Нежеланный король

      На сто семьдесят восьмом восходе с тех пор, как кхаласар кхала Дрого узнал о гибели, постигшей Ваэс Дотрак, они обнаружили прекрасное и обширное озеро. Дрого воздал хвалу Великому Жеребцу и духам почивших отца и сестры. Я видел это место и раньше, понял он, но всё же вижу его впервые. Он приказал кхаласару разбить лагеря и послал сообщения другим кхаласарам, находившимся в том, что некоторые уже начали называть Великим Западным Походом. Что ж, я точно заслужил место в наших песнях, подумал Дрого и велел рабам поставить шатер для встречи. Если, конечно, останется, кому их петь.       — Так… — спросил подъехавший Кохолло. — Это оно?       Дрого задумался.       — Возможно.       — Великий Жеребец, надеюсь, что так, — вздохнул старый кровный всадник. — Никогда бы не подумал, что скажу такое, но будет приятно ненадолго перестать скакать.       — Ты стареешь, Кохолло, — сказал Квото. — У тебя кости скрипят.       — Поживешь с мое — и у тебя заскрипят, — сказал Кохолло. — Но сомневаюсь, что до того дойдет. Будь уверен, малец, я в любой момент в лёгкую тебя обскачу.       — Спорим? — улыбнулся Квото.       — Довольно, — сказал Дрого. — Я не позволю своим кровным всадникам пускать друг другу кровь.       Они поклонились.       — Прошу прощения, мой кхал, — сказал Кохолло. — Долгая дорога сделала нас… вспыльчивыми и беспокойными, — Квото согласно кивнул.       Дорога и впрямь выдалась долгая, подумал Дрого. Обычно кхаласар останавливался на привал, чтобы добыть пищу и собрать дань. С появлением убийц лошадей всё изменилось. Сначала они находили лишь загубленные табуны, но потом перестали возвращаться и погонщики. Поначалу они просто попадали. Потом убийцы лошадей начали оставлять их тела на пути. После такого загонщики стали путешествовать по трое, а, когда это не помогло, по пятеро.       А затем убийцы лошадей принялись нападать на лагеря. В основном — на отставших, на маленькие группы, но всё же на лагеря. Они убивали часовых, потом они убивали воинов, потом — детей, женщин, стариков и рабов. А уже после этого они закалывали лошадей, забирали еду и поджигали лагерь.       С тех пор кхаласар останавливался только на ночь, и мужчины в нем спали по очереди. Ты не ставил шатер, ты не разводил костров, ты не делал ничего, из чего бы они узнали, что ты был здесь. Ты лишь остановился на ночь и пошел дальше. Днём, во время пути, убийцы лошадей кричали на них голосами злых духов, прячась в траве. «Мы убьем тебя, богохульник!» «Ты умрёшь, неверующий!» «Мы бросим тебя под копыта Великого Жеребца!»       Дрого считал, что ещё хуже становилось, когда они начинали молить. «Остановись, брат, остановись! Остановись и присоединись к нам, и всё будет хорошо! Убей своих кхалов, убей своих ко, убей лошадей и сможешь бегать с нами! У нас горы еды! Великий Жеребец послал ее нам, его верным детям!»       Последнее точно было ложью. Время от времени они нападали на стоянки убийц лошадей и каждый раз находили лишь рваные, покрытые плесенью шалаши, слишком долго простоявшие на одном месте, и голодных людей, пытающихся пасти коз. На одной из стоянок козы кончились, и люди питались травой. Эти умерли быстро и почти что с облегчением. Поначалу они угоняли убийц лошадей в рабство, но глупцы распространяли среди других свою извращённую веру и вызывали бунты. Поэтому, стоило им теперь натолкнуться на стоянку убийц лошадей, они убивали их всех, как сделали бы с ними убийцы лошадей.       Кхал Дрого подумал об этом и поежился. В последние дни не было ни нападений, ни даже намека на них. Они избегают крупных городов и близких к ним мест, словно знают, что они — падальщики, которых отбросят при первом же появлении. Но когда-то… когда-то они были дотракийцами.       Хагго оглянулся и улыбнулся.       — Слушайте. Птицы поют, — он хмыкнул. — Я скучал по ним, — он сложил губы и сносно изобразил их трель.       — Хагго любит птиц, — сказал Квото. — Он же от их рода.       — Я от рода кхала Дрого, — нахмурился Хагго. — И я — кровь от его крови, как и ты.       — Квото, извинись перед Хагго, — пробормотал Дрого. Квото закатил глаза.       — Прошу прощения, кровь моей крови, за сравнение тебя с птицей.       — Ты сказал не это, — сварливо заметил Хагго.       — Прими его извинения, Хагго, — устало сказал Кохолло. Хагго поворчал и послушался. Дрого кивнул.       — Эта встреча решит много важных вопросов. Мы не должны ссориться ещё до её начала.       — Или во время нее, или после, — добавил Хагго. Дрого задумался, а потом вздохнул и кивнул.       — Да. И это тоже, Хагго, — тот улыбнулся, как ребенок, услышавший похвалу. — Мы с тобой, Хагго, проведаем мою мать. Ты, Кохолло, займешься приготовлениями в шатре для встречи. А ты, Квото, возглавишь стражу и проследишь, чтобы на нас не напали бандиты, воры или убийцы лошадей, — двое кровных всадников кивнули и уехали. Дрого и Хагго вскочили на лошадей и отправились к шатру его матери.       — Кхал Поно скоро вернётся, — заметил Хагго. — Буду рад вновь увидеться с ним.       Дрого кивнул. Поно покинул их, чтобы сопроводить купцов до земель Волантиса. Гларус Глин Глейсай отправился вместе с ним, оставив все товары Дрого в качестве залога и пообещав вознаградить кхала ещё больше тем, что хранилось на его складах. Дрого обнаружил, что скучает по ним обоим — что странно, даже по маленькому квартийцу.       — Ты слышал что-нибудь о кхале Зекко, мой кхал? — спросил Хагго.       — Немного, — ответил Дрого. — Он собирает кхаласары против рослого народа, не так ли? — тоже мне дело, подумал Дрого. С рослым народом было покончено в Век крови. Их жалкая тень обитала в Саате, где дотракийцы дозволили жить с единственной целью — выращивать для них умелых рабов. Зекко заявил, что гибель Ваэс Дотрака была знаком того, что дотракийцы стали ленивы и глупы, раз не вырезали их подчистую, и что он возглавит кхаласары, чтобы исправить этот тяжкий грех. И я ещё считал поход Ого против ягнячьего народа жестокой глупостью.       — Верно, — кивнул Хагго. — Но к рослому народу пришел волосатый народ, который отстроил им стену, какая окружает и их земли. За одну ночь!       Дрого моргнул.       — Хагго, это невозможно.       — Повторяю лишь то, что слышал, кровь моей крови, — пожал плечами Хагго. — Возможно, так и было, возможно, нет. В продолжение скажу, что эта стена ни широка, ни крепка, ни защищена так же сильно, как стена, которой отгородился волосатый народ. У Зекко и его союзников ушло три недели, но им всё же удалось ее пробить. Но — о, нет! Когда они прошли через нее, то обнаружили, что волосатый народ построил ещё одну стену, прямо за ней. И уже широкую и крепкую, полную стражей из земель волосатого народа, — Хагго весело хмыкнул. — И теперь Зекко сидит и думает, как ее обойти.       Дрого невольно нахмурился.       — Меня эта история совсем не веселит, Хагго.       — Но разве это не умно? — спросил Хагго. — Построить что-то наспех, чтобы потом успеть соорудить нечто крепкое?       У Дрого не было на это ответа.       — Чем кормятся Зекко и его союзники? — спросил он.       — Запрашивают новую дань с Квохора и Норвоса, — ответил Хагго и нахмурился. — Причем всё чаще. Как думаешь, города продолжат ее платить?       Дрого нахмурился пуще прежнего.       — Раньше они всегда ее платили.       — Да, но тогда они знали, так потеряют меньше, — сказал Хагго. — Если разбить один кхаласар, придет другой, потом — третий и четвертый, и какой-то из них убьет весь твой народ, и все твои старания пропадут даром, — Дрого невольно поразился удивительному красноречию кровного всадника в этом вопросе. — Но теперь… Теперь, вероятно, можно разбить один кхаласар, разбить второй, и третий, и, может, четвертый, а потом… Всё кончится. Дотракийцы отстанут от тебя, а то и начнут платить, — Хагго повернулся к кузену и странно улыбнулся. — Соотношение сторон… изменилось.       — Ты с кем-то ещё это обсуждал? — спросил Дрого.       — Только с молочным человеком, когда он был с нами, — сказал Хагго. Дрого кивнул.       — Что ж, теперь больше ни с кем об этом не говори.       — Да, мой кхал, — согласился Хагго.       — В последнее время ты много говоришь, — сказал Дрого, качая головой.       — Много что нужно обсудить, — ответил его кровный всадник. Дрого вздохнул.       — Но не тебе, кровь моей крови, — шатер их матери была уже близко, и Дрого, как любой порядочный сын, слез с коня и привязал его к ближайшему дереву, чтобы не нарушать покой матери его ржанием и топаньем по земле. Они с Хагго подошли к шатру и увидели служанок его матери, выстроившихся у двери. Изнутри доносились звуки Женской Игры, и Дрого понял, что с его матерью, должно быть, сейчас Реллея, и молча дождался, когда они закончат. Поблизости он увидел сидящую Мейрею. Она несколько раз глянула на него, и ее лицо было печально и мрачно. Как и всегда, его поразило, что она моложе его. Хагго тоже ее заметил и, нахмурившись, покачал головой.       Вскоре Дрохиси и Реллея вышли из шатра, держась за руки и отчего-то раскрасневшись. Затем Дрохиси заметила сына и одобрительно кивнула, заметив, как он примерно себя ведёт.       — Скоро мы встретимся с другими кхалами. Мы нашли нужное место?       — Возможно, — Дрохиси пожала плечами. — Или нет.       Дрого побледнел.       — Матерь… Мы должны им что-то сказать. Сегодня. Мир не будет длиться вечно. Мы увели их на запад, уверяя, что знаем, куда идём…       Мать была безразлична к его мольбам.       — Понимаю, но на такое уходит время. Это женская магия, тихая магия, которая веками руководила кхалами. Это не магия для мужчин, а магия, которую мужчины слушают. Мы сообщим тебе ответ, когда получим его. И не мигом раньше.       Дрого протяжно выдохнул и поклонился матери. Она вновь кивнула и отослала его. Они с Хагго вернулись к лошадям и уехали. Спустя какое-то время Хагго сказал:       — Что ж.       — Я не желаю ничего слышать, — сказал Дрого.       — Конечно, мой кхал, — сказал Хагго, отводя взгляд.       Они ехали в тишине, пока не достигли шатра для встречи, где их уже ждал улыбающийся Кохолло.       — Мой кхал, — сказала поклонившись, старый кровный всадник. — Что сказала твоя мать?       — Почти что ничего, — нахмурился он. — Другие кхалы уже прибыли?       — Лишь один, — улыбнулся Кохолло. — Со спутниками, — он махнул рукой, и к ним вышел кхал Поно. Дрого улыбнулся и пожал другу руки.       — Рад вновь видеть тебя, — рассмеялся Дрого. Хорошо. С силой Поно мы сможем удержать мир. — Я и не думал, что твой кхаласар так быстро вернется…       — О, да, — улыбнулся Поно. — Я вынудил их вернуться, чтобы другие кхалы уж точно услышали мой голос.       Дрого кивнул.       — Хорошо, что ты так поступил, — сказал он. Угроза… Угроза возвращения его кхаласара должна удержать мир…       — И, как и сказал старый Кохолло, — продолжил Поно, указывая внутрь шатра, — я привел спутников.       Первым он заметил Гларуса Глина Глейсая, сидящего в углу и пьющего килмис — причем, судя по запаху, старый и крепкий. С его плеч свисал широкий плащ из серой мышиной кожи, а сам он был подпоясан искусно украшенным поясом с перьями, с которого свисало несколько тонких клинков. С каждой встречей он умудряется становиться всё страннее, подумал Дрого. А затем он заметил ещё кое-кого — молодую женщину из Лиса, судя по ее одежде. Как и у многих ее сородичей, волосы у нее были на удивление светлые — как и у валирийцев по преданиям. Она была прекрасна и улыбалась так радостно, что он был почти уверен, что она притворяется.       — Кто это? — спросил он, указывая на нее.       — Шиэрак Рахсан, — сказала женщина, указывая на себя. Дрого моргнул.       — Это имя или определение? — спросил он. «Шиэрак Рахсан» с дотракийского переводилось как «яркая звезда»; хозяева женщины могли дать ей такое имя, возможно, по-странному желая угодить его народу, или же она могла сама так о себе думать. Лис нехватка в красоте не испытывал и одаривал ей дотракийцев, словно безделушками. Поно пожал плечами.       — Насколько могу судить, имя. Она мало понимает по-дотракийски…       — Мой короткий язык, верно, — кивнула она. — Рот мой расширится в грядущем. Речь принесет много добра.       — А, — тупо кивнул Дрого. Хагго с ним согласился.       — Думаю, в общем и целом я понял, — он кашлянул. — Наверное.       — Подарок от магистров Лиса, — сказал Поно. — Думаю, они хотят, чтобы мы развязали войну. Или нет. Их трудно понять, — он указал на Шиэрак. — Я бы оставил ее себе, но тогда Халли и Гилли, скорее всего, выцарапают ей глаза. А потом и мне. А затем опустятся ниже, — он поежился. — Поэтому я дарю ее тебе.       — Я пока не подыскиваю жену, — нахмурился Дрого. Шиэрак заметила, что он смотрит на нее, и начала нервно теребить рукав, что ее до странного увлекало.       — Так не женись на ней, — рассмеялся Поно. — Спи с ней. Наряжай ее! Проси спеть тебе! — он взглянул на Шиэрак; та вновь широко улыбалась. — У нее чудный голос. Спой для Великого кхала, дорогая!       — Спеть? — переспросила она. Поно кивнул. Девушка тут же приняла позу. — Хлоп-хлоп, птичка! Вверх лети! Жёлтым глазки подведи, вверх-вверх лети! Хлоп-хлоп, птичка! Хвостик невесом! Хлоп-хлоп, полетай!       Дрого немного послушал эту чепуху, спетую приятным голоском, а потом подошёл к Гларусу Глин Глейсаю.       — Рад видеть тебя, друг, — сказал он. — Я не думал, что встречусь с тобой так скоро.       Гларус от души глотнул килмиса и нахмурился.       — Мы встретились так скоро, могучий кхал, потому что на меня свалились горести, — он вздохнул. — Я разорен. Я лишился всего. Помнишь, сколько даров я тебе обещал? Всё то золото, серебро и драгоценности? Всё пропало. Похищено партнёром. Часть он потратил на то, чтобы снарядить несколько подходов за рабами, которые обернулись ничем, потому что рабы принесли Красную Смерть, — ещё глоток килмиса. — Увы, судьба была ко мне жестока. Сотня проклятий на Кварт, тысяча проклятий на Тринадцать и сто тысяч проклятий на Ксаро Ксоана Даксоса, предавшего меня.       Дрого неожиданно для себя сел рядом с квартийцем.       — Удивлен, что ты не плачешь.       — Человек высокого ранга никогда не плачет по своим радостям и горестям, а лишь по чужим, — сказал Гларус, отпивая килмис. — Взгляни на бедного, жалкого меня. Ты мог бы проткнуть мне руку копьём, о, кхал, и я бы не дернулся, не закричал. Но если бы я всаживал копьё в твою могучую руку, тогда бы да, я бы плакал по тебе.       — Всаживая копьё мне в руку? — уставился на него Дрого.       — О, да, — сказал Гларус. — Или, если на то пошло, в чью угодно руку, — он пристально посмотрел на Дрого. — Услужить ли тебе подобным? Мне придется взяться за прежнее дело и тем самым отплатить тебе, столь великодушному ко мне. Начну карать всех, кто тебя оскорбит, — он поднял длинный белый палец. — Вплоть до смерти, — квартиец кивнул. — Будь уверен, я прекрасно владею искусством боли и жестокости, — он вздохнул. — Ах, кхал, это лишь пустая болтовня. Это всё килмис. От него у меня кружится голова. Видишь? — он поднял изящную руку и без труда удержал ее на весу. — Вся дрожит. Никогда ее такой не видел.       Дрого задумался над ответом.       — Возможно, тогда тебе не стоит… пить столько старого килмиса?       — Пф, — фыркнул Гларус. — Я молочный человек, и вот молоко по мне. Густое, постаревшее, полное ядов. Как и кровь моих земляков из Кварта! Сотня проклятий на этот город! Сотня проклятий!       Дрого был избавлен от ответа прибытием других кхалов. Первым в шатер вошёл кхал Мото, старый и седеющий, потом — кхал Рогоро, который был ещё юнцом моложе даже Дрого. За ними последовали худощавый кхал Джоммо и отважный кхал Пейло, а потом появились кхал Висто, который слишком много болтал, и кхал Даззо, который вообще никогда не говорил.       — Чем там занят этот молочный человек? — спросил Висто.       — Пьет молоко, — сказал Гларус, вновь глотая килмис. — Не просите меня прекратить. Это почти наверняка поставит меня в неловкое положение, и я буду вынужден убить кого-нибудь.       Другие кхалы переглянулись.       — Он — мой друг, который пережил огромное несчастье, — сказал Дрого. — Не волнуйтесь, он безобиден, — он слегка повысил голос. — И, несомненно, сохранит в тайне всё, что мы будем обсуждать.       — Мои губы на замке, о, кхал, — величественно заявил Гларус. — Мой язык — камень, моё дыхание — благовоние, — он потер щеку и проворчал: — Пусто. Проклятье, больше им не вынести.       — А она? — спросил кхал Пейло, указывая на Шиэрак.       — Поющая девчонка, — ответил Дрого.       — Хлоп-хлоп, птичка! — начала она.       — Не сейчас, — он покачал головой. Она сглотнула и замолкла. Кхал Джоммо сел.       — Что ж, значит, мы хоть не помрем со скуки, — сказал он, качая головой. Кхал Даззо закатил глаза.       — Кхал Дрого, — начал кхал Мото, — мы следовали за тобой, потому что ты сказал, что тебе было видение от Великого Жеребца. Но путь был долгим и изматывающим. Он подошёл к концу?       Дрого глубоко вздохнул.       — Я не знаю. Дош кхалин пытаются понять это с помощью магии. Но пока они не закончат… — он пожал плечами. — Мы определенно можем здесь отдохнуть.       Мото беспокойно кивнул, а кхал Даззо закусил губу. Висто огляделся и указал на себя.       — А я скажу, что мы должны покинуть это место, перейти через Море и вышвырнть этого негодяя Кхаро из Ваэс Дотрак.       Рогоро побледнел.       — Нет, только не через Море. Не сейчас, — отец Рогоро, Моро, погиб от рук убийц лошадей. Рогоро стал кхалом разрозненного кхаласара. Многие ко его отца отправились служить Зекко. Мото посмотрел на Висто.       — Многие из наших кхаласаров сейчас не переживут такой путь.       — Значит, пусть умрут, — рявкнул Висто. — Копыта Жеребца, я пришел сюда не для того, чтобы меня поучали седобородые и юнцы, которые даже усов отрастить не могут, — Рогоро нервно коснулся пушка над верхней губой, а Даззо нахмурился.       — Давайте сохранять спокойствие, — сказал кхал Пейло. — Мы все здесь кхалы.       — Кроме того, — сказал Дрого, — кто из вас в последнее время слышал о Кхаро? Он отправился в Ваэс Дотрак, его мать провозгласила его Жеребцом, который покроет весь мир, он разослал гонцов, а потом… тишина. Море будто поглотило его, как и многие другие кхаласары с началом Рока.       — Кхал Дрого говорит правду, — сказал Поно. — Кхаро жив, потому что мы продолжаем говорить о нем, но после всего, что этот дурак сотворил, его можно считать мертвым.       — Думаешь, это убийцы лошадей постарались? — прошептал Рогоро.       — Если он мертв, то постараться могло многое, — сказал Джоммо. — А что до кхала Зекко? И кхала Ого?       — Кхал Зекко вынудил волосатый народ помочь рослому, чего никто не ожидал, — ответил Поно. — Прямо сейчас Несокращаемая нить путешествует по Вольным городам и рассказывает о том, как он намерен противостоять силам Зекко. Иббенийцы и сарнорцы объединились, чтобы не погибнуть, а из Лората рекой текут наемники.       — Все падут, — пробормотал Висто. — Все падут, как и всегда.       — Вполне возможно, — согласился Поно. — Но битва будет сложнее, чем представляет себе Зекко. Что до Ого… я слышал странные новости от ягнячьих людей. Тот пророк, которого выбросили в красную пустошь…       — Припоминаю такое, — сказал Дрого.       — Что ж, он вернулся, — пробормотал Поно.       Повисла странная тишина.       — Никто не возвращается из красной пустоши, — мрачно сказал кхал Мото, и кхал Даззо кивнул.       — Что ж, а он вернулся, — сказал Поно. — Причем с армией призраков, которые свергли служителей храма, — Гларус в углу улыбнулся и хмыкнул под нос. — Теперь он правит Хешем, Косраком и Лхазошем и считается почти что королем. Золотой агнец, так его зовут лхазаряне, велит всем точить копья и крепить щиты, поскольку Великий Пастырь устал терпеть, что его народ гоним дотракийцами.       — Но у него же армия призраков, — заметил Мото. — Зачем тогда вооружаться самим ягнячьим людям?       — Может, армия из них никакая, — сказал Джоммо. — К тому же, о них мы слышали лишь то, что они свергли служителей храма, а это не то чтобы о чем-то говорит.       — Что ж, лучше им оказаться способнее армии из ягнячьих людей, а не то Золотой агнец скоро станет Мертвым агнцем, — сказал Висто. Он хмыкнул, впечатлившись своей же шуткой, а потом глянул на Поно. — Поделишься еще какими-нибудь чудесами?       Поно пожал плечами.       — Говорят, в землях андалов олень убил дракона.       — В землях андалов водятся драконы? — моргнул кхал Рхогоро.       — Драконы нигде не водятся, — заявил Висто.       — Нет, нет, — сказал Дрого. — Это — символы. У андалов, как и у нас, есть боевые знамена, и на них они любят помещать чудищ.       — Чудищ? — поразился Мото. — Но это же глупость. На знамени должны быть приятных форм и цветов, которые принадлежат тебе и только тебе, а не животному. К примеру, когда люди видят мои красно-белые треугольники, они не говорят: «Это мышь», они говорят: «Это кхаласар кхала Мото».       — Некоторые андалы считают так же, — начал Дрого.       — Да, самые разумные, — прервал его Мото.       — Но многие берут животных, считая, что они — их духовные звери и что подобная связь придаст им сил, — продолжил Дрого. — Олень — символ одного из великих кхалов андалов. А дракон — андальского кхала кхалов.       — Кхала кхалов? — живо заинтересовался Пейло. Кхал Даззо приподнял брови.       — Андалы… странные, — объяснил Дрого. — Они живут не так, как народ из Вольных городов, но их правители — кхалы, как и мы. Они скачут на лошадях в битву, и им платят за это золотом, и их отряды очень велики. Всего есть семь великих кхалов, которым подчиняется множество ко, а семеро великих кхалов, в свою очередь, служат кхалу кхалов, чей символ — дракон, поскольку они от крови древнего драконьего племени, — он кашлянул. — Вот только теперь, похоже, олень воюет против дракона, и кто знает, как там обстоят дела? Ясно одно — не у одних нас мир переворачивается вверх дном.       — Значит, семь кхалов, над которыми кхал кхалов? — сказал кхал Джоммо. — От такого жди одних проблем.       — Насколько я понимаю, так зачастую и случается, — согласился Дрого. — У каждого из них есть свой символ. Как я уже сказал, олень, волк, лев, сокол… — другие кхалы невольно кивнули, впечатленные этими могучими символами, за исключением Мото, который покачал головой. — Потом… Дайте подумать, этих я порой забываю… чудовище из ядовитой воды, цветок и… ох, еще один…       — Глаз в небе! — внезапно сказала Шиэрак. Он обернулся к ней, и она изобразила солнце, светящее с неба. Что ж, она явно неплохо понимает наш язык, подумал он, хоть и, похоже, выучила его по стародавним стихам. Дотракийские певцы перестали называть солнце «великим глазом жеребца» еще несколько десятилетий назад.       — Да, солнце, — кивнул Дрого. — Это — седьмой символ.       Поно нахмурился.       — Я припоминаю, что была какая-то рыба.       — Уверен, ты ошибаешься, — сказал Дрого. — То было чудовище из ядовитой воды. Проверь — и убедишься, что я прав.       — Кхал цветов? — сказал Рогоро.       — Звучит умно, — сказал Пейло. — Цветы красивые, но выносливые. Мужчина может срезать их аракхом, но они взойдут вновь. А еще на них часто вырастают колючки и шипы, способные рассечь ногу лошади, чтобы та сбросила всадника.       — И кхалы цветов именно такие, — кивнул Дрого.       — Опасные люди, — кивнул Пейло. Висто вздохнул.       — Мы зазря отвлекаемся на эти нелепости в землях андалов, лежащих за ядовитой водой, — он мрачно глянул на Дрого. — Скажи, почему мне не стоит ехать за кхалом Зекко?       — Потому что, кхал Висто, — раздался голос матери Дрого, — мы находимся в убежище, — кхалы обернулись и увидели Дрохиси в окружении матерей Поно и Рогоро, за которыми следовала Реллея. — Узрите, о, кхалы, воды, на которых покоились первый человек и первый жеребец, когда земля воздвигала для них достойные равнины! Здесь мы отстроим новый город, пока не очистится Исток Мира.       Дрого с улыбкой поклонился матери и, когда его голова коснулась земли, увидел, что и она ему улыбнулась.