По встречной

      Пёнгван молча наблюдает, как Вау, натянув взявшиеся откуда-то перчатки, осматривает распластавшееся на земле тело.       – Осторожней, – он указывает на все еще кровоточащую рану в боку мужика, – не вляпайся.       Вау кивает ему в ответ. Проверяет бумажник, выгребает всю наличку и перекладывает во внутренний карман. Обшаривает труп, забирает все, что считает ценным: ключи от машины, мелочь и пачку сигарет. Смартфон сразу же отключает, вытаскивает сим-карту и ломает ее пополам. Стягивает перчатки с видом заправского порноактера.       – Лови, – Вау кидает в него нечто, оказывающееся початой упаковкой жвачки, – даже мудаки заботятся о свежем дыхании, и тебе не повредит.       На губах Пёнгвана расползается усталая улыбка. Мятная прохлада во рту успокаивает мысли, и он начинает чувствовать себя немного увереннее. Даже подходит на просьбу Вау помочь и оттаскивает вместе с ним тяжелую тушу мужика (а казался не таким уж и толстым) куда-то в кусты. Пока он прикидывает, чем бы забросать труп, Вау возится где-то позади: ходит туда-сюда, дышит тяжело и даже кряхтит изредка. Потом кричит ему уйти в сторону, и Пёнгван повинуется.       Он отпрыгивает в сторону от неожиданности, когда знакомый драндулет с грохотом и скрипом заваливается в кювет, матерится громко на долбоеба-Вау, выносящего заевшую дверь с ноги, и, продолжая недовольно бормотать себе под нос, какой же он идиот, помогает уложить своего горе-насильника в багажник.       – Как ты меня нашел? – наконец решается задать Пёнгван мучающий его вопрос. – Там развилка была.       – Угу, – кивает Вау в ответ, заметая здоровой веткой следы от шин и обуви, – развилка. Я просто обратно поехал. Вообще, надеялся, что ