оставивший ему ни единого шанса, если честно. Однако, сегодня ночью Арми определённо хотелось бы иметь хотя бы немного равнодушия своей жены. Но вместо этого у него дрожали руки, когда он называл таксисту следующий адрес, потому что предыдущий оказывался «не тем» и скрутило узлом внутренности, когда Тимоти практически потерял сознание в его объятиях. А потом ему пришлось запихнуть все свои нервы куда подальше, потому что, весьма относительно вернувшийся в реальность Шаламе лихо чередовал попытки залезть к нему в штаны с попытками выплеснуть на него же содержимое своего желудка. Выдохнул он лишь тогда, когда практически отнёс Тимоти в постель, но сам заснуть так и не смог: вздрагивал от каждого звука и боялся, что у парня случится очередной приступ рвоты. В итоге к утру Арми почувствовал себя окончательно вымотанным морально и физически, а ещё к нему неожиданно вернулась злость. Он злился на Тимоти, на себя, на Брайана, Питера и Луку, на тот день, когда женился на Элизабет, на тот день, когда подписал контракт на съёмки, в общем, на всё то, что предшествовало и «виновно» в этом кошмаре. И он должен был как-то справиться с самим собой прежде, чем начинать вести какие-то разговоры с Тимми. Он не хотел срываться на нём, но не был уверен, что сможет сдержаться, если они начнут разбирать всё произошедшее в деталях. Необходимость присутствовать вечером на кинофестивале в Хэмптоне оказалась очень кстати. Теперь у него есть около двух часов, пока такси доставит его до места назначения, и он проваливается в сон почти сразу, как только прикрывает глаза.***
Тимоти уже десять минут не решается постучать в дверь Хаммера. Он приехал в Хэмптон утром, и довольно длинный рабочий день завершился ужином, где изрядно принявший на грудь Алек Болдуин то и дело травил какие-то байки, а все вокруг вынужденно смеялись. Он был рад сбежать оттуда при первой же возможности. В том числе и потому, что с аппетитом у него всё ещё большие проблемы, а главной причиной являлся, конечно, Арми. Со времени его отъезда вчера утром они никоим образом не контактировали, и Шаламе был полон решимости разобраться, наконец, с этой дурацкой ситуацией. Был полон ровно до того момента, как оказался перед нужным номером. Он не знает, злится ли ещё Арми на него, или уже нет. Ему стыдно за своё поведение, но должен ли он извиняться, ведь он поступил так исключительно под влиянием алкоголя, это не было его осознанным решением… И есть ли что-то важное, о чём он не помнит?.. Дверь неожиданно распахивается, заставляя его вздрогнуть. — Забавно… — тихо произносит Арми, появившийся на пороге. — Я как раз к тебе шёл… Несколько секунд они просто смотрят друг на друга, а потом Хаммер отходит в сторону, кивком головы приглашая его внутрь номера. Пока он запирает замок, в мыслях Тимоти проносится примерно пятнадцать вариантов начала разговора, каждый из которых он с легким раздражением отметает. Но варианта, что его стиснут в объятиях так, что станет тяжело дышать, у него точно не было. — Задушишь же… — шепчет он еле слышно, сам обнимая Арми в ответ, а к горлу почему-то подкатывает ком. — Не представляешь, как я хотел это сделать вчера ночью, — без тени улыбки в голосе говорит Хаммер. — Пожалуйста, не делай так больше, если хочешь, чтобы я остался в здравом рассудке. — Прости, я… — Тимоти медленно гладит его ладонью по спине, прижавшись щекой к груди. — Ты же знаешь, что я никогда не стал бы… — Знаю. — Но злишься… — Я злился, — поправляет Арми. — Но я злился не только на тебя. Список был длинным, если честно. — Ты поэтому уехал? — Мне нужно было…время. — Время, чтобы решить, хочешь ли ты продолжать отношения с идиотом, который до сих пор не знает своей алкогольной нормы? — Тимоти прячет за нервным