Принцип равновесия (от 18)

Сначала к затуманенному сознанию пробились запахи. Они были знакомы и не знакомы одновременно. Пахло сушеными травами, но какими-то незнакомыми или забытыми. Еще тянуло влагой, попахивающей серой, отчего хотелось чихнуть. Маша попыталась открыть глаза, но у нее ничего не получилось. Стало немного страшно. Если с ней что-то произошло, то почему пахнет травами, а не больницей? И почему вокруг так тихо? Они с Лесей были в лесу… Что-то произошло в лабиринте камней… Неужели она сейчас лежит где-то в лесу совершенно беспомощная? А Олеся? Где она? Ей тоже плохо? Маша заставила непослушную руку подняться и прикоснуться к векам. Прикосновение почти не чувствовалось, и адреналин рванул по жилам, подстегнутый страхом и паникой. Маша потерла сильнее и с усилием открыла глаза. Перед ними все мутилось и периодически переливалось какими-то радужными зигзагами, но стало понятно, что это не лес, а небольшое помещение с деревянными стенами и крохотным окошком. Маша повернула голову, чтобы рассмотреть более детально, и вяло подумала, что обстановка в комнате ей знакома. Словно она уже бывала здесь, и не раз. На кровать, на которой лежала Маша, вскочил небольшой пушистый зверек, похожий то ли на куницу, то ли на ласку. Зверик потерся мордочкой о руку Маши и что-то тонко пропищал, словно жалуясь. «Юбри… боится чего-то», - подумала вдруг Маша и замерла, не понимая, откуда она знает кличку зверька. Тот тем временем немного успокоился, забрался Маше на живот и по-кошачьи свернулся клубком. От его тела шло ровное тепло, и измученный разум предпочел отдохнуть вместе с «котиком». Следующее пробуждение было уже более активным. Маша сумела сесть, придерживая гудящую голову и стараясь не открывать глаз, чтобы меньше мутило. Хотелось выпить чего-то кислого и холодного, чтобы в мозгу прояснилось. «У меня же настойка квасницы где-то была» - Маша заставила себя открыть глаза и вновь удивленно замерла, прислушиваясь к себе. Потом протянула вперед подрагивающие руки… Ощупала лицо, с холодеющим сердцем оглядела свое тело и истерически рассмеялась. Смеялась до слез и неудержимой икоты, напугавшей Юбри. Зверик нервно попискивал, норовил облизать мокрые от слез щеки, тыкался мордочкой в шею и щеки. Это немного отвлекло и успокоило. Маша подхватила Юбри и поднялась с простой деревянной кровати, застеленной периной и пестрым постельным бельем. Она прошлась по комнате, придерживаясь рукой за стены, пока не добралась до небольшого закутка, прикрытого занавеской. За ней нашелся рукомойник, которым Маша сразу же воспользовалась. Еще в закутке стояли ведра с водой, небольшая лохань и висело тусклое зеркало в простой раме. Маша с сомнением заглянула туда и замерла, пытаясь разобрать в деталях то, что увидела. Во-первых, она действительно попала. И попала в тело совсем молоденького парнишки, хорошенького, как картиночка. Смугловатая кожа овального лица с острым подбородком, точеный нос и немного пухловатые губы. Ровные русые брови, черные ресницы, необычный, вытянутый разрез светло-серых, отливающих серебром глаз. Волосы оказались очень необычного цвета – пепельно-русые, с более светлыми прядками. А из волос… да, из волос торчали заостренные кончики аккуратных ушек. Маша несмело прикоснулась к ним, чувствуя сильное волнение. Кажется, они с Лесей хотели перемен в жизни. Так вот они, бери и расхлебывай желаемое. Снова хотелось сорваться в истерику, но жалобное попискивание Юбри привлекло внимание. Зверек явно куда-то звал, потому что крутился возле двери и поглядывал на Машу. Или кто она теперь? Подумав, Маша направилась к двери и открыла ее. Юбри метнулся в коридор, встал лапками на дверь напротив и заскулил. Маша толкнула створку и едва не задохнулась от едких запахов серы и жженых трав. Зажав нос рукой, она добралась до окошка и распахнула его, жадно вдыхая свежий воздух. Немного подташнивало, но стало значительно лучше. Юбри чихал где-то в коридоре, и Маша даже пожалела зверика, у которого обоняние значительно острее. Комната оказалась неким подобием лаборатории. Тут стояли стеллажи с книгами, рабочие столы с обилием разнообразных приспособлений опытного алхимика или знахаря. По стенам были развешаны мешочки с травами, всевозможные пучки и связки, довольно солидный запас. За одним из столов лежал ворох каких-то тряпок, на которые Маша сначала не обратила внимания. Но Юбри подскочил к этому вороху запрыгал рядом, завывая и скуля. Маша приблизилась и охнула, осознав, наконец, что именно увидела. Это была женщина, укутанная в многослойные одежды темного цвета. Она была довольно молода, но смерть сделала из нее старуху, стянув кожу неприятными на вид узлами. Кончина женщины вряд ли была приятной и быстрой, потому что все вокруг нее было разбросано и разбито. В судорожно сжатой руке находился исписанный мелким почерком листок. Повинуясь наитию, Маша осторожно вытащила его и развернула. Строчки плыли перед глазами, но, сосредоточившись, она смогла прочитать следующее: «Дорогой мой сыночек, я понимаю, как виновата перед тобой, и нет человека более кающегося, чем я. Клянусь Триединым, мой эксперимент не должен был завершиться столь страшным образом. Но моя смерть – лишь расплата за ошибки, а ты… я сделала все, чтобы ты смог выжить. Для тебя время еще не было упущено. Если бы ты тогда не вошел в мою лабораторию… Но я о другом хочу сказать перед тем, как Триединый заберет меня к себе. Майорин, сыночек, мой дар теперь перейдет тебе, и ты должен быть осторожным в своих действиях. Да, тебе всю жизнь придется скрывать свое умение, но я знаю, что найдутся люди, которые поддержат тебя, помогут и уберегут. Ты только слушай свое сердце. И без сожаления покидай наш глухой угол, иди в мир, ищи себя. Книги забери с собой, это самая большая драгоценность. И не забудь Юбри. Прощай, твоя любящая мама». - Мама… - прошептала Маша, с сочувствием глядя на женщину. – Скорее всего, мальчик Майорин не сумел выжить, раз я оказалась здесь, в его теле. Что же теперь делать? И что теперь будет с моим сыном и моими родителями? Маша обессиленно опустилась на пол возле мертвой женщины и потянулась за лежащим рядом куском ткани, чтобы накрыть ее лицо. Заглянув в серые глаза, уже утратившие серебристый блеск, Маша вдруг расплакалась, ощущая тянущую боль в груди. Было жалко и эту женщину, и Майорина, и себя, и оставшихся в другой реальности родных, и Лесю, которая неизвестно где. А еще было очень страшно. Что ждет ее в этом мире? О каком даре писала эта женщина? Почему нужно его скрывать? Неужели здесь времена инквизиции или ее аналога? Тогда нужно ли покидать это тихое место? Голова у Маши закружилась от обилия эмоций, и она прислонилась спиной к ножке стола. Юбри притулился рядом, тоненько попискивая. Руки безвольно упали, и одна из них коснулась тела… И что-то словно взорвалось в мозгу, заставив вскрикнуть и сжать готовую разорваться черепушку. Маша закрыла глаза, но яркий хоровод мелькал перед глазами с огромной скоростью, врываясь в мозг тонкими иглами. Потом стало полегче, но относительно. Маша чувствовала себя, как переучившийся студент: знаний масса, но все перепутанное. Свои, чужие понятия, воспоминания, мечты, тайны перемешались причудливым узлом, и хотелось потрясти голову, чтобы немного рассортировать эту массу. Маша легла на пол, прижавшись щекой к холодным доскам. Ее сильно мутило, но с каждым вздохом становилось легче. Сознание успешно переваривало огромный кусок полученных знаний, а в душе Маши крепло осознание себя как Майорина, сына знахарки, талантливого лекаря с необычным даром, который еще придется обуздать. Остро покалывало сожаление об утраченной матери, но легкая грусть была слегка разбавлена обычным человеческим сочувствием Маши. Сама Маша жалела лишь о том, что так и не узнает ничего о своих родных. Зато перед ней откроется новый мир, возможно, более благосклонный к ней, чем прежний. Она на миг закрыла глаза, принимая себя в теле Майорина и Майорина в себе, и это вдруг поставило все на свои места. Стало легко-легко, словно на качелях, когда ты летишь вверх-вниз, беззаботно смеясь. Словно душа дополнилась чем-то нужным, без чего ранее была ущербной. Возможно, все не так и плохо? Жаль, что Леси нет рядом, вдвоем бы они справились. Маша, а вернее, Майорин, встала и вышла на крыльцо небольшого домика. Вокруг был только лес, наполненный светом, ароматами и птичьим щебетом. Майорин вдохнул воздух, закрыв глаза и позволяя солнцу целовать его щеки и лоб. Но оставалась одна важная миссия. В небольшом сарайчике Майорин взял лопату и направился к высокому дереву, похожему на земную сосну. Он знал, что мать любила стоять под этим деревом, набираясь от него сил. Теперь она будет здесь спать… Выкопав могилку, Майорин устелил ее дно пышными «сосновыми» лапами вперемешку с яркими цветами, которые так любила знахарка Сэйрин. Потом вернулся в дом, бережно замотал тело своей-чужой матери в чистое полотно и, поднатужившись, понес ее на улицу. Тело Майорина, хоть и выглядело хрупким и легким, было довольно сильным, да и не менее тонкокостная женщина весила немного. Но было тяжело на душе… Майорин опустил Сэйрин в могилку, осыпал ее охапками цветов, которые в изобилии цвели возле дома, а потом взялся за лопату. Когда невысокий холмик возвысился над землей, Майорин обложил его камешками, которые нашел за сараем. Кажется, они хотели сделать новый забор… Из четырех тонких дощечек Майорин сделал треугольник на опоре и водрузил его в головах могилки. - Волей Триединого, возродись в достойном теле. Пусть Путь твой будет легким, а возвращение в мир живых – быстрым. Маша сама не понимала, почему быстро она сроднилась с памятью Майорина, но это ей все больше и больше нравилось. Если бы не обстоятельства, она с удовольствием бы погрузилась в этот мир с головой. А так… очень не хотелось терять себя саму, свою жизнь, свои личные чувства и мысли. Но об этом можно подумать позже. В любом случае, теперь она – Майорин, и от этого никуда не денешься, нужно привыкать. Маша смущенно посмотрела в сторону характерной будочки на краю поляны и даже хихикнула. Ну, да, к этому тоже придется привыкнуть. - Хотела себе член в доме, получите и распишитесь, - Маша направилась к будочке, чувствуя, как смущение сменяется любопытством. – Нужно не забывать говорить о себе в мужском роде. А как я вообще говорю? На нашем или на ихнем? Но читала-то их письмена… В будочке, увы, оказалось темновато. Майорин вернулся в дом и довольно долго возился, убирая в лаборатории и в доме в целом. Юбри вертелся рядом, помогая стягивать половики в одну кучу и перетаскивая веник. Зверек оказался смышленым, умнее собак и кошек вместе взятых. И очень ласковым, так и лез тискаться и целоваться. Майорину было как-то легче в его компании, он даже разговаривал вслух, делясь наболевшим. Юбри даже изображал сочувствие, заглядывал умильно в глаза и терся носом о руку. После активной работы Майорин немного поспал, а потом решил поискать что-то поесть. Холодильника тут не было, зато в подполе оказался ледник с нетающим льдом, а на нем – тушка кого-то из мелких грызунов вроде зайца. В другом углу нашлись клубни в мешке, условно принятые за картошку, и странные круглые корешки оранжевого цвета. Полагаясь на опыт Майорина, Маша быстро сварила себе супчик, натушила мяса, которым честно поделилась с урчащим Юбри. За окном окончательно стемнело, свет лучины был тусклым и мигающим, поэтому Майорин решил лечь пораньше, давая возможность усталому мозгу получше отдохнуть. Юбри пристроился рядом, грея своим тельцем бок. Сон пришел мгновенно, словно только и ждал, когда Майорин уляжется поудобнее. И даже снилось что-то хорошее, что-то про родных и смеющуюся Лесю. Подруга вдруг перестала смеяться и сказала, глядя в глаза: - Мы встретимся. Ты только продержись до этого времени. Утро встретило проснувшегося Майорина оголтелым птичьим криком за окном и неожиданной твердостью в штанах. Это было так неожиданно, что Маша даже немного растерялась. Но потом хмыкнула и полезла рукой под одеяло, чтобы познакомиться еще и с этой частью себя новой. Нового. Знакомство получилось весьма приятным. И ничего ведь сложного в этом процессе нет, но все мысли вдруг вышибло из головы, и они вернулись уже после того, как горячие, вязкие капли испачкали живот и руку. Пришлось срочно обмываться, ощущая отголоски удовольствия. Майорин посмотрел в зеркало, отметив появившийся румянец и порозовевшие губы. Да и глаза сияли ярче, чем вчера. Настроение уверенно поползло вверх, захотелось сделать что-то… Хотя бы завтрак. Майорин с сомнением покосился вниз на довольного Юбри, который принес ему придушенную птичку. - Спасибо. Я оценил твой подарок. Можешь им позавтракать. Майорин направился к выходу и вошел в небольшую кухоньку, где вчера готовил еду. Юбри притащился следом, не выпуская птичку из зубов. Майорин подставил ему его миску, налил во вторую воду, но Юбри, подумав, ускакал на улицу и вернулся уже без птички. Зато сделал стойку на кастрюльку с остатками мяса. Пришлось делиться. После завтрака Майорин вошел в лабораторию и распахнул первый же шкаф с книгами. Вздохнув, он начал осторожно вынимать каждую книгу, бегло просматривать текст и складывать в коробку, перекладывая кусками полотна. Если Сэйрин рекомендовала покинуть этот домик, то нужно к этому подготовиться. Пару полок Майорин разобрал очень быстро, а потом зацепился глазами за текст и пропал на несколько часов. Очнулся, когда Юбри выскочил на стол и требовательно пискнул. Майорин огляделся и со вздохом отложил книгу. Пришлось идти на кухню, готовить поесть для себя и прожорливого зверика. Майорин, оказывается, жарить местную картошку не умел. Маше пришлось полностью руководить процессом. Вкус оказался даже лучше, чем у земного картофеля, а с кусочками найденного на леднике копченого сала – вообще красота. Маша очень редко позволяла себе подобную еду, а тут просто праздник какой-то. Поев и размявшись, Майорин вернулся в лабораторию и усердно упаковывал книги, не позволяя себе отвлекаться. Часть томиков все же оставалась на столе, чтобы было чем заняться в свободное время. Подумав, Майорин сколотил из тонких досок крепкий ящик и начал осторожно складывать в него разнообразные приспособления знахаря – отдельно стекло, отдельно металл. К вечеру, умаявшись, Майорин ополоснулся в лохани и вынес воду на улицу. Вынес и замер, глядя на небо, полное ярчайших звезд. Оно было совершенно не таким, как на Земле. Да и три луны, следующие одна за второй, тоже казались чуждыми. Маша, обхватив чужими руками чужое тело, тяжело вздохнула. Нет, это теперь ее родной мир, ее тело и ее разум, пусть и наполненный чужими воспоминаниями. И она справится. Он справится.