Нежеланный король

      Виктарион, ворча себе под нос, шел по длинному внутреннему двору Харренхолла, ища темный уголок, где можно было бы облегчиться. Проклятый Харрен. Все тут не по-людски. Даже тени. Виктарион тихо ругнулся, завернул за угол и развязал штаны. Струя мочи вышла тяжелой и теплой. Виктариону подумалось, что это — первое, что ему правда понравилось в Харренхолле. Даже напиваться ему не нравилось — местный эль был тошнотворным и слабым, как вода.       Он встряхнул головой. Его не должно тут быть. Ни один из железнорожденных не должен тут быть. Того карлика, с которым сдружились его глупые братцы, куда лучше было отдать океану сразу после рождения, а не растить в шелках и роскоши. Но карлик был прав, назвав замок Харрен Шнобель. Вы только гляньте — огромен, как грех, и в лигах от моря. Все было ужасно еще до драконов. Хоару не стоило и камня тут закладывать…       Струя подходила к концу, но слишком быстро, и пара капель упала ему на сапоги. Он проворчал и захотел вернуться домой. Будь он сейчас в Пайке, то наслаждался бы крепкой выпивкой в компании старших братьев и готовился к грядущей войне. Но он кукует здесь, медленно плетется в Королевскую Гавань, смотрит, как младшие братья выставляют себя дураками, а проклятый лорд-форель постоянно смотрит на него так, будто Виктарион собирался спереть все его ценности, стоит старику отвернуться. Все это выбешивало, но отец отдал приказ, а Виктарион был послушным сыном. Он ехал в Королевскую Гавань, чтобы предложить свой меч королю-оленю и сообщить, что железнорожденные готовы помочь ему и за пару безделушек сровнять Простор с землей.       Виктарион нахмурился и завязал штаны. Лорд Квеллон одурманен идеями из зеленых земель, и очевидно, откуда у этого ноги растут. На всем этом стояла печать женщины — он не станет называть ее «матерью», ни за что — околдовавшей его своими чарами. Его отцу надо было показать железнорожденным, что он такой же великий капитан, как и раньше. Но вместо этого он смотрит на карты и говорит что-то про условия. Люди волнуются — утопленники вещают мрачные пророчества, а с Одинокого Света прибыл человек, назвавшийся вернувшимся из пучины Лодосом. Скорее всего, он был лишь бастардом кого-то из Фарвиндов. Изначальный-то был безумцем — сначала объявил себя королем, а потом набрал в свою мантию камней с берега, погрузился в море, дабы «посоветоваться» с Утонувшим богом, и утонул. Богохульник. Тем не менее, это было плохим знаком.       Он вспомнил долгие разговоры с Бейлоном и Эуроном и бесконечные жалобы.       — Отец боится что-либо сделать! — как-то рявкнул Бейлон.       — В такое время он становится испуганным мальчишкой, плывущим с дедушкой на Светлый остров! — согласился Эурон, и, хоть Виктарион и кивнул, ему было неспокойно так обсуждать Квеллона. Каждый раз, как Бейлон призывал отца к действию, Квеллон рассказывал старшим сыновьям об их деде, Черном Турлофе, посмевшем напасть на Западные земли, которыми правил тот, кого они называли Беззубым Львом. Истории и слабости и успехе предыдущих грабителей повели Турлофа на юг — завоевать славу и награбить с достатком вместе со своими сыновьями: Квеллоном, Теоном и Виконом. «Да, славу он ненадолго нашел, — говорил Квеллон. — А потом подох». О, лорд Ланнистер был слаб и глуп, но его знаменосец лорд Фарман — нет. Когда стало ясно, что его господин не станет бороться с железнорожденными, лорд собрал свой флот и разбил разбойников Турлофа. Турлоф и два его младших сына погибли в той резне, а Квеллон стал лордом Железных Островов, прижимая к себе умирающего Теона.       — Испуганный старик, — часто повторял братьям Эурон. — Дрожит от теней и боится, что сыновья его превзойдут.       Но он никогда не говорил это в лицо Квеллону. Ни один железнорожденный не посмел бы вызвать дикий гнев лорда-жнеца, который, как и хитрость, только усилился с годами. Даже коварного Эурона выставили дураком, когда тот решил потягаться с отцом. Да, сложно было не уважать такого, как Квеллон, хоть и согласиться с ним было трудно. По крайней мере, так считал Виктарион.       — Наслаждаетесь ночным воздухом, сир? — раздался резкий женский голос. Виктарион быстро повернулся и увидел старшую из сестер Бракен, стоящую позади него с дерзкой улыбкой на лице. Он внезапно смутился от того, что не знает, как долго она тут стоит.       — Я… Я был занят… — вяло оправдался он и сам удивился, что решил ответить.       — Да, вы ссали, — заметила она. — Видите? Я могу сказать это и не грохнуться в обморок, — она смело подошла очень близко к нему. — Честно говоря, я и сама так делаю, когда настроение подходящее, — Барбара посмотрела на ночное небо. — Приятный ведь вечер? Весенний воздух горячит мне кровь. А вам, мой железный здоровяк?       — Моя кровь всегда одинакова, — ответил Виктарион, пытаясь понять, к чему она завела этот разговор. — Почему вы докучаете мне? — спросил он, пытаясь добиться прямого ответа.       Она уставилась на него, а потом хмыкнула.       — А вы прете напролом, скажу я вам, а я в подходящем для этого настроении, и потому отвечу вам в вашей же манере. Я следовала за вами, славный Грейджой, потому что мне нравится на вас смотреть.       Рука Виктариона сама потянулась к его длинному бледному лицу. Он не привык к женским чарам — Эурон как-то подметил это на Летних Островах — и целый год был женат, но никогда в своей жизни не слышал, чтобы женщина так говорила.       — Нравится… О чем вы?       — Я думала, что вполне ясно выразилась, — Барбара пожала плечами и улыбнулась. — Мне нравится ваша внешность. Да, вы не Джейме Ланнистер или ваши миленькие братья, но вы вполне в моем вкусе, — ее улыбка расплылась еще шире. — Мы, Бракены, разводим лошадей, и, если уж отец меня чему и научил, так тому, что лошадь по морде не судят, — она обошла его кругом и оценивающе осмотрела его. — А судят по ляжкам.       Виктарион беспокойно посмотрел на нее, пытаясь понять, к чему она клонит.       — Ну… Допустим. Вам нравится на меня смотреть. И что?       Барбара надулась.       — Вы раните меня, здоровяк. Я делаю вам комплименты, а вы лишь сваливаете на меня все больше злобных вопросов, — она шагнула вперед и посмотрела ему в глаза. — Разве вам не нравится смотреть на меня?       Виктарион попятился и почувствовал за спиной стену.       — Вы весьма милы, — заметил он.       Барбара перестала дуться и вновь улыбнулась.       — Славно. И, раз мы оба находим друг друга… По меньшей мере удобоваримыми, может, отметим это дело совместной близостью? — он явно так озадаченно посмотрел на нее, что леди продолжила: — Да ладно, вот мы, Грейджой и Бракен, находимся в замке, построенном жестокими людьми, некогда правившими нами. Теперь они все мертвы, а вот мы — живы. Так давайте наполним эти руины наслаждением, мой железный гигант, — она намекающе приподняла бровь.       Виктарион неуютно поежился. Он слышал, что женщины из зеленых земель — поголовно проститутки и шлюхи, но вот встретиться с подтверждением этому лицом к лицу оказалось иначе, чем он себе представлял.       — Вы… Ваш отец…       — В милях отсюда, и, скорее всего, в очередной раз назовет меня шлюхой, если узнает, — ответила она. — Я — его наследница и таковой останусь, пока моя дорогая мачеха не вытолкнет из себя мальчика. Как только это случится, я, несомненно, отправлюсь в какой-нибудь монастырь — замаливать грехи, и я хочу, чтобы мне было, что замаливать. А если мальчугана не появится, то любой муж, какого я не выберу, сам поклянется, что я невинна, — она улыбнулась. — А также что я прекрасна, очаровательна, умна и с чудесной душой. Стоунхедж — уродливый замок, но с неплохим куском земли, — она шагнула вперед и положила ладонь ему на грудь. — Ну же. Я всегда слышала, что вы, железнорожденные, всегда любили насиловать женщин из Речных земель, а я сейчас жажду, чтобы меня изнасиловали, — она хмыкнула. — К тому же, если мне понравится, я, может, вас придержу. Неплохой приз за вечернюю игру?       — Я женат, — внезапно сказал Виктарион. — На женщине из Гудбразеров со Старого Вика, — он попытался вспомнить лицо жены, но не смог. Ута была… Скромной женщиной, чему Виктарион всегда был рад — до этого момента.       — Сочувствую, — сказала Барбара. — Но это же мало что меняет? Если я правильно помню, вам, железнорожденным, не запрещено иметь больше одной жены. Можете жениться на мне, а потом привезти свою Грудбедразеру из Грязелома в Стоунхедж. Я развлекусь, одевая ее в шелка и кружева, а вы развлечетесь с одной из нас, какая покажется привлекательней… — она нахмурилась и раздраженно глянула на него. — Ну? Или мне вас изнасиловать для начала нужно?       Он сбросил с себя ее руку и отошел.       — Я… Это меня утомляет. Если хотели посмеяться надо мной, то делайте это у меня за спиной в компании друзей.       — Да переспать я с тобой хочу, — пошла за ним Барбара. — И не надо делать вид, что это — такая уж ужасная перспектива. Я знаю мужчин, и, поверьте, им это всегда по душе.       Виктарион глянул на нее через плечо.       — Да вы молитесь, чтобы вас изнасиловали, — рявкнул он.       — Да, мне такое говорили, — насмешливо ответила Барбара. — А потом тот, кто это сказал, сильно пожалел. Я выносливее, чем кажусь, здоровяк, а у вас, мужчин, множество мест, за которые можно схватиться и их сломать, — она мрачно хмыкнула. — Мне донесли, что тот болван теперь больше не может держать в руках меч. Что же, более чем честно: им он тоже владеть не умел, — она издевательски поклонилась. — Ну, тогда добрейшего вам вечерочка, Виктарион Грейджой. Если вдруг у вас душенька заболит или затоскует по моей персоне, вспомните, что именно вы послали меня шататься по темноте, хотя могли провести со мной всю ночь, — и она ушла.       Виктарион направился в противоположном направлении, кляня на чем свет стоит женщин из зеленых земель и их распутный нрав. И тут он услышал крик. Беспокоясь, что женщина, возможно, будет винить его, если он не придет на помощь, он развернулся и побежал на крик. Барбара Бракен стояла над лежащим человеком и била его ногой.       — Вам стоит перестать так делать, — пробормотал он, подойдя к ней.       — Почему это? — неприятно нахмурилась Барбара. — Он мертв, здоровяк, и возражать не может, — она показала на кровь, текущую из его разрезанного горла. Она скрестила руки и посмотрела на Виктариона. — Ставлю на то, что легкие у вас крепкие. Поможете мне поднять тревогу?