смешком тот факт, что подобная мысль у него всё-таки мелькнула раз или два за прошедшие сутки. — Время, чтобы прийти в себя после всего этого. Чтобы мы могли поговорить спокойно, — он со вздохом отстраняется. — Давай присядем. — Должен сразу сказать, что мало что помню о вчерашней ночи после того, как я вышел из квартиры, — Шаламе опускается на край дивана, более-менее успокоившись. Кажется, у них всё в порядке. Ну, или почти в порядке, в зависимости от содержания этого разговора. — Речь не об этом, — Арми садится рядом. — Мы можем списать на алкоголь почти всё, но есть то, что я не могу не спросить. Почему ты так завёлся после звонка Брайана? — Потому что был пьян? — Это усилило эффект, безусловно, но я кое-что знаю о психологии. Ты не думал об этом раньше? — О том, чтобы найти себе «бороду»? — Именно. Ты абсолютно больной в том, что касается работы. Ты выкладываешься на площадке, горишь каждым новым своим проектом и ты сделаешь практически что угодно ради успеха фильма. Для тебя это важнее всего на свете. И я совсем не ожидал, что у тебя будет такая реакция на всего лишь совет, они ведь даже не настаивали, только предложили… — Не важнее всего на свете, — Тимоти поднимает на него немного усталый взгляд. — Что? — Я обожаю кино и театр, я не представляю своей жизни без них, ты абсолютно прав, но есть кое-что ещё. — Не тяни. — Мы. Арми молча смотрит на него в ожидании продолжения. — Понимаешь… — Шаламе вздыхает и отворачивается. — Возможно, это всё сейчас прозвучит, как абсолютный детский сад, потому что я отлично знаю, что в нашей профессии нужно делать то, что тебе советуют агенты и продюсеры, чтобы стать успешнее… Так живут и куда более знаменитые актёры. Кто-то вообще заводит «показных» детей. И это привычно, даже нормально, наверное. Но я… Я просто не готов сейчас пустить в свою жизнь ещё больше лжи. Я не хочу рассказывать о чувствах к какой-нибудь блондинке, сидеть с ней в ресторане для того, чтобы папарацци сделали нужные фото, отвечать на идиотские вопросы о наших несуществующих отношениях, сочинять небылицы о том, как мы прекрасно отдохнули на каких-нибудь островах, а возможно, мне в самом деле придётся ехать с ней в отпуск, чтобы нас сфотографировали ещё и там для большего эффекта… Я целыми днями вру, что мы с тобой просто хорошие друзья. Я обманываю родителей, друзей, твою жену и весь мир, наконец. Самое главное и светлое в моей жизни с самого начала погребено под тоннами лжи и лицемерия. Неужели это так необходимо — вбить этот последний гвоздь и занять кем-то место рядом со мной, которое уже давно занято? Неужели без этого никак нельзя обойтись? — Тимми… — Арми почти больно смотреть на то, с каким лицом он всё это произносит. — Знаешь, почему я люблю наши совместные фотоколлы? — Тимоти встряхивает волосами и снова встречается с ним взглядом. — Не хочу гадать… — Это единственное место в нашей публичной жизни, где я могу быть абсолютно честен. Мне не нужно ничего сочинять — я просто обнимаю тебя и улыбаюсь, как если бы мы были обычной парой. Я практически счастлив в эти минуты. Так глупо, да? — Если они попробуют тебя заставить… — Арми берёт его лицо в свои руки, гладит пальцами тонкую кожу на щеках. — Им придётся выбирать, кто им больше нужен в промо-туре: я или твоя липовая девушка. — Будешь шантажировать Питера? — Тимоти слабо улыбается уголками губ. — И саму британскую королеву, если потребуется. — Буду внимательно следить за тобой в Лондоне: вдруг задумаешь выкрасть старушку из дворца, — смеётся Шаламе. — А если серьёзно, не вздумай меня жалеть, или что-то в этом роде, я просто поделился, чтобы стало понятнее… — Мне не нравится то, что предшествовало этому твоему «просто поделился», — вздыхает Хаммер и касается своим лбом лба Тимоти. — Если бы я знал заранее, то промолчал бы, и мне бы не пришлось искать тебя по городу, пока какая-то неизвестная девица лезла к тебе в штаны. — Что?! — Шаламе отшатывается с выражением такого неподдельного ужаса на лице, что Арми не может удержаться от смеха. — Успокойся, — он притягивает его обратно. — Ничего не было. — Но… откуда ты знаешь? Вдруг… Чёрт, Арми, как люди живут с амнезией? Я забыл несколько часов и уже готов свихнуться… — Перед тем как вырубиться, ты мне любезно поведал, что сообщил ей о своих чувствах ко мне. Я польщён, но очень надеюсь, что моё полное имя ты не озвучил. — Кошмар… Мне и так было стыдно, но теперь всё это выглядит ещё более глупо… Чёрт! — он всплёскивает руками и трясёт головой, будто отгоняя назойливых насекомых. — Зачем ты мне это рассказал?! Что ещё я натворил? Давай уже сразу всё… — он со стоном откидывается на спинку дивана. — Ну… — Арми устраивается рядом с легкой улыбкой на губах. — Ещё ты сам лез в штаны. Но ко мне. — Обычно ты вроде не возражаешь… — Обычно тебя при этом не тошнит. — Твою мать! — Тимоти закрывает лицо рукой. — Лучше смерть. Давай я сейчас отсюда уйду и вернусь через часик, хоть как-то смирившись? — он делает попытку подняться, но его обхватывают поперёк талии и удерживают на месте. — Чёрта с два я тебя куда-то отпущу, — Арми прижимается грудью к его спине и кладёт подбородок на плечо. — Будешь сидеть и смиряться здесь. — Просто выруби меня, если я ещё раз напьюсь так, что перестану соображать, — щетина Арми щекочет его шею и это ощущение медленно, но верно успокаивает. — Серьёзно: пообещай мне! — Если успею догнать, — появившуюся улыбку Хаммера Тимоти чувствует кожей. — И выключай своё самоедство. Ты не сможешь ничего исправить, но мы всё прояснили и…давай оставим это в прошлом. — Думаешь, я поверю, что ты не будешь напоминать мне об этой идиотской истории при каждом удобном случае? — Шаламе поворачивается в его объятиях, чтобы оказаться лицом к лицу. — Смотря как ты себя будешь вести, — усмехается Арми. — Я так и знал, что где-то есть подвох! — Тимоти кусает его за подбородок. — Значит, ты хочешь, чтобы я был хорошим мальчиком? — О, нет, совсем наоборот, — с ноткой мечтательности в голосе отвечает Хаммер, захватывая губы Шаламе в долгосрочный плен.***
— Итак…как вчера всё тут прошло? — Тимоти с трудом восстанавливает дыхание после затянувшихся поцелуев и меняет позу так, чтобы прижаться к Хаммеру максимально близко. — Хочешь узнать, было ли без тебя скучно? — Арми немного рассеянно гладит его ключицу. — Да, чёрт возьми, было. Я чуть не взял такси в обратную сторону сразу же после окончания вечеринки. — А я поехал на съёмки… И гримёр, кажется, собралась увольняться, когда меня увидела. — Сняли хотя бы один удачный дубль? — рука Хаммера перемещается на макушку Тимоти, пропуская пряди между пальцами. — Целых два! Но хорошо, что близких контактов ни с кем не требовалось — Эль и так морщила нос при каждом разговоре со мной. Такой позор, если откровенно. — Бывает со всеми. Главное, что ты справился. Я даже горжусь тобой немного: сам я бы точно в таком состоянии никуда не пошёл. — Если бы в моей голове не шла атомная война, я бы наверняка справился лучше… — Я уже сказал: заканчивай с самоедством. — Мне, наверное, потребуется пара дней, чтобы окончательно прийти в себя после всего этого… Но есть и хорошая новость, кстати. — Какая же? — Полин практически дала нам добро. — Это успех. Не злишься, что я позвонил ей? — Нет, но сейчас опять начну злиться на себя, что тебе пришлось это делать… — Так, ну всё, — руки Арми ложатся ему на плечи. — Если единственный способ заставить тебя перестать постоянно говорить на эту тему — занять твой рот чем-то ещё, я готов делать это хоть до самого утра.***
— Каких-то семь часов и мы в Лондоне! Я по нему даже будто бы соскучился, — Арми выкладывает телефон на столик и пристёгивается ремнём безопасности. — Угу, — только и отвечает Тимоти, разглядывая аэропорт в иллюминатор и пытаясь отвлечься от мыслей о неизбежном: скоро эта куча железа поднимется в воздух, и у него не будет ни малейшего шанса выбраться из неё целых семь часов. — Брось, Тимми, твоя жизнь скоро будет состоять из одних перелётов, как ты собираешься справляться с этим? — Буду пить снотворное и спать в течение всего полёта, видимо, не вижу других вариантов. — Не проще ли сходить к врачу? Сейчас есть какие-то специальные методики… — Думаешь, что я не ходил? — слабо огрызается Тимоти. — «Подумайте о том, что Вас пугает, когда Вы в воздухе. Скорее всего, это ощущение, что Вы ничего не контролируете. Но на Земле Вы тоже практически ничего не контролируете. Думайте об этом почаще». Вот тебе и все их методики. Сплошное самовнушение. Как будто от этого кому-то действительно становится легче! — Кому-то становится. Просто тебе нужен другой способ. Я уверен, что ты испробовал не всё… — Идеальный способ — никуда не лететь. — Классную же профессию ты выбрал, в таком случае, — Арми взлохмачивает ему волосы на затылке. — Может быть, попробуешь поспать? — Маловероятно, что получится… Здесь действительно холодно или мне кажется? — Здесь нормально, просто кто-то — самый большой мерзляк из всех, кого я знаю, — Арми набрасывает на него плед, когда пилот объявляет о начале взлёта. Началось. До этого они с Тимоти летели вместе только однажды, и тот перелёт продлился менее двух часов, которые они блаженно проспали, потому что всю предыдущую ночь им было совсем не до сна. И Арми решил, что Шаламе несколько преувеличивает, говоря о своей аэрофобии, но сегодня симптомы были слишком очевидны. — Эй, — он запускает руку под плед и находит там холодные пальцы. — Я рядом. — Я знаю, — отвечает Тимоти, стискивая его ладонь в ответ. Вкусная еда, любимая обоими музыка и дурацкие истории, большую часть из которых Арми рассказывает минимум по пятому разу, но Тимоти всегда смеётся, будто слышит это впервые, помогают им провести следующие три часа в относительном спокойствии. Скорее всего, им даже удалось бы подремать до самого Лондона, если бы голос из динамиков не объявил о необходимости пристегнуть ремни и не вставать до того, как погаснет табло. — Всего лишь турбулентность. Ничего приятного, но скоро закончится. От этого ещё никто не умирал, — нарочито весёлым голосом произносит Хаммер. — Кто-то же должен быть первым, — раздаётся мрачный ответ сбоку, заставляя Арми обернуться. И ему совсем не нравится то, что он видит. Самолёт тряхнуло всего несколько раз, а Тимоти уже в панике. И с каждой минутой она только нарастает. Его пальцы впиваются в подлокотники, и он закрывает глаза в попытке справиться с волнением. Если бы у Арми впоследствии спросили, о чём он думал, когда сделал это посреди самолёта, пусть и в почти пустом салоне бизнес-класса, где помимо них было ещё только двое дремлющих пассажиров, он пожал бы плечами. Он всего лишь хотел помочь, и им, по большей части, руководил инстинкт. После нескольких бесполезных попыток начать разговор, его рука вновь скользит под одеяло и накрывает пах Тимоти, несильно сжимая и медленно массируя через ткань. — Мы в грёбаном самолёте, который того и гляди рухнет, — шепчет Шаламе, но никаких попыток помешать ему, впрочем, не делает. Ресурсов организма просто не хватит на борьбу в двух направлениях. — Хотя умереть во время оргазма — мечта многих… — Т-ш-ш-ш, — Арми отодвигает резинку его штанов, доставая постепенно твердеющий член. — Нет никакого самолёта, — он проводит пальцами вдоль ствола, натягивая тонкую кожу. — Только мы. Их подбрасывает в очередной раз. — По крайней мере, мы успели сняться в чём-то, за что нам не стыдно, — констатирует Тимоти, снова вцепляясь в подлокотники, но по лёгкому подрагиванию его бёдер в такт неспешным движениям, Арми понимает, что находится на верном пути к тому, чего добивается. — Смотри на меня, — Хаммер касается его щеки свободной рукой и настойчиво повторяет это до тех пор, пока Шаламе не делает над собой видимое усилие, распахивая веки и встречаясь с ним взглядом. — Вот так. Не отводи взгляд. Ему трудно. С закрытыми глазами гораздо проще справляться со своим состоянием, но Арми просит… И он изо всех сил пытается исполнить его просьбу. — Ты такой красивый, когда хочешь меня, — Тимоти не уверен, слышит он его на самом деле, или читает по губам, ведь именно на них он сейчас неотрывно смотрит. — Меня сводит с ума то, каким ты становишься, когда больше не можешь себя сдерживать… Отпусти себя. Чувствуешь мою руку? Сосредоточься на этом… — пальцы Арми спускаются к основанию его члена, надавливая на мошонку самыми кончиками, вынуждая его яички поджиматься. — Мы должны снять это на камеру… или трахнуться перед зеркалом, чтобы ты тоже увидел… — дыхание Тимоти сбивается. — Порой я чувствую себя сумасшедшим маньяком… мне хочется разложить тебя прямо посреди какой-нибудь площади, чтобы все узнали, что я с тобой делаю, каким ты становишься… Но после мне пришлось бы убить каждого, кто увидел бы тебя таким… Зрачки Тимоти расширены, он тяжело дышит и теряется в ощущениях, уже толком не отличая дрожь своего тела, вызванную этим порочным ртом и умелой рукой от проклятой турбулентности, но продолжает смотреть на Хаммера, закусив губу почти до боли, чтобы не стонать. Арми чувствует влагу под пальцами и размазывает её по головке, ускоряя скольжение вдоль члена, сжимая его грубее. Тимоти прогибается в пояснице, пытаясь начать толкаться в его ладонь, но его останавливают лёгким и уверенным движением. Он тянется к губам Арми, но и здесь получает лишь секундное касание. Ему же не хватает совсем чуть-чуть… почему Хаммер не может просто… Горячий рот накрывает его за несколько мгновений до того, как он выплёскивается горячим потоком прямо Арми в горло. И от этого он почти готов кончить ещё раз. Хаммер быстро слизывает оставшиеся несколько капель, прячет его член обратно в штаны и откидывается на спинку своего кресла, проводя по губам кончиком языка. О салфетках стоило бы подумать заранее, но и так вышло неплохо. В салоне самолёта не слышно ни звука, кроме гудения двигателей. Табло погашены, а значит опасную зону они уже миновали. Тимоти, постепенно приходя в себя, хотя и будучи всё ещё довольно ошарашенным, с некоторой опаской приподнимается, чтобы посмотреть на их попутчиков, но Арми останавливает его прикосновением руки. — Парень спит, девушка слушает музыку, с того ракурса ничего не видно, стюардессу я ещё в начале полёта просил не беспокоить нас, пока мы сами её не позовём. Я не совсем отмороженный идиот. А теперь ты можешь начинать ругаться. — Я не… — Шаламе ощущает приятную слабость во всём теле и с наслаждением потягивается. — Знаешь, это было абсолютное, нет, просто кромешное сумасшествие, но… спасибо тебе. Правда спасибо. Я никогда ещё не чувствовал себя на борту так хорошо, — он придвигается ближе к разделяющей их ручке кресла и кладёт голову Хаммеру на плечо. — Глаза просто сами закрываются… Обсудим потом… — Что ж… — Арми поправляет немного сползший плед. — Похоже, мы нашли работающий способ борьбы с твоей фобией… Я знаю, что ты улыбаешься, даже не видя этого. В чём дело? — Подумал, что нам никогда не стоит летать с тобой в экономе, — Тимоти трётся о него щекой, удобнее устраиваясь на плече и довольно быстро засыпая.