Золотая оса

      — Тебе не кажется, что все должно было закончиться немного не так?       Диверсант подступил к сикеру в начале цикла, когда неяркое солнце едва поднялось над чертой горизонта. Старскрим как раз допивал свой куб энергона и планировал дела на день — и разборки с автоботом в эти дела не входили.       — Не так? — десептикон прищурился. — Дай угадаю: триумф автоботов, казнь всей верхушки десептиконов и нейроошейники для остальных — это правильный конец?       — Шлак!       — Увы, какое разочарование…       — Да я не о том! Я о нас — между нами все не так!       — А как надо? Любовь, коннект, спарки? — Старскрим шумно вздохнул. Это обстоятельство здорово раздражало — триадники сперва подшучивали, намекая на счастливые межфракционные парочки, но чем дальше, тем больше выражали недоумение. Зачем нужен автобот, если его не коннектить?       Он и сам уже не знал.       Забрать Джазза его подтолкнуло странное подобие ностальгии — показалось на миг, что стоит только вернуть автобота, как вернется и юность — счастливая и наивная. Не вышло — может, потому, что он сам не знал, чего хотел от бывшего друга. Дружбы, любви, понимания? Но в любом случае, он был слишком гордым, чтобы объясняться и выпрашивать чувства — которые автоботский диверсант несомненно мог бы без труда изобразить.       И сейчас он ожидал две вероятные реакции: первая — Джазз изобразит ужас и начнет материться, и вторая — соблазнительно изогнётся и скажет: давай. Но диверсант промолчал.       Он смотрел серьёзно и спокойно, а ведь даже на заданиях и операциях, как знал сикер, умудрялся веселиться, словно вся его натура — натура шута.       — Давай не будем оперировать всем тем, что принято говорить о наших фракциях и посмотрим отстраненно, — предложил автобот. — Про коннект, люббофффь, и спарков... про это не надо. Я знаю, что у военных к этому иначе относятся. В своё время, ещё до войны, я потратил много времени, стараясь тебя понять, и ты не думай, что делал я это из праздного любопытства.       — Из чего же тогда?       — Хотел понять… — Джазз поморщился, покрутил пальцами в воздухе. — Понять вашу природу. И вроде бы понял, но потом началась война. Я пытался тебе написать, но ты заблокировал номер…       — А о чем нам было говорить друг другу? — Старскрим пожал плечами. — Наша жизнь была настолько различна, что я просто не понимал многого, о чем ты пишешь. Уверен, с тобой было так же.       — Но неужели тебе на самом деле настолько нравились все эти вещи? Взрывы, война, смерть? Я смотрю на тебя сейчас и вижу, что ты обычный! То есть, нормальный, то есть… не зависаешь от восторга при виде руин и дезактивов. Но почему ты поддержал войну, неужели мирная жизнь для тебя была настолько скучна? Неужели ты и правда искренне описывал все эти ужасы в своих письмах?       — Искренне? Да как тебе сказать… с автоботом-командиром и досмотром цензуры за плечом у меня было немного вариантов.       — Если командир у тебя уже тогда «автобот», то кем был ты? В чём разница, скажи мне? Ведь тогда разделения не было.       Старскрим криво улыбнулся.       — Если ты и сейчас так считаешь, то ты дурак, Джазз, — сикер поднялся, распахнул окно и шагнул наружу. Диверсант с досадой выругался и задвинул створку.       Разговора не получилось… что ж, он подождет и выяснит, в чем тут дело.              Следующий случай завести беседу представился почти сорок циклов спустя — когда Джазз застал сикера за доской «битвы богов», задумчиво вращающего фишку.       Он узнал её моментально, испытав острый укол ностальгии и печали. Игра его родного города, известная, конечно, и во многих других, но не распространенная за пределами Праксуса. Не самая популярная вещь... Многие считали, что только праксианцы могут играть в неё не только достойно, но и вообще «хоть как-то». И, к сожалению, это было почти правдой.       Для «Игры богов» требовалась большая мощность процессора, недюжинная смекалка и изворотливое воображение, совмещённой с крайне альтернативной логикой во время матча. В спаркстве Джазз заслушивался историями о великих играх, которые могли продолжаться несколько ворн…       Не сказать, чтобы он был большим фанатом, но он скучал по этому кусочку дома. Среди автоботов компанию ему могли составить разве что Проул да Оптимус, но когда уж им. А тут Старскрим...       Признаться, диверсант немало растерялся.       Странно также было, что принёс летун не виртуальную версию, а настоящую, стальную доску и набор двухцветных фишек из особого вида кристаллов, ставших несусветной редкостью и раритетом ещё до войны.       — Сыграем? — спросил сикер.       — Почему бы и нет? — отмерев, кивнул диверсант.       Поговаривали, что, сыграв в «игру богов», можно было понять противника, «заглянув в искру», и по своему опыту Джазз мог сказать, что отчасти это было именно так. По правилам во время боя полагалось вести с противником беседу определенного характера, что существенно отвлекало от стратегии сражения в трёх измерениях…       — Ты ведь знаешь правила? — Вдруг спохватился автобот.       — Естественно, — почти оскорбился Старскрим и едко добавил, словно в продолжение их прошлого разговора. — Когда-то и я не поленился разобраться во взглядах и традициях твоей родины.       Джазз кивнул, усаживаясь за доску, замер на миг, когда Старскрим развернул её «серебряной» стороной, взяв себе золотую, считавшуюся стороной Юникрона. Учитывая фракцию, логично, но золотая сторона начинала с откровенно проигрышных позиций. Неужели сикер рассчитывает переломить ситуацию? Или просто хочет подарить ему победу?       Нет, вряд ли. Это не в его духе. Значит, у него есть план.       Ассасин сделал первый ход, поставив фишку на перекрестье двух линий, озвучивая.       — Прайма. Один-один.       Самый простой и почти не агрессивный ход. После этого полагалось задать какой-нибудь вопрос, но поскольку инициатором игры был не он, спрашивать должен десептикон, несмотря на первенство хода.       — Квинт. Шесть-четыре, — ответил тот. — Ты решил, чем будешь заниматься и как приносить пользу? Не вечно же тебе сидеть в башне, как какому-нибудь нобилю из сказки.       — Тем, же чем и раньше, полагаю. Разведка, рейдерство, курьерство... дела, где требуется быстрота, ловкость и небольшие размеры.       — А музыка?       — Музыка?       Джазз искренне удивился. Конечно, он допускал, что десептиконы могут любить музыку, но что они позволят заниматься этим ему, автоботу?       — Ну да, — Старскрим, кажется, не видел в своих словах ничего странного. — У тебя ведь хорошо получалось.       — Это было давно, — он задумчиво посмотрел на доску, обдумывая следующий ход. — К тому же, я никогда не думал, что выходило что-то особенное. Таких «хорошо» была вся филармония. Я с удовольствием их слушал, но не думаю, что кому-то было бы интересно послушать меня. Нексус. Восемь-двенадцать.       — Я бы хотел. Мне нравилось, — возразил десептикон. — Шарк. Пять-семь.       Он передвинул кристалл, уверенно делая первый ход на атаку, а Джазз удивлённо посмотрел на противника.       — Ты слушал?...       — Ты присылал их мне. Почему нет? — Пожал плечами летучий.       «Потому что ты военный», «потому что ты убийца», — автобот мог бы придумать ещё много оправданий, но на самом деле он просто не ждал, что Старскрим открывает те файлы. Вот так без задней мысли. Он слал их просто потому, что хотел поделиться.       «Ах, да, ещё ты никогда не комментировал то, что я тебе присылал...»       Впрочем, ни один из этих аргументов не был озвучен. Даже если сикер о них и догадывался.       Он сменил направление атаки и одним ходом буквально отрезал часть поля от противника.       — Тарн. Восемь-восемь. Ты когда-нибудь задумывался о разнице между нами?       — Задумывался? Да постоянно! Как получал новое письмо, так и задумывался — это… было очень заметно. И захочешь — не пропустишь.       — Хм. И что ты думал об этом?       — Что думал… — Джазз вздохнул, разглядывая поле. Бардак — в точности повторяющий картину начала войны. — Думал, что мы никогда не поймем друг друга.       — Аналогично, — Старскрим щелкнул кнопкой на ребре доски, разворачивая трехмерное поле. — К тому же, боюсь, я не был искренен в письмах.

***

      В свое время Тарн расположил свой штаб, оценивая исключительно удобство кварт и подъездов, а также близость одновременно к «автоботским кондоминиумам» и к новоотстроенной тюрьме для тех, до кого не дошло, что война закончена. Когда сверху поселились сикеры, его это поначалу не слишком обеспокоило.       Когда Старскрим завел себе автобота, Тарн ограничился установлением пары сотен дополнительных датчиков и камер, и решил, что это будет неплохой тренировкой бдительности. Но диверсант его разочаровал, не сделав ни единой попытки побега, а сегодняшним вечером, когда глава ДЖД решил после работы поваляться на платформе с датападом стихов любимого лидера, сикер и его подопечный внезапно решили выяснить отношения.       Все десептиконы знали, что у Тарна исключительно острый слух — настолько, что он может услышать, как кто-то ругает Мегатрона на другом полушарии. Конечно, так далеко чувствительность его аудиосенсоров не простиралась, но стены простых кондоминиумов не были преградой для посторонних звуков. Обычные разговоры Тарн давно научился фильтровать, но свара на повышенных тонах, да еще голосом Старскрима…       — Идиот!       — Чего ты кричишь? Я просто понять не могу, почему ты сразу, с самого начала пошёл в Военную Академию? Ты ведь прекрасно знал, куда после нее отправляют.       — Вот поэтому, я и говорю, что ты — идиот! Неужели ты думаешь, что кто-то нас спрашивал?!       Тарн заинтересованно прислушался. Разговор довольно личный, но вряд ли за прошедшее время эти двое могли настолько сблизиться. Они были знакомы раньше? Интерееесно. А он и не знал.       Лениво размышляя, можно ли считать это утаиванием важной информации и стоит ли начинать по этому поводу расследование, десептикон пропустил момент, когда в кварте наверху что-то грохнуло. Кажется, кто-то в кого-то что-то запустил.       — Ты что творишь? Это хрупкая вещь!       — На***, ***! — непереводимый старовосский диалект. — К шаркам!       — Подожди…       Поморщившись, десептикон активировал заглушки в шлеме и попытался сосредоточиться на датападе — Старскрим ругается, это надолго. Но чтение любимых стихов не отвлекло от чужого скандала — он всегда был слишком любопытен, поэтому полбрийма спустя убрал заглушки и прислушался. Сикер перестал ругаться, и теперь повторял автоботу простые истины, известные всем восставшим.       «Не дойдет», — подумал Тарн со скукой — сколько он видел попыток объяснить, от лидера в том числе… но автоботы весьма преуспели в искусстве установки фильтров на то, чего не желали знать.       — Долг говоришь, — почти рычал сикер. — Хорошо. Долг. Но как насчёт долга Кибертрона перед нами, как его жителями? Мы защищали его, мы умирали за него, и что в итоге? Паёк, которого только и хватает на то, чтоб не погаснуть? Презрение и шепотки за спиной? А стоит попытаться найти работу не на фронте и не на Аренах, так отказ, на основании того, что мощности процессора не хватит? У меня, того, кто просчитывал поле боя и безумные траектории полёта? Кто создавал сложнейшие военные программы? Я писал тебе, что устроился помощником к Скайфайру, и знаешь, что я там делал? Образцы за ним таскал! Летучий контейнер для органической дряни! Скажи мне, диверсант, вот если б тебя после победы автоботов посадили на голодный паёк и не выпускали из кварты, не пускали в твою консерваторию, потому, что процессор стал «ущербным», запретили тебе гонки — ибо ты продемонстрировал на войне «невообразимую жестокость», что бы ты сделал? Смирился бы, сказав, все правильно, так и надо с тобой поступать, ты это заслужил — или бы возмутился? А за это тебе урежут паёк в два раза — чтобы не возмущался, раз энергии хватает. Или в карцер посадят, чтобы не волновал обывателей. Ты бы смирился с этим? Стал ли ты хуже гонять после войны? Или, быть может, разучился писать музыку?       Автобот молчит и Тарн слышит, как скрипит броня, когда он сжимает кулаки.       — Может и не стал бы, — говорит он глухим голосом. — Вот только я бы остановился, когда не осталось тех, с кем я воевал. Десептиконы уничтожили правительство Кибертрона и перебили большую часть сенаторов в середине войны! Что мешало вам заключить мир? Я точно знаю, что Оптимус бы принял перемирие!       — Если ты веришь в это, то ты ещё больший дурак, чем я думал!       Старскрим прав. Паритет в ту пору был невозможен — и Оптимус не единственный, кто принимал решения. На самом деле тогда он был даже не в числе первых… Прайма направляли, незримо, но верно — на продолжение войны, на уничтожение десептиконов. И пока не были уничтожены все, кто имел на него влияние, и желал возвращения «Золотого века», говорить о перемирии было просто глупо…       Впрочем, удивительно, сколько бы Старскрим не кричал, автобот оставался спокойным. Неплохое качество для бывшего гражданского. Или все дело в том, что он действительно «бывший».       Тарн слышал кое-что о запретной программе Пракса, в нее ведь входили не только техники металликато — это так, вершина башен Воса. Фактически это была безоперационная мнемохирургия на самом себе, освоить которую мог не каждый, не говоря уже том, чтобы применить к себе и не рехнуться. Требовался определенный склад ума и характера. Личность разделялась на «до» и «после» и мастер тасовал их, как маски, выбирая линию поведения. Высшей степенью этого искусства считалось умение мгновенного замещения протоколов «гражданского» профиля, на «боевой» — так, чтобы не было раздвоения личности. В своё время глава дивизии очень опасался, что, попав в руки автоботов, техника превратит их в отъявленных психов. Но кто-то успел уничтожить ее и замести следы так, что единственным ее владельцем среди противника стал серебристый гонщик, не спешивший обучать окружающих.       А возможно, что это он и был, — пришла внезапная мысль. Не хотел конкурентов.       — Я не буду отрицать, что ты в чём-то прав, — наконец произносит Джазз. — Невозможно сидеть молча, когда тебя медленно убивают, вытравливая само понятие нормальной жизни из разума. И всё-таки, я всё ещё гражданский — мне неприятна мысль обо всех тех, кто погиб на войне. От твоих ли рук, от моих ли... Когда смерть дышит в искру, нет времени думать об этом. А сейчас есть.       — Ну, вот и подумай о том, что их могло быть куда больше, — отвечает сикер.       — Я каждый день об этом думаю, знаешь ли.       — А я перед войной думал, что жертв могло бы быть меньше. Просто если бы нас перестали считать ни на что не годными дронами. Это разделение убивало Кибертрон эффективнее бластера в искру. И ты знаешь это.       Что на это ответить, автобот, видимо, не нашёл. Он пространно выразился на старом диалекте Праксуса, из которого даже Тарн понял едва ли два слова, о том, что «подожженное масло — всегда горит». После этого в кварте наверху раздался усталый вздох и звуки собираемых фишек, разлетевшихся по всему полу.       — И когда ты стал таким философом? — Более спокойным голосом спросил Старскрим.       — Да так... было время, — Джазз снова вздохнул и, кажется, сел прямо на пол. — Ну, вот что ты за ржа, а? Угробил такой раритет. Фишки теперь только выкинуть, — с явным сожалением произнес автобот.       Тарна всегда удивляла эта его смесь черт — несвойственные для праксианца излишний оптимизм и глупая беспечность, переплетающаяся с прорывающейся глубокой привязанностью к их традициям и культуре.       — Летучая. С крыльями. — Хмыкнул авиакомандер, присаживаясь рядом.       Странные у них всё-таки отношения, подумал десептикон. Для друзей слишком разные и далёкие, для врагов слишком понимающие и близкие.       — На самом деле эти фишки менялись уже раз десять. От оригинального набора остались только Мегатронус и Праймас. Тандеркракер мастерит на досуге.       — О… где он берет материал?       — Не поверишь — у Мегатрона. Тот однажды, когда мы достали его нытьем о скуке, приволок здоровенный кристалл и велел заняться. Тандер увлекся.       — Надо же… такая тонкая работа… а у тебя было какое-нибудь увлечение?       — Не знаю, можно ли это так назвать. Я фотографирую всякие красивости. У меня уже очень большая коллекция, и там есть не только взрывы.       — Удивительно. И что, у многих десептиконов такое есть?       — Насколько я знаю, да. Иначе оставалось только свихнуться, — ответил Старскрим, после чего понизил голос так, что даже слух Тарна перестал различать слова в неразборчивом шипении. Какое-то время оба разговаривали тихо — десептикон разбирал только интонации, то раздраженные, то недоумевающие, то успокаивающие. «Я всегда…», «Ты никогда…», «Враги…», «Невозможно…»       Обрывки слов. После — длинный, дрожащий вздох. Тихий вскрик.       — Что ты делаешь?       — Прости! Больно? У тебя здесь, кажется, трещина…       — Это крыло страдает всю мою жизнь, — раздраженное ворчание. — Осторожней.       — Я помню, ты писал. Могу вообще не трогать.       — Нет. Оставь. Можешь гладить. Ты что, все мои царапины считал?..       Тарн мысленно вздохнул и пригасил оптику. Ну, всё, если разборки дошли до крыльев, спокойного вечера точно не будет. Он быстро набрал сообщение Каону, с вопросом, может ли он сегодня переночевать у него. Слушать чужие интерфейсные крики не хотелось.       Однако подчиненный не отвечал, а в статусе кварты стоял замок. Хмыкнув, Тарн проверил Воса — ну точно, то же самое. Кажется, парочка неплохо проводит время. А с кем, спрашивается, проводить время ему?       В кварте наверху раздались шаги, какой-то стук, шипение.       — Не думал, — произнес голос Джазза, — Что ты повернешься ко мне спиной.       — Не думаю, что ты решишь убить меня сейчас, — отозвался сикер.       — Спасибо за доверие. Почему бы тебе не сходить к Рэтчету?       — Само пройдет.       — Верю, но позволь мне помочь…       Удивительные существа, они оба, — подумал Тарн, ясно представляя, как автоботский диверсант чинит сикеру пострадавшее крылышко. Казалось бы, только что разорвать друг друга были готовы, и вот, пожалуйста…       Словом, он уже совсем не удивился, когда спустя некоторое время сверху послышалась сперва какая-то старая, довоенная еще мелодия, а после начались уже вполне недвусмысленные звуки. Устало вздохнув, Тарн погасил датапад, и принялся собираться на внеочередное дежурство.       "Завтра попрошу Старскрима переселить подопечного куда-нибудь в другое здание. Раз уж они договорились, пусть приносит пользу. Кстати, хорошая музыка, надо бы выяснить, кто автор…"