***
«Я знаю, что ты — самый пунктуальный и ответственный человек из всех моих знакомых» — смс приходит в тот момент, когда Шаламе ждёт нужного сигнала, стоя на пешеходном переходе. «И что же это должно означать?» — Тимоти набирает ответ, не забывая при этом следить за светофором и пытаясь не начать подпевать музыке в наушниках. «Ты наверняка уже вышел из дома, и у тебя куча времени, чтобы купить мне кофе». «В пятизвёздочных отелях Нью-Йорка перебои с поставками кофейных зёрен? И ты забыл написать «пожалуйста, Тимми» — он улыбается, мысленно прикидывая, помнит ли он хорошие кофейни по дороге до радиостанции, где у них сегодня интервью. «Я сейчас в душе». «Пытаешься пробудить моё воображение?» «Пытаюсь сказать, что у меня нет времени писать тебе «пожалуйста», не говоря уже о том, чтобы пить чёртов кофе в отеле, потому что я ПРОСПАЛ». «Но ты же всё равно мне пишешь» — Шаламе буквально видит, как он сейчас закатывает глаза. «ТИММИ, ПОЖАЛУЙСТА». «Видишь, как это просто?» «Ненавижу тебя». Тимоти посылает в ответ сердечко и спускается в метро. Отличное утро в любимом городе только что стало ещё лучше.***
— Всем привет, — Арми быстрым шагом пересекает помещение, кивая Луке и Майклу и падая на диван рядом с Тимом. — Следующий перелёт меня добьёт, — жалуется он вполголоса, а потом его взгляд падает на белый стаканчик. — Это ведь кофе? — Всё ещё меня ненавидишь? — Тимоти вручает ему стакан и небольшой пакетик. — Это… боже, это сэндвич. Я люблю тебя! — Арми восклицает это так громко, что все присутствующие заинтересованно поворачиваются в их сторону. — Я… просто купил ему завтрак, — Шаламе пожимает плечами, пытаясь не начать глупо улыбаться. — Мы так и поняли, — говорит Лука с подозрением в голосе, но через минуту все уже снова заняты своими делами. — Итак, — Тимоти поворачивается к интенсивно жующему Арми. — У тебя было четыре выходных дня для того, чтобы отдохнуть, а не начать ненавидеть самолёты и мир вокруг. Что же пошло не так? — Четыре дня в постоянных перемещениях между городами, где живут наши с Лиз родственники, с двумя маленькими детьми на руках — тот ещё отдых. Когда мы всё это придумали, первая половина сегодняшнего дня была свободной от работы, и сейчас я должен был только садиться на самолёт в Лос-Анджелесе. Вместо этого я провёл очередную отвратительную ночь в самолёте и предсказуемо отрубился, едва мы добрались до отеля, забыв завести будильник. Если бы мне не позвонила Николь… — Мы хотели бы сделать несколько фотографий перед эфиром. Минут через пять, — одна из ассистенток программы подходит к ним, и, когда Арми возвращается из уборной, то видит, как Тимоти, смеясь и почему-то краснея, что-то ей объясняет. — Смешная шутка? — интересуется Хаммер, дождавшись, пока девушка исчезнет из поля зрения. — Нет, она спросила, дико смущаясь при этом, договариваемся ли мы, в чём прийти на мероприятие, или сегодня просто так совпало? — Что за… — Арми переводит взгляд с него на себя, а потом обратно. — Хочешь сказать, она что-то подозревает, потому что мы пришли в похожих джемперах? — Что-то вроде того. И в данный момент я на распутье, о чём подумать в первую очередь: о силе нашей ментальной связи, или о том, что нам, а заодно и нашим стилистам, реально пора начать договариваться. На всякий случай.***
После радиоэфира у Тимоти осталось достаточно времени, чтобы вернуться домой на несколько часов перед тем, как ему нужно будет собираться на премию «Готэм», и теперь он слоняется из угла в угол, не выпуская телефон из рук и отчаянно волнуясь. Арми поехал на встречу с режиссёром спектакля, и, возможно, в эти самые минуты решается судьба их совместного счастья в Нью-Йорке в течение нескольких месяцев. Он то и дело смотрит на экран айфона, как будто может не услышать звук уведомления о входящем сообщении, или мелодию звонка, выставив громкость едва ли не на максимум. После того телефонного разговора они с Арми больше не касались этой темы, боясь спугнуть удачу, наверное, но несколько раз обсудили саму пьесу и даже изучили биографию режиссёра, надеясь, что это чем-то поможет. Поворот ключа в замке входной двери его квартиры оказывается столь неожиданным, что на долю секунды он даже успевает испугаться, но потом Арми перешагивает порог, и Шаламе полностью сосредотачивается на его лице, по которому оказывается совершенно невозможно ничего прочесть. — Ну? Как всё прошло? — не выдерживает Тимоти, чувствуя как сердце начинает биться чаще. Арми молчит в течение нескольких секунд, которые кажутся вечностью. — Роль моя, — говорит он тихо, будто сам ещё до конца не веря в это, а потом вдруг делает шаг вперёд, наклоняется, поднимает Тимоти в воздух, подхватив под коленями и кружит по комнате. — Немедленно поставь меня обратно на пол, придурок ненормальный, я тебе не невеста! — Тимоти хохочет в голос, пытаясь одновременно спрыгнуть с рук Арми и обнимать его. В конечном итоге они оба падают на диван, едва не сталкиваясь при этом лбами и улыбаясь как парочка городских сумасшедших. — Значит, четыре месяца… — шепчет Шаламе, держа его лицо в ладонях и пытаясь окончательно осмыслить то, что теперь стало реальностью. — Я буду ночевать здесь каждую ночь, когда будет получаться… И, даже если это будет только половина от общего числа, просто представь, как много у нас будет времени… на всё, на что его всегда не хватает, — Арми смотрит на него с нежностью. — Я, наконец-то, смогу показать тебе свои любимые места, не опасаясь, что нас кто-то заснимет, ведь ты надолго будешь здесь по работе… и это вполне нормально, что один из твоих друзей гуляет с тобой по городу… Мы могли бы иногда вместе обедать… И сходить в кино, например… Чёрт, мы практически впервые сможем даже строить какие-то планы, как обычные люди… — Тимоти мечтательно улыбается. — Но, конечно, тебе придётся очень много пахать… Говорю это на случай, если вдруг ты ещё не понял, что такое прокат в почти ежедневном режиме… — Это — небольшая цена за всё то, что я себе сейчас очень живо представил, — Хаммер берёт его за подбородок, и их губы встречаются в поцелуе, который с каждой секундой становится всё более страстным, пока Тимоти со стоном не разрывает его. — Так хочу остаться здесь и наслаждаться новостями, но… — Время вернуться к работе, я знаю, — Арми не может сдержать вздох сожаления. — Надеюсь, фильм сегодня выиграет главный приз, и у нас будет официальная причина для радости, потому что я совершенно не могу убрать со своего лица эту идиотскую улыбку.***
Тимоти вышел из комнаты, чтобы умыться перед сном, но свет в гостиной, учитывая, что Арми и Элизабет поднялись наверх почти сразу же после их возвращения с шоу Эллен, вызывает у него вопросы. Арми, дымящий сигаретой прямо посреди комнаты, вызывает ещё больше вопросов. Бутылка виски на столике рядом с ним, к счастью, почти полная, окончательно настораживает. — Я недостаточно компетентен, чтобы играть гея, вот такие новости, — говорит Хаммер, не оборачиваясь, видимо, услышав его шаги. — И получаю роли только благодаря своим связям и удачной внешности, — он выпускает очередной клуб дыма. Кажется, он пытается быть саркастичным, но Тимоти отчётливо слышит пока непонятный надлом в его голосе. — Что здесь, чёрт побери, происходит? — Шаламе садится рядом, заставляя себя выключить моментально возникший в голове вихрь из различных вариантов, каждый из которых кажется ужаснее предыдущего. Ещё пару часов назад он был таким счастливым, что же могло изменить настроение до такой степени? Арми молча кидает ему на колени свой айфон. Тимоти хватает минуты на то, чтобы пробежать глазами статью в BuzzFeed и почувствовать, как глухая ярость наполняет его изнутри. Как они вообще посмели… — А может, она права, эта Энн Петерсен? — вопрос выдёргивает его из клубка размышлений о том, что он хочет сделать с журналисткой и всей этой поганой редакцией. — Насчёт происхождения и связей — она ткнула пальцем в небо и не попала, сложно найти семью, которая хотела бы, чтобы их сын пошёл в актёры, меньше, чем моя, но в остальном… возможно, я действительно…типичный продукт голливудской системы, просто красавчик, получивший свои роли, идеально вписавшись в типаж? — Ты ведь говоришь всю эту чушь не всерьёз, правда? — в этот момент Шаламе, наконец, видит его лицо, и понимает, что всё действительно плохо. Он знает о привычке Арми принимать близко к сердцу то, что следует просто выбросить из головы, особенно, когда дело касается работы, но, пожалуй, впервые видит его в подобном состоянии. Он выглядит каким-то…потерянным. — Но ведь у меня действительно нихрена не получается, Тим, с этим глупо спорить и, может быть, давно пора заняться чем-то ещё, а не тешить себя призрачной надеждой, что однажды… И тут Тимоти отчётливо осознаёт две вещи. Первое — что бы он сейчас ни сказал — это упрётся в глухую стену, потому что этот идиот, похоже, действительно верит в тот бред, который несёт. Зёрна упали на благодатную почву, огромное вам спасибо, мисс или миссис Петерсен. Второе — он должен что-то сделать, чтобы как можно скорее вывести его из этого состояния, пока оно не стало хроническим. — Поехали, — говорит он быстрее, чем какой-либо план вырисовывается в его голове. — Что? — Поднимай свою задницу с дивана, хватит сидеть и жалеть себя, — отчеканивает Тимоти самым командным тоном, каким только может. — Поехали развеемся. — Первый час ночи… — Арми выглядит весьма озадаченным, но всё ещё не двигается с места. Кажется, он слишком глубоко погрузился в свои дурацкие размышления и теперь с неким трудом возвращается в реальность. — Лос-Анджелес никогда не спит, — Шаламе кидает в него куртку с вешалки в прихожей, переобуваясь в кеды. Он вытащит его отсюда, даже если ему действительно придётся тащить. — Мы же не можем просто так взять и уйти, я должен предупредить Лиз, — последние минут пятнадцать лишены всякой логики, поэтому то, что одновременно с этим заявлением он, наконец, натягивает куртку, Тимоти уже не удивляет. — Ты рассказал ей про статью? — Шаламе терпеливо ждёт, пока он переберёт все аргументы, прислонившись к двери. — Да. — И что она ответила? — Что-то вроде «если я опять собираюсь принимать всякую чушь близко к сердцу, то не мог бы я делать это где-нибудь подальше от детской, чтобы не разбудить детей», — Арми встаёт с дивана и медленно подходит к Тимоти. — Так ты не шутишь насчёт прогулки? Подавив новый приступ ярости и желание немедленно подняться по лестнице и высказать Элизабет всё, что он думает, Тимоти уверенно поворачивает ключ в замке. — Ни капельки. Давай уберёмся отсюда подальше, — он распахивает дверь, пропуская Арми вперёд. То, что Хаммер практически не пытается с ним спорить, пожалуй, ярче всего прочего свидетельствует о его подавленности. И чёрта-с-два Тимоти позволит ему в ней остаться. — Я не могу сесть за руль, я… не совсем трезв, — начинает Арми, когда они оказываются в гараже. — Я заметил, поэтому за руль сяду я, — Шаламе с невозмутимым видом открывает водительскую дверцу. — У тебя что, есть права? — Естественно, у меня есть права, — Тимоти смотрит на него как на сумасшедшего. — И я уверен, что ты об этом знаешь, — но Арми выглядит таким шокированным, что он не выдерживает и начинает смеяться от всей этой нелепицы. — Сядь уже в машину, пожалуйста. Арми молчит всё то время, пока он выруливает на дорогу и едет вдоль улицы, с обеих сторон застроенной элитными коттеджами, и эта тишина немного действует Тимоти на нервы. — Почему именно я? — раздаётся, наконец, когда они почти выезжают на оживлённое шоссе, и Шаламе резко останавливается у обочины, поворачиваясь к нему. — Разве я сделал что-то…чтобы заслужить подобное отношение? Я не насиловал детей и не оскорблял женщин, я просто делал свою работу всё это время… Занимался любимым делом. Да, многое получалось не так, как хотелось, но разве это причина для подобных обвинений? — что ж, это уже похоже на некоторое возвращение разума. — Итак, — Тимоти отстёгивает ремень безопасности и придвигается ближе, чтобы развернуть лицо Арми к себе. — Я не знаю, что это: заказная статья в стиле тех грязных методов, которыми в Голливуде не брезгуют многие, включая того же Вайнштейна, или просто бред сумасшедшей тётки, но в одном я уверен: ты должен выбросить это из головы, потому что всё это не имеет к тебе абсолютно никакого отношения, — он прикладывает палец к его губам. — Дослушай меня, пожалуйста. Ты классный, — Арми как-то недоверчиво усмехается в ответ. — Нет, ты действительно классный. Со всеми этими своими шутками «на грани» и лайками пошлых картинок. Ты не стесняешься быть самим собой. И это цепляет. Я обожаю это в тебе. И люди тоже это обожают. То, что у Энн Петерсен настолько убогое восприятие мира, что она не может смириться с твоей индивидуальностью — исключительно её проблемы, слышишь меня? И кто она вообще такая, чтобы рассуждать о твоих актёрских способностях? Я был с тобой на одной съёмочной площадке, я знаю, на что ты способен, и я плюну в лицо каждому, кто скажет, что ты плохой актёр, — он делает паузу, чтобы отдышаться, потому что весь свой монолог произносит крайне эмоционально, и Арми пользуется этим. — И что же мне делать с госпожой Петерсен? Если я подам на издание в суд, редакция наверняка заявит, что это всего лишь личное мнение автора, начнётся мышиная возня касательно свободы слова и прочего… — Забудь о ней. Серьёзно: пошла она в задницу. У тебя всё хорошо. И скоро будет ещё лучше, я уверен в этом, — он задумывается на пару секунд. — Дай-ка мне свой телефон. Получив аппарат в свои руки от несколько недоумевающего Арми, он проделывает какие-то манипуляции, а потом возвращает его обратно. — И что это было? — Снёс к чертям твой Твиттер, чтобы не было соблазна прочесть там очередную чушь и загнаться по этому поводу, вдруг в следующий раз меня не окажется рядом? — Чёрт возьми, Тимми… — говорит Хаммер после короткой паузы. — Ты утащил меня из дома посреди ночи, сидишь за рулём моей машины, куда я не пускаю даже Ника, внаглую удаляешь мои аккаунты в социальных сетях, потому что тебе так захотелось, и я даже не помню, когда именно и зачем дал тебе свой пароль… — Если я перегнул палку… — начинает Шаламе, на мгновение задумавшись, не было ли всё это в самом деле неким перегибом, даже для их особенных взаимоотношений, но Арми вдруг целует его с такой нежностью, что продолжать думать на эту тему дальше кажется глупым. — И вот я думаю: можно ли любить тебя ещё сильнее? — Это… немного не тот эффект, которого я пытался добиться, — Тимоти невольно расплывается в улыбке. — Но разве это — не самый лучший эффект? — Арми посылает улыбку в ответ и запускает руки в его волосы, целуя снова и снова. — Пока нас тут кто-нибудь не застукал, давай поедем… куда там ты меня вёз, — он пристёгивается и откидывается на подголовник. — И не разгоняйся слишком сильно, я не имею ни малейшего понятия, какой у тебя водительский опыт и не хочу завтра ехать в автосервис! — Пришёл в себя, называется, — хмыкает себе под нос Тимоти, поворачивая ключ зажигания.***
— Ты притащил меня в бар, — констатирует Арми, пока они пробираются между рядами столиков к стойке небольшого заведения в центре города. — Спасибо, кэп. Имеются какие-то возражения? — Мне показалось, ты против того, чтобы я сегодня напился. — Я однозначно против того, чтобы ты сегодня напился в одиночестве, — подмигивает Тимоти, озвучивая бармену заказ. — Но без алкоголя нам не обойтись. Полтора часа спустя слегка захмелевший и изрядно повеселевший Арми, напрочь забывший о существовании на планете Земля портала BuzzFeed, накрывает своей рукой его ладонь и наклоняется к его уху ближе, чем того требует звучащая в баре музыка. — Сходим отлить? Хотя Тимоти довольно тщательно следит за количеством выпитого, памятуя о том, что им ещё предстоит отсюда выбираться, желательно незамеченными, он всё же оказывается недостаточно трезвым для того, чтобы разгадать эту маленькую ловушку прежде, чем снова в неё попасться. — Я мог бы догадаться, — он едва не закатывает глаза, оказываясь прижатым к стене угловой кабинки туалета. — У тебя навязчивая идея — потрахаться в общественном месте? Может быть, тогда выберем что-то… почище? Само собой, ему абсолютно наплевать на чистоту пола, он просто ищет предлог увести Арми отсюда без лишнего шума, но и это делает не слишком охотно. С ним вообще сегодня творится бог весть что: сначала он уволок Хаммера из дома, практически на глазах у его жены, потом привёл его в один из центральных баров, где их вполне мог кто-то заметить, а сейчас он даже не делает ни одной попытки оттолкнуть Арми от себя, прекрасно отдавая себе отчёт, что произойдёт, если их кто-нибудь заметит. Близкие перспективы трёхнедельной разлуки дают о себе знать, или у него тоже сегодня был стресс и он частично повредился умом? — И это всё? Никаких «Арми, мы не можем», «Арми, вспомни о Брайане и Питере»? — Хаммер заинтересованно поднимает голову, отрываясь от его ключиц в до предела растянутом вороте футболки, с которой Тимоти уже мысленно попрощался. Далеко не первой вещи в его гардеробе, кстати, пострадавшей от их плохо сдерживаемой страсти. — Я тебе что, какая-то королева драмы? — Шаламе поднимает брови и несильно отталкивает его от себя, заставляя попятиться, что, учитывая размеры помещения, почти мгновенно приводит к тому, что они меняются местами, и уже Арми оказывается надёжно прижат к стене. — Просто у тебя всегда столько аргументов… Весьма скучных аргументов, — Хаммер обнажает зубы в ухмылке в паре сантиметров от его лица. — Какой же будет сегодня? — Ну… — Тимоти задумывается всего на секунду, а потом приближает губы к его уху. — Мы можем сейчас остаться здесь, сделать всё быстро, вздрагивая каждый раз, когда скрипнет дверь и пытаясь быть тихими. Или… мы могли бы снять номер в каком-нибудь отеле, наконец-то расслабиться и заниматься любовью до самого утра, ни в чём себя не ограничивая… — Тимоти Шаламе, — прищуривается Арми. — Ты ведь в курсе, что ты сейчас сделал вид, что предоставил мне выбор, хотя, на самом деле, всё это — лишь иллюзия выбора? И…кажется, я знаю одно место, где до нас никому не будет дела.***
— Как насчёт пары-тройки часов сна? — голова Тимоти лежит на груди Хаммера, пока пальцы Арми нежно гладят его шею в режиме бесконечного двигателя. — Ты сказал «заниматься любовью до утра», — раздаётся лёгкий смешок. — Хочешь пойти на попятный? — Возможно, я не…совсем рассчитал силы, — Шаламе сладко потягивается. — Это было просто охренительно…оба раза, — он оставляет на коже Арми несколько коротких поцелуев. — Но я чувствую себя высосанным во всех смыслах. — Как думаешь, если послать той журналистке видеозапись, где я тебе отсасываю, она сочтёт меня достаточно компетентным для роли гея? — Арми оттягивает его нижнюю губу подушечкой большого пальца. — Она напишет статейку о минетах, по итогам которой выяснится, что ты не умеешь это делать, — Тимоти приподнимается на локте и подтягивается повыше, накрывая его губы своими. — И тогда меня посадят в тюрьму, потому что я точно придушу её за клевету. — Не могу так рисковать, — улыбается Хаммер, внутренне наслаждаясь их ленивым спокойным счастьем. — А ещё я должен тебя поблагодарить. — М? За что? — За этот вечер. Сейчас мне почти смешно, что я так завёлся, но, если бы не ты, я бы наверняка выпил ту бутылку и потом всё утро умирал от головной боли. Спасибо. — Не представляешь, как я рад, что тебя это больше не задевает. — Я подумал, что отличная получается пиар-кампания, на самом деле… Сегодня вышла эта статья, осуждающая меня, как гетеросексуального белого мужчину, а через неделю выйдут статьи о моём участии в спектакле с таким же названием. — Арми Хаммер бросает ответный вызов BuzzFeed. Слушай, реально очень дерзкое совпадение! Ты бы уточнил, на всякий случай, не имеют ли к этому отношения продюсеры спектакля, — шутит Тимоти, и какое-то время они просто смеются. — Всем вокруг просто не терпится навесить на меня ярлык гетеросексуальности именно в тот момент моей жизни, когда я дальше всего от этого определения, — замечает Арми с улыбкой. — Сегодня выйдет шоу Эллен, кстати… — Шаламе с каким-то, почти мазохистским, удовольствием трётся щекой об его колючий подбородок. — И вся страна тебе обязательно посочувствует, — смеётся Арми. — Но бриться я не буду. — Нет, я просто вспомнил, как мне было неловко, когда она сказала, что я гетеросексуален и начала восхищаться… — он отодвигается от Арми немного в сторону, задумчиво водя пальцами по его предплечью. — Понимаешь, это далеко не первый случай, я почти привык, но… это ведь Эллен, и врать ей в лицо о таких вещах кажется мне каким-то… — Не заморачивайся. Я уверен, что Эллен моментально нас раскусила, она видит людей насквозь. Просто она отлично знает, как всё устроено и ведёт программу соответствующим образом, — Арми перехватывает его руку на своём плече, сплетая их пальцы вместе. — Эллен, как раз, точно не станет упрекать нас в том, что мы не готовы в данный момент заявить о своих чувствах на весь мир. — Ладно, будем считать, что ты меня успокоил, — он подавляет зевок и ложится на спину. — С момента приезда сюда хочу спросить: откуда ты вообще узнал про это место? Оно как-то совсем не похоже на пятизвёздочные отели, в которых ты обычно останавливаешься. — Болтали однажды с приятелем о проблемах знаменитостей, и я сказал что-то вроде: «Когда ты известен, довольно проблематично остаться незамеченным на ресепшн», а он в ответ рассказал мне о том, что в мире уже несколько лет существуют отели, в которых тебе не нужно ни с кем разговаривать. Ты оплачиваешь номер картой и получаешь коды доступа, которые необходимо ввести на входных дверях в здание и в сам номер. Наверняка всё это изобрёл какой-нибудь социофоб. — Обожаю социофобов, — бормочет Тимоти, не в силах больше справляться с тем, что его глаза постепенно закрываются. — Да, они оказались нам весьма полезны, хотя мне любопытно, что будет, если в здании случится перебой с электричеством и вся эта система отрубится, или просто что-нибудь заклинит в электронике… Никакого ответа нет достаточно долго, и Хаммер понимает, что Тимоти, наконец, заснул. Он смотрит на часы, в данный момент являющиеся единственным предметом на его обнажённом теле, помимо обручального кольца, а потом снимает и то, и другое, оставляя их рядом с телефоном на прикроватной тумбочке. Помедлив, всё же отправляет Элизабет короткое сообщение, что с ним всё в порядке и прижимает к себе Шаламе так сильно, что тот, видимо, находясь где-то между сном и явью шепчет «раздавишь же», но потом их тела идеально совмещаются друг с другом, и Арми накрывает обоих одеялом, постепенно проваливаясь в сон. — Ты пялишься, — ворчит Арми, открыв один глаз пять часов спустя и тут же снова его закрывая. — Да, — просто отвечает Тимоти. Он уже минут пятнадцать не может насмотреться на спящего Хаммера, красиво подсвеченного утренним солнцем. — Мы так давно вместе не просыпались, что я почти забыл, как это здорово. — Наконец выспаться — вот, что ещё было бы здорово, я снова чувствую себя так, словно меня переехал грузовик… раз пятый за эту неделю, — он со стоном переворачивается на спину. — Кажется, я где-то подхватил простуду… Только этого и не хватало. — Можем заскочить в аптеку по дороге, хотя у вас дома наверняка есть все нужные таблетки… Кстати… нам нужно договориться, что именно мы скажем Элизабет… — Шаламе действительно серьёзно беспокоит данный вопрос. Откровенно говоря, он его даже пугает. Они ещё никогда не наглели… настолько. — Скажи ей правду, что утащил меня в бар напиваться, а потом насочиняй что-нибудь, — Арми держится за голову и с некоторым трудом садится на кровати, громко зевая. — У тебя же в порядке с фантазией? — Что означает это твоё «скажи»? А ты что, просто молча постоишь рядом? — А я через час поеду в студию записывать звук для «Отеля Мумбаи», а сразу оттуда на шоу Кордена. Буду поздно вечером. Если доживу… В аптеку всё-таки придётся зайти… — Ты просто засранец, Арми! — восклицает Тимоти, шокированный и абсолютно сбитый с толку этим заявлением. — Значит, я сейчас должен ехать и объяснять ТВОЕЙ жене, почему ТЫ не ночевал дома? — Конечно. Ты ведь в этом виноват, — Хаммер наблюдает за сменой выражений на лице Шаламе, и в конце концов не выдерживает и громко хохочет. — Ты бы себя сейчас видел… Нет, ты реально поверил, что я полный кретин и отправлю тебя объясняться? Конечно, я позвоню сам… — Я сейчас реально поверю, что влюблён в идиота, — Тимоти закрывает лицо рукой, но каким-то немыслимым образом этот дурацкий диалог заставляет его перестать с ужасом думать о возвращении в дом Хаммеров, и ему становится гораздо легче. — У тебя температура, теперь мне всё ясно, — он дотрагивается до лба Арми. — Ты вообще уверен, что сможешь записывать озвучку в таком состоянии? — А кто меня станет спрашивать? — Арми со вздохом опускает ноги с кровати на пол. — Я же, блин, привилегированный белый мужчина со связями…***
— Честное слово, я убью тебя, если ты ещё раз где-нибудь вспомнишь про мой школьный рэп! — шепчет Тимоти Арми на ухо после общения с журналистами на ужине GQ. — Но… не мог бы ты всё время обнимать меня, когда мы даём интервью? — он улыбается ему чуточку застенчиво и вместе с тем хитро. — Обожаю эти твои внезапные переходы, — отвечает Хаммер, с трудом справляясь с возникшим желанием немедленно обнять его снова. — Но, если я буду делать это постоянно, могут возникнуть вопросы… — Ты — моё лучшее успокоительное, я так им всем и скажу в ответ на их вопросы. И в качестве доказательств предъявлю видео шоу Кордена и Киммела. Пусть сами убедятся, во что я превращаюсь, когда тебя нет рядом. — Главное — не видео из того самолёта в Лондон, когда мы попали в турбулентность, — очень тихо говорит Арми, явно наслаждаясь произведённым эффектом: Тимоти слегка краснеет, но всё же не может удержать явно мечтательное выражение лица при этом воспоминании. — Неделя прошла, а ты всё никак не успокоишься с этим шоу. Давай спросим… да вот хотя бы её… Эвелин! — Арми обращается к их публицисту. — Правда он был очарователен на шоу Кордена неделю назад, когда его почти трясло в оргазме от близости к Брайану Кренстону? — Ты… ты… — Шаламе так и не находит нужных слов, чтобы выразить степень своего возмущения и просто машет руками, а Эвелин только смеётся в ответ — она уже почти привыкла, что этим двоим постоянно нужно друг друга подкалывать, частенько вовлекая в этот процесс всех, кто стоит рядом. — Я пропустила что-то интересное? — Элизабет подходит к ним, наконец-то окончив беседу с очередной знакомой. — Вы хотя бы узнали, где наш столик? — она переводит взгляд с одного озадаченно-улыбающегося лица на другое и обречённо машет рукой. — Можно было не спрашивать!***
— Арми-и-и-и, поздравляю-ю-ю-ю! Секунду, у меня тут вторая линия! — раздаётся в трубке, и Хаммеру ничего не остаётся, кроме как терпеливо ждать, каждую минуту выигрывая новую битву со сном. В Лос-Анджелесе раннее утро, и он проснулся, услышав по радионяне звуки из детской, а потом ему позвонила Элизабет и сообщила, то и дело прерываясь, чтобы вытереть слёзы, что его номинировали на «Золотой глобус». И Тимоти тоже. И, едва положив трубку, он сразу же набрал номер Шаламе, но кто-то всё равно его опередил. Вообще-то, его телефон сейчас тоже разрывается от входящих звонков, но он их игнорирует. — Фу-у-ух… Прости, я тут, — долгожданный звук родного голоса вытаскивает Арми из лёгкой дрёмы. — Кто это там посмел поздравить тебя раньше, чем я? — «Лос-Анджелес Таймс». И мама. Это что-то нереальное! Ты тоже всё проспал? — ликующие крики из трубки лишают Хаммера последних остатков сонливости. — Проснулся, чтобы поменять Форду памперс, и отрубился бы обратно, если бы не звонок Лиз. — Может, в этом и есть весь секрет получения номинации? Ложись спать и ни о чём не волнуйся, а? Я всё ещё не могу осознать всё это… И как же здорово, что мы номинированы вдвоём! — Какой была твоя первая мысль? — Боже, наверное, я ещё сплю! А твоя? — Кажется, к тридцати годам у меня, наконец-то, появились кое-какие достижения. — Полтора года назад мы просто сняли инди-фильм в Италии, а сейчас он в одном шаге от номинации на Оскар. О боже, неужели я сказал это вслух? Даже подумать боюсь. — Чем меньше надежд, тем меньше разочарований. Давай радоваться тому, что есть сейчас. — Это могло бы стать нашим жизненным девизом вообще-то… — Арми совершенно точно не собирался наводить его на подобные мысли в праздничный для них обоих день. — Отбросить упаднические настроения! — уверенно заявляет он. — Думай только о том, что мы вдвоём пойдём на «Золотой глобус», и ещё о том, что в мае я перееду к тебе в Нью-Йорк. И кто знает, что ещё ждёт впереди? — Так много отличных новостей в последнее время, что я то и дело начинаю ждать какого-то подвоха. — Что ж, никто не отнимет у нас наши номинации, если мы не окажемся замешанными в скандалах с сексуальными домогательствами, а в мой контракт с театром заложена крупная сумма неустойки на тот случай, если они захотят от меня избавиться. Маловато шансов, что что-то может пойти не так, как думаешь? — Ох, я бы не был так уверен… — В чём именно? — Ну, скажем, у меня есть множество поводов пожаловаться на тебя в газеты… как раз по озвученному тобой поводу… И Лука мог бы кое-что подтвердить… — Планируешь меня этим шантажировать? — Арми чувствует, как губы самопроизвольно расползаются в широкой улыбке. — Я подумаю… у меня как раз есть три недели на размышления о том, чего у тебя потребовать взамен на своё молчание, — с любовью и смехом в голосе произносит Тимоти. — А сейчас нам стоит остановиться и, наконец, ответить хотя бы на один входящий звонок, пока журналисты не сочинили всё за нас.***
— Прости, ко мне тут мама пришла! — Тимоти нажимает отбой и поворачивается в сторону входной двери. Он валяется на кровати в своей старой комнате в квартире родителей в канун Хануки и уже пару часов болтает с Арми. — Ты что-то хотела, мам? Николь заходит в комнату и садится на краешек кровати. Совсем как в детстве, и это воспоминание заставляет Тимоти улыбнуться. — Это моя третья попытка поболтать с тобой за сегодняшний вечер, но ты был так увлечён беседой, что я никак не решалась вмешаться, — она смеётся и привычным движением убирает волосы с его лба. — Просто у Арми премьера на Бродвее будущим летом… И я, наконец, тоже могу дать ему пару советов. — Так вот почему ты в последнее время такой счастливый, — Николь смотрит на него, улыбаясь как-то по-особенному. — Ну, я рад, что у меня появился шанс отблагодарить его за дружеское плечо во время промо, но вообще сейчас я наслаждаюсь тем, что могу просто побыть дома с семьёй. То, что происходит последние несколько месяцев — очень круто, но очень выматывающе, — он, по уже сложившейся традиции, пытается увести разговор в сторону. — Я скучаю по нашим совместным ужинам. — Малыш, я ведь не слепая. Я видела, как ты смотрел на него на «Готэме», — она говорит это совершенно будничным тоном, но Тимоти всё равно бросает в дрожь. — И я видела, как он смотрел на тебя весь вечер, несмотря на то, что рядом сидела его жена. И вы постоянно улыбались друг другу, как люди, объединённые каким-то общим секретом. — Это не… — начинает он, но слова застревают у него в горле. Что вообще он собирается сказать? Что это не то, что она подумала? Что ей показалось? Что так себя ведут друзья? — Послушай, я понимаю, что ты уже вырос и многое мне не рассказываешь, но… это важная часть твоей жизни, и я бы очень хотела… — Я не знал, как ты отреагируешь, — в итоге выпаливает он. — Боялся… осуждения, наверно. Не так просто признаться… в таком. — Неужели ты думал, что я не способна принять твою ориентацию? Девочки или мальчики… Тимми, нет никакой разницы, если ты любишь этого человека, если ты счастлив. И, к слову, мне нравится Арми. — Но… дело ведь не только в этом. Я ведь… есть и другие обстоятельства, — он не решается сказать «лезу в чужую семью». — И я был уверен, что ты это не одобришь… Станешь меня отговаривать… — Отговаривать? — Николь становится очень серьёзной. — Только ты можешь решить, как тебе поступать в таких вопросах. Ты давно не маленький мальчик, которому нужно мнение матери, чтобы разобраться с тем, что с тобой происходит, но… — её взгляд теплеет. — Я всегда готова выслушать и дать совет, если, конечно, ты его у меня попросишь. Тимоти чувствует, как с его сердца падает гигантская глыба, которую он таскал там последние полтора года. — Спасибо, мам, мне так важно было услышать от тебя это. Кажется, я только сейчас понял, насколько, — он садится на постели и крепко её обнимает. — Прости, что я в тебе сомневался. — Я могу это пережить, — она гладит его по спине. — Просто я хочу, чтобы ты всегда помнил, что у тебя есть человек, к которому ты можешь прийти, что бы в твоей жизни не случилось. Иначе для чего нужны матери? А сейчас я пойду убирать со стола, чтобы ты мог продолжить свой прерванный разговор, — она с улыбкой отстраняется. — Мам… — Николь оборачивается у самой двери. — Неужели… на «Готэме» было так заметно? — У меня появились подозрения. А потом я припёрла к стенке твою сестру. И ты можешь ей гордиться: минут пятнадцать она отрицала всё так, что я почти поверила, что мне привиделось, представляешь? — её притворное возмущение растворяется в их общем смехе.