Нежеланный король

      Стояло ясное утро, и Мадды купались обнаженными в реке. Виктарион изо всех сил старался на них не смотреть — особенно на Мореллу, у которой, как оказалось, под мешковатой одеждой прятались острые груди. Он чувствовал себя очень глупо, вспоминая, что принимал ее за мальчика. Как будто под этой грязищей можно было что-то разглядеть, хмуро подумал он.       Микель Мадд поднялся из воды, и его бледная кожа засверкала на свету. Сейчас его тело выглядело далеко не мясистым или обрюзгшим, а, наоборот, мускулистым — вот только все его мышцы были вывернуты совсем не так, как бывает у людей. Ни у него, ни у Мореллы не росло ни волоска ниже головы, хотя от девушки Виктарион всему силами отводил взгляд, как бы она ни выставляла напоказ свое тело. Правду говорят: в зеленых землях все женщины — шлюхи. Даже те, что убивают голыми руками.       Подумав о Морелле, он невольно глянул в ее сторону и заметил, что ее волосы, отмытые от грязи, на деле оказались прекрасного золотисто-каштанового цвета. И у ее отца тоже — вообще говоря, у них обоих шевелюра была пышной и здоровой. После купания они уже не казались настолько мерзкими. Выйдя из реки, они направились к разложенной на берегу одежде, совершенно никого не стесняясь. Впрочем, никому их и не увидеть. Виктарион оглядел маленький остров, усаженный ивами. Кроме меня. Он вновь подумал, не сигануть ли ему в воду, но вспомнил, из-за чего он угодил в общество Маддов. Воды этих рек коварны. Только сегодня утром он увидел тело утопленника. Сперва он подумал, что это какая-то странная речная крыса.       Зря я решил, что не поеду в Риверран, подумал Виктарион. Сейчас я такой же пленник, каким был бы и там, и обращаются со мной не лучше. Потом он побранил самого себя. Они везут тебя к Бейлону. Благодаря им ты сможешь сражаться вместе с ним. Как бы ужасно тебе ни было, лучше бороться за свободу железнорожденных, чем гнить в темнице…       Микель застегнул пуговицы неплохой рубахи — Виктарион не знал, где он ее раздобыл, но кое-что подозревал — и оглянулся.       — М-м-м-м, — промурлыкал он. — Тебе было приятно, утеночек, яичко моё?       — Очень приятно, отец, — сказала Морелла, натягивая не менее хорошую рубаху.       — Скоро мы будем готовы к рынку… — начал Микель.       — Сначала штаны, отец, — сказала Морелла, привлекая внимание Микеля к его голым ногам и члену, который, к удивлению Виктариона, оказался таким же огромным, каким его и описывали отец и дочь. Микель весело рассмеялся.       — Надо же, и впрямь, золотце мое, моя голубка! — он подобрал штаны и сел на землю, чтобы их натянуть. — Поблагодаришь за меня брата иву, хорошо, утеночек?       Морелла кивнула, подбежала к одной из ив и прижалась ладонью к стволу.       — Спасибо тебе, брат ива, за убежище и защиту, — сказала она тем же пресным и ровным тоном, что и всегда.       — Я… Я думал, вы не почитаете Старых богов, — внезапно сказал Виктарион. Мадды обернулись к нему и улыбнулись, словно он удачно пошутил.       — Это не их боги, железнорожденный, — многозначительно сказал Микель, натягивая украденные у Виктариона сапоги. — А наши, — уточнять, что это значило, он не стал.       Они вернулись к лодке, привязанной неподалеку, и Морелла с необычайной легкостью развязала узел — казалось, она просто провела рукой, как веревка ослабла. Виктарион не знал, как ей это удается: когда он пару ночей назад пытался распутать узел, тот словно затянулся еще крепче. Микель уселся на привычное место, а Морелла быстро взобралась на нос лодки. Виктарион посмотрел, как она взяла багор и оттолкнула их от островка, и подошел к девушке.       — Почему ты позволяешь ему так с собой обращаться? — спросил он.       Морелла обернулась к нему и хмыкнула.       — Надо же, железнорожденный принц наконец-то заметил принцессу Рек! — сказала она. — Забавно, на что способна ванна и смена одежды. Уверена, ты и вовсе голову потеряешь, когда увидишь меня в платье. Оно украшено жемчугом! И сшито из лучшей парчи — красной, зеленой, синей и черной! — она улыбнулась ему, а затем покачала головой. — Разумеется, ты не знаешь, что это значит. Совсем не знаешь.       — Ты не ответила на вопрос, — продолжил Виктарион. — Ты управляешь этой лодкой. Ты делаешь за него всю работу. Беспрекословно.       Она рассмеялась.       — Я делаю всю работу? — она хмыкнула, покачав головой. — Тебе кажется, что это я нахожу легкий путь по водам, а, железнорожденный? Не захожу на мелководье, не натыкаюсь на омуты и пороги?       — Да, — согласился Виктарион. — Ты отлично правишь лодкой.       Она вновь хмыкнула.       — И багор у меня из рук не выскальзывает, и крабы к бортам не цепляются?       — Я… Да, ты… Крабы? — спросил Виктарион и поглядел по сторонам. — Их можно… Они довольно вкусные.       Морелла страдальчески закатила глаза.       — Боги, ну ты и тупой, — она покачала головой. — Мы с отцом поспорили, что, если ты обо всём узнаешь, то будет попросту стоять, выпучив глазенки, окая и акая, как и любой другой дурак, — Виктарион моргнул. Он не понимал, о чем Морелла, но звучало обидно. Она вновь покачала головой и протянула ему багор. — Вот. Попробуй, поверни.       Виктарион взял в багор в руки и попытался повторить движения Мореллы. На миг ему захотелось вытащить его и ударить девушку, но она была слишком близко. Он видел, как быстро она умеет выхватывать нож. Я умру еще до того, как багор выйдет из воды. Морелла поглядела, как он справляется, и кивнула.       — Скажи, ты хоть раз видел, чтобы багор в моих руках зацеплялся за что-то в воде… — Виктарион внезапно обнаружил, что не может повернуть багор. — А потом ударял меня в грудь? — багор врезался Виктариону в живот, и он отлетел на палубу, сильно ударившись спиной. Морелла схватила выпавший из его рук багор и улыбнулась. — Верно, не видел, — она ухмыльнулась и кивнула. — Ну, что я говорила? — она преувеличенно широко распахнула рот. — Окаешь, как дурак.       Виктарион попытался ударить ее, но она с легкостью увернулась, хихикнув над ним. На втором ударе она схватила его за руку и развернула так, что он снова упал. Виктарион почувствовал, как она уперлась пяткой ему пониже спины.       — Лучше лежи, железнорожденный. Если продолжишь, я ведь могу и куснуть, — она оскалила на удивление острые зубы, и Виктарион быстро кивнул и отполз от нее.       Микель всё это время сидел и напевал, пока перед ним не оказался Виктарион. Рыбак хмыкнул и глянул на дочь.       — Крошка моя, ну что же так грубо?       — Он усомнился в твоем величии, отец, — ответила Морелла. — Я лишь показала ему, сколь многое зависит от твоего руководства и твоей мудрости.       Микель кивнул.       — А-а-а. Спасибо, утеночек.       — А ты не мог бы мне спеть, отец? — спросила она.       — Что спеть, моя куколка, мой жучок? — спросил Микель.       — Ты знаешь, что, отец, — ответила Морелла. Микель хмыкнул.       — Знаю-знаю. Хорошо, утеночек, золотце моё. Хорошо, — он глубоко вздохнул и запел: — Любовь я встретил у воды, меж небом и землей. Красы не видел я такой и взял ее женой, — когда он пел, его голос становился зычным и красивым. Виктарион решил, что его не зря называют бардом, но потом вспомнил, что нет, то был другой Мадд-самозванец. Женщина из Пайперов их упоминала, когда отец рассказывал о лже-Лодосах, якобы вернувшихся из глубин. А потом они пустились в очередную бесконечную беседу. Именно так Виктарион понял, что эта женщина его околдовала. Отец никогда так не общался с его матерью. — Она была, как солнца свет, приятна и мила, но понял я, что в скорый срок умереть она должна.       Виктарион повернулся к Морелле, которая вела лодку вниз по реке. Выражение ее лица было странно задумчивым, а ее отец продолжал жалобно петь.       — Любовь я встретил на камнях, стоящих высоко. Там клятву мне она дала, что нарушить не легко. Она была, как солнца свет, приятна и мила, но понял я, что в скорый срок умереть она должна.       Похоже, песня что-то значила для Мореллы — нечто невыразимо важное. Они свернули на один из притоков, и Виктарион увидел вдалеке что-то похожее на каменную башню.       — Любовь я встретил в злых местах, — мрачно пропел Микель. — Поймал ее на лжи. Кинжалом грудь ее рассек, лишил ее души, — его голос стал до того низок, что Виктарион считал это больше рычанием, нежели песней. — Она была мерзей всего, паршивый, подлый скот! И понял я, что буду тем, кто ее, наконец, убьет.       Когда Микель закончил петь, долгое время никто не говорил ни слова.       — Он пел о моей матери, — сказала Морелла. Обернувшись, Виктарион увидел, что она улыбается. — Мой отец — столп правосудия, — добавила она. — Глаз у него наметан, а рука тверда, как камень.       Микель вынырнул из своих мыслей и взглянул на башню.       — А-а-а. Всё, что осталось от Стронгстоуна. Когда-то это был огромный замок Стронгов. Но андалы захватили его, когда погиб Тристифер V, и предали огню. Стронги бросились в Стронгвуд на берегу Зеленого Зубца. Он был не таким крепким, но его было проще защищать. Но и он пал. Как и Стронгвотер на Синем Зубце, и Стронгхенд на Красном, — он многозначительно посмотрел на Виктариона. — Вот какими могущественными когда-то были Стронги. У них было по замку на каждом притоке Трезубца, а самый главный стоял здесь, у самого мощного истока. Теперь ни одного из них не осталось. Все либо разрушены, либо заняты кем-то другим. А то и всё сразу.       — Стронги? — переспросил Виктарион. Эта фамилия показалась ему знакомой. — Я о них слышал. Им когда-то принадлежал Харренхолл.       — Он самый, — кивнул Микель. — Подарок от Таргариенов. Отравленный, как и все дары драконьих владык. Когда Железный Трон пожаловал им замок, их род претерпевал не лучшие времена. После он слегка разросся, а затем сгнил на корню, — он с досадой покачал головой. — Хороший род, верный Фишерам, а следом и моему дому, — он улыбнулся. — В нас, Маддах, знаешь ли, течет кровь Стронгов. Как и кровь Шоуни, — Виктарион взглянул на него. — Хочешь узнать, как так вышло?       — Нет, но ты ведь всё равно расскажешь, — со вздохом ответил Виктарион.       — О, в тебе проклевывается ум, — заметил рыбак. — Старый король Гвидион Фишер как-то раз остановился в Стронгстоуне. Был он человеком похотливым и охочим до выпивки, поэтому он овладел прекраснейшей из дочерей лорда Стронга, а она родила от него сына. Это был Шоуни Риверс. Лорд Стронг велел дочери держать язык за зубами, но она была столь же горда, сколь и прекрасна, и потому отправилась к королю и потребовала справедливости. Гвидион же был столь глуп, сколь и похотлив, и попытался обвинить ее во лжи. Боги готовы простить королю многое, но только не бесчестье.       Микель улыбнулся, и Морелла хмыкнула.       — Они наслали на него пять проклятий — если он пытался солгать, то не мог произнести ни одного внятного слова, если он покидал свой замок на Туманном острове, то начинал считать себя зверем и вести себя по-звериному, если он выпивал хоть каплю вина, то корчился в муках, если пытался возлечь с женщиной, то всего его охватывала чесотка, а если он слышал плеск волн, то его наполнял ужас, — Микель загнул пальцы, пересчитывая беды короля, и кивнул. — Поэтому он был вынужден сознаться, признать Шоуни Риверса своим сыном и отвести ему крепость подальше от Туманного острова, но на этом его беды не закончились. Остаток правления был для него пыткой, и потому народ стал называть его Гвидион Сполна-Наказанный. Но его старший сын, Дилен, влюбился в девушку, которую опорочил его отец, как за ее красоту, так и за сильную волю. Они поженились, и народ стал называть его Дилен Возлюбленный, поскольку он был мудрым и щедрым королем. Его сыном от этой девушки стал Тристифер I, прозванный Тристифер Яркий Щит, и он унаследовал мудрость отца и силу воли матери. Сыном Тристифера был…       — Принц Пеллис! — радостно встряла Морелла.       — Верно, утеночек, — согласился Микель. — Да, на Пеллисе завершился род Фишеров и начался великий королевский род, к которому принадлежим и мы, — его лицо омрачилось печалью. — Стронги всегда были верными. Тристифер V взял в жены девушку из Стронгов и надеялся, что у них родится сын, который продолжит род. При жизни его называли Тристифер Прекрасный. После его смерти — Тристифер Последний.       Виктарион невольно заинтересовался.       — Значит, детей у них не было?       Микель улыбнулся.       — Может, и были. Может, сын родился, но после смерти Тристифера. Может, того сына скрывали родные, которые пытались отвоевать Реки и Холмы. Может, у них ничего не вышло, и он был вынужден бежать к другой, дальней родне. Может, там у него родился сын от дальней родственницы, а у того сына — свой сын, и так наш род выжил.       Виктарион изогнул бровь.       — «Может»?       — Может, всё было иначе, — с улыбкой сказал Микель. — Некогда мы были очень плодовитым родом, — он резко поднялся, и Виктарион, как обычно, подивился его огромному росту. — А-а-а, вот мы и на месте, — Виктарион обернулся и увидел, что на берегу у каменной башни собралась небольшая толпа. Некоторые прибыли на лодках, как Мадды, а другие, похоже, пришли по суше и успели поставить палатки.       Когда их лодка пристала к берегу, из толпы выбежал обезумевший мужчина.       — Вот они! — крикнул он, размахивая руками. — Вот они! Прибыли король и принцесса! — многих, казалось, это едва ли заинтересовало, но некоторые выразили столь же бурную радость.       Морелла начала было, как обычно, закреплять лодку, но Микель поднял руку.       — Я этим займусь, утеночек. Почему бы тебе пока не открыть рынок?       Морелла уставилась на него, распахнув рот.       — Самой, отец? По всём традициям?       Микель похлопал её по голове.       — Конечно, моя куколка. Срази их наповал, — Морелла захихикала, как маленькая девочка, и спрыгнула с лодки. Виктарион посмотрел, как она вышла на берег.       — Приветствую и добро пожаловать! — объявила она. Безумец отвесил ей низкий поклон.       — Принцесса! Принцесса! Ура принцессе!       — Ура и тебе, Всплывший Франклин! — сказала Морелла. Окинув взглядом толпу, она указала на нескольких людей, державших самодельные музыкальные инструменты. — В этом году я открываю рынок! Ну же, ну же, ударьте по струнам, заводите песнь! А я сымпровизирую строки! — люди озадаченно посмотрели на неё. Морелла уперла руки в бёдра и нахмурилась. — Это значит, что я придумаю их на ходу, — она вновь махнула музыкантам. — Играйте! Играйте!       Полилась странная и бодрая мелодия, которая казалась ещё чуднее из-за инструментов, на которых они играли. Это что, кувшин? — подумал Виктарион. Как можно играть на кувшине? Морелла откашлялась и запела:       — О, есть закон, что писан был чернилами, пером, и дуракам он говорит, что думать день за днём. Но есть закон, что всех древней, на крови и воде, свободным людям он был дан, его мы чтим везде!       Толпа, казалось, всё больше воодушевлялась. Морелла улыбнулась и продолжила:       — Свободный люд! Покупай, продавай, дари! На Плавучем рынке для тебя отныне все свои! — она закружилась в танце. — Пусть говорят, что нас здесь нет, что нашей нет земли! Пускай отребьем нас зовут и говорят уйти! Дорогие друзья! Мы встретились здесь, и мы — короли земли! Дураки пусть считают, что хотят, но мы здесь все свои! — толпа шумно поддержала ее. — О, знает каждый, стар и млад, придёт наше время, придёт. Мы станем рукою, что убьёт, и языком, что темп задаёт! Вода и кровь, благослови! Сожжем чернильный закон! Разрежем глотки дуракам и короны их разобьём! — толпа дружно завыла. — Но день ещё тот не настал, так встретимся же здесь. Потратимся, поговорим и с миром сядем есть. И помнить будем, что придет тот миг, когда возьмем мы нож, пойдем в атаку, всех убьем и уничтожим ложь! В тот день мы заберём всё то, что нам принадлежит! Король Рек соберёт всю рать и чернильный закон победит!       Она указала на лодку, с которой спускался Микель.       — Король! Король! Король Рек и Холмов! Король крови! Король грязи! Древних законов король! Король — мой отец, король — ваш друг, король, что помнит всё! Так будем же мы торговать, общаться и пить за него!       Микель улыбнулся и помахал людям. Всплывший Франклин бросился вперед и упал ему в ноги.       — Король Микель! Король Микель! — прокричал он. — Я жизнь за тебя отдам! Жизнь отдам!       Микель ласково потрепал его по плечам.       — И я найду ей применение, Франклин. Найду. Иди к друзьям и передай, что я скоро, — он окинул взглядом толпу. — Ибо я видел землю, и она созрела. Короли и принцы гибнут, освобождая путь короне из ила и королю из грязи, — Франклин кивнул; его глаза наполнились слезами, и он унесся прочь, к кучке таких же безумцев, с которыми, видимо, странствовал, и они начали что-то бурно обсуждать.       Микель осмотрелся.       — Что ж, есть ли здесь и другие знакомые лица? Вижу Матушку Нуттен и не меньше пятка её сыновей, вижу Джейса и Элвуда Блюриверсов, вижу Адама Белла, вижу Клима из Клафа, вижу Виллама из Облачных холмов, вижу Брата-Мельника и Сына Болот. А с гор к нам спустились Раскрашенные Псы, Лунные Братья, Черноухие, Каменные Вороны, Молочные Змеи и Обгорелые, — он кивнул и раскинул руки. — Необъятное и благородное сборище! Друзья, да будем честнее и добрее друг к другу, чем был к нам мир! — толпа поддержала его радостным рёвом, после чего разошлась по кучкам по интересам. Микель подошёл к Морелле и положил руку ей на плечо. Она прижалась к ней щекой, и он что-то ей пробормотал, отчего она улыбнулась.       К лодке Маддов подошли несколько особо страшных оборванцев.       — Должен сказать, — сказал их главарь, худощавый, но до странного прекрасный мужчина, которому будто бы на живую выжгли левое ухо. — Приятно, что ты, Микель, до сих пор странствуешь по этим водам.       Микель обернулся и широко улыбнулся ему.       — Тиметт, сын Тометта, — радостно сказал он. — И я счастлив тебя видеть. Тебе ли не знать, как мне дороги твои Обгорелые! Как поживает твоя новая жена?       — Почему бы тебе не спросить её саму? — крикнула какая-то женщина из толпы. Она была одета в некогда изящное и богато расшитое платье, изрезанное и порванное в разных местах. За её юбки держался маленький мальчик.       Микель рассмеялся.       — А-а-а, не знал, что и ты здесь, — он подошёл к женщине и взял её за руку. — Приветствую. Надеюсь, мои… необычайные методы помогли тебе спастись из той… М-м-м, непростой ситуации.       Она едва заметно кивнула.       — Он сказал, что ты передал ему, где меня найти. И он собрал… такую толпу, что мои сопровождающие перепугались до смерти и попросту дали меня забрать…       Микель кивнул.       — Так и было. Я ему передал. Я столкнулся с двумя простыми проблемами. Моему молодому другу была нужна жена. А молодая женщина, о которой я слышал, желала всеми силами избежать омерзительного для неё брака. Так что я свёл их вместе и убил разом двух зайцев. Я рад, что всё сработало.       Женщина взглянула на него.       — Но как ты узнал обо мне?..       — Ты жаловалась богам на свои беды, — ответил Микель. — Боги обратились ко мне, а я… Я их услышал.       Она с любопытством склонила голову.       — Вот, значит, как?       — Нет, — ответил Микель. — Но это близко к правде, — он подался вперёд и одарил её широченной и чрезмерно счастливой улыбкой. — Кроме того, не мог же я допустить, чтобы ты стала женой Бракена. Особенно того Бракена.       — И мы с сыном тебе за это благодарны, — сказала она и похлопала мальчика по плечу. — Поблагодари доброго человека, Тиметт.       — Я его боюсь, мама, — пробормотал мальчик. Его мать вздохнула и присела перед ним на корточки.       — Послушай меня, Тиметт, — сказала она. — Ты — сын самого свирепого Красной Руки и следующий хранитель пламени. Когда ты вырастешь и предстанешь перед пламенем, я, Тиметт, буду тебя судить. Тогда ты тоже будешь бояться? Хотя не боялись ни твой отец, ни твоя мать? — женщина отвела волосы от правой щеки, и Виктарион увидел, что у нее, как и у ее мужа, сожжено ухо. Маленький Тиметт покачал головой, и его отец с улыбкой взглянул на мальчика. — Да, этот человек пугает, но он нам друг и заслуживает благодарности. Будь гордым наследником рода Дэметта и поблагодари его, как тебе велит мать.       Мальчик повернулся к Микелю и кивнул.       — Спасибо тебе, великий лорд.       Микель хмыкнул и положил руку Тиметту на голову.       — Хороший мальчик. Смелый мальчик. Благородный мальчик. Он станет опорой для союзников и кошмаром для врагов. И родители, и весь его род будут им гордиться, — маленького Тиметта это обрадовало, и Микель присел на корточки. — Вспомни меня и мой род, когда станешь старше, юный Обгорелый, — мальчик, казалось, удивился, но кивнул. Микель хмыкнул и выпрямился.       К нему подошёл главарь клана.       — И что же ты нам привёз, король Рек?       Микель кивнул дочери, и она вытащила из лодки свёрток.       — О, много чего хорошего, — Морелла положила свёрток на землю и раскрыла его. На свету заблестели мечи, ножи и копья. Виктарион глядел на них во все глаза. Должно быть, они везли их, когда я решил спрыгнуть в воду.       Жена Тиметта наклонилась, осмотрела оружие и кивнула.       — Хорошее. Почти всё выковано в замке, — она взглянула на Маддов. — Как оно к вам попало?       — Не знаю, доходили ли вести до Лунных гор, — сказала Морелла, — но лордики развязали очередную войну. Некоторые были беспечны и много чего уронили.       Микель хмыкнул.       — Что скажете, может, подарим его им обратно, хм-м-м? — Обгорелые расхохотались, особенно Тиметт и его жена. Вообще говоря, она гоготала громче всех. Микель улыбнулся им. — Тогда оставлю вас вести дела с моей дочерью. У неё прыткий ум.       — Спасибо, отец, — протянула она.       Микель рассмеялся и подошёл к Виктариону.       — Пошли, железнорожденный. Мне нужно кое-что купить и кое-что подготовить, а тебе, думаю, неплохо было бы размять твои длинные ноги, — Виктарион заторможенно кивнул и поплёлся за рыбаком. — Ну, и что думаешь о нашем Плавучем рынке?       Виктарион сглотнул.       — Он… Просто… Нечто.       Микель вновь рассмеялся.       — Именно! Именно! — он огляделся. — Знаешь, это одно из моих любимых мест. Оно особенное. Видишь ли, одни считают, что оно принадлежит Речным землям. Другие — Долине. И они постоянно спорят. Временами владеть этим кусочком земли было очень неудобно. Поэтому никто не спешит его занять. Благодаря чему его можем занять мы, — он покачал головой. — О, таких мест немало, и мы занимаем все, что можем. Это же Плавучий рынок, — он похлопал Виктариона по плечу. — Ну, я на месте. Займи себя чем-нибудь, железнорожденный, пока я решаю дела, — и он ушёл, оставив Виктариона одного в этой странной толпе.       Виктарион с надеждой огляделся. Может… Может, найдётся хоть кто-то, кто заберёт меня у этого безумца… Он увидел жилистого, растрепанного мужчину, переворачивающего мясо на вертеле на большом костре, а рядом с ним — странного вида собаку. Выражение лица мужчины показалось Виктариону усталым, так что вряд ли он мог ему помочь, но выбирать было особенно не из кого. Во всяком случае, он не не похож на почитателей Микеля. Он подошёл к мужчине и кивнул. Мужчина кивнул в ответ.       — Приветствую, странник. Я — Блат, сын Брута, старший из Раскрашенных Псов.       — А я — Виктарион Грейджой, сын Квеллона и брат короля Бейлона, — ответил Виктарион. Блата это, казалось, не впечатлило.       — Никогда о таком короле не слышал. Микеля Мадда я знаю, у лордиков есть король-олень, а в Хайгардене сидит король-дракон, но зовут их вроде как Станнис и Визерис. Бейлона среди них нет.       — Бейлон — король Железных островов, — сказал Виктарион. — Как и все его предки.       — А-а-а, — кивнул Блат. — Один из этих. Ну, пусть правит, пока не зарезали, не повесили и не сожгли, — Виктарион ошалело уставился на Блата, треплющего пса за ухом. — Ну так как, будешь брать горного пса? Будет тебе верный друг, — он кивнул на кусок мяса, который крутил на вертеле. — И неплохой обед.       Виктарион покачал головой.       — Я… Нет. Нет, спасибо.       Блат пожал плечами.       — Как хочешь, железнорожденный, — он повертел мясо. — Насколько я слышал, твой народ присягнул Железному Трону.       — Мой брат вернул нам свободу, — сказал Виктарион.       — Но при этом ты здесь, странствуешь с Микелем Маддом, — заметил Блат.       — Я был в пути к королю-оленю, когда это случилось, — объяснил Виктарион.       — Ты был в землях тех, кому он объявил войну, да ещё и тогда, когда это случилось? — спросил Блат, чуть распахнув глаза. Виктарион кивнул. — Соболезную.       — Он — великий человек, — сказал Виктарион. Блат кивнул.       — Несомненно. Но чтобы стать великим, приходится идти по головам. Так считаем мы, Раскрашенные Псы, которые, слава богам, никогда великими не были.       Виктарион смутно припомнил разговоры отца с той женщиной.       — Вы… вы — Первые люди. Вы ушли, когда андалы завоевали Долину.       Блат фыркнул.       — Так принято считать. Мы, Раскрашенные Псы, жаждали откусить свой кусок задолго до того, как андалы пристали к этим берегам. В Долине всегда не хватало места. Тех, кто не мог здесь ужиться, ждали горы. А жизнь там тяжкая, — его лицо помрачнело. — Они могли бы её облегчить, но не стали. А теперь они рыдают, когда мы смеем вырывать когтями то, что нам положено.       — Мы похожи, — сказал Виктарион. Мужчина смерил его взглядом.       — Ни чем мы не похожи, железнорожденный. Ты требуешь больше, чем тебе причитается, и бахвалишься, забирая это силой. Мы просим лишь того, что нам принадлежит. Вы — воры, негодяи и работорговцы. И, как и все работорговцы, внутри вы — рабы. Мы — свободные люди, а нас ненавидят за то, что мы требуем от других считать так же.       — Ты… Как ты смеешь мне такое говорить? — возмутился Виктарион.       — Смею и говорю, — ответил Блат. — Ты разве не пленник Микеля?       — Он… Мы заключили сделку, — быстро ответил Виктарион.       — Соболезную, — сказал Блат. — Король Рек заключает очень коварные сделки. Хитрые. Он — очень хитрый человек. Он появлялся на Плавучем рынке еще во времена отца моего отца. А тот клялся, что Микель приходил и во времена отца его отца, — он пожал плечами. — Впрочем, старый Сил всегда любил приукрашивать свои сказочки. Может, такого и не бывало.       Виктарион сглотнул.       — Он… Не может же он быть настолько старым.       Блат кивнул.       — Так скажет любой разумный человек, но… это Микель Мадд. Он пропадает, порой на несколько лет, а потом возвращается, не постарев ни на день. На все расспросы он отвечает, что просто странствовал. Однажды он вернулся с женой. Со странной женщиной, не говорившей ни слова на общем наречии. В какой-то момент у них родилась дочь. А спустя какое-то время жена пропала, — к ним подошел рослый мужчина. Блат кивнул ему. — А-а-а, Умар. Я надеялся, что ты придёшь. Виктарион, сын Квеллона, это Умар, сын Улна. Виктарион — брат короля.       — Вот как? — заинтересовался Умар.       — Да, — сказал Блат. — Короля Железных островов.       Умар фыркнул и загоготал. На миг умолкнув, он взглянул на Виктариона и вновь расхохотался.       — Ну… И когда же его брат объявил себя королём? — наконец, спросил он, посмотрев на Блата. Тот показал на Виктариона.       — Когда тот отправился присягнуть Железному Трону.       Умар поморщился.       — Вот те раз, — сказал он, щёлкнув языком.       — Вот и я о том же, — сказал Блат. Умар принюхался.       — М-м-м, собачатина отлично пахнет. Это от мёда?       — Мёда, дикого лука, чертополоха и солодки, — ответил Блат. Умар восхищенно покачал головой.       — Ты — колдун, когда дело доходит до готовки.       — Каждый человек должен что-то уметь, — с улыбкой сказал Блат. — Будешь пробовать или продолжишь языком молоть о том, как приятно пахнет?       — У меня есть золотая монета короля-оленя, — сказал Умар, вытаскивая ее из-за пояса. — За нее мне полагается псина целиком, да еще и с элем в придачу.       Блат забрал монету.       — Это что-то новенькое, — сказал он, разглядывая ее и так, и сяк. — Ну надо же. И впрямь король-олень. Приделал себе рога, — он передал мясо Умару, и тот с удовольствием в него вгрызся. — Схожу тебе за элем.       Виктарион посмотрел, как Блат ушел к себе в палатку, и повернулся к Умару.       — Может… Я заключил сделку с Микелем Маддом…       Умар оторвался от собачатины.       — Лучше не продолжай. Я не вмешиваюсь в дела короля Рек. Моя шкура мне еще дорога.       — Он везет меня к моему брату, — прошептал Виктарион. Умар взглянул на него с поразительным сочувствием.       — Послушай меня. И я, и весь мой род не понаслышке знаем, каково это, когда предают сородичи, — он коснулся грубой вышивки на своей груди. — Видишь, какой символ у нашего клана?       Виктарион пригляделся.       — Это… ворон?       — Сокол, — нахмурился Умар. — Мы — Лунные Братья, а не Каменные Вороны, — он заметил замешательство Виктариона. — Сокол… Он охотится, когда восходит луна, поэтому мы в горах говорим… — он глубоко вздохнул. — Это не важно. Как я уже сказал, Лунные Братья не понаслышке знают о предательстве. Даже спустя много поколений оно причиняет боль. Но важно всегда называть предательство предательством, а не подыскивать ему новых имен.       Виктарион воззрился на него.       — Мой брат — великий человек, и он меня не предавал, и мне плевать, что означает твоя уродливая птица.       Блат вернулся с двумя кружками эля.       — А-а-а, теперь мы квиты, — сказал он. — Я и себе налил за твой счет, Умар. Или мне и юному Виктариону принести?       Умар прищурился и покачал головой.       — Нет. Он уже уходит, — Виктарион посмотрел ему в глаза, а затем кивнул и пошел прочь. Он всё думал, куда ему податься, как вдруг ощутил ладонь Микеля Мадда на своем плече.       — Вот ты где, железнорожденный, — радостно сказал он. — Я как раз приобрел немало коз у Дольфа, сына Шагги, которых я собираюсь обменять на кое-что еще. Хочешь пойти со мной?       Виктарион вновь окинул взглядом толпу и осознал, что не видит ни единого знакомого лица. Краем глаза он заметил жену Тиметта, которая живо общалась с какой-то женщиной, на шее которой висело ожерелье из человеческих ушей. Он заторможенно кивнул рыбаку.       — Да. Да, не откажусь, — Микель хмыкнул и кивнул, после чего Виктарион смиренно отправился туда, куда повел его рыбак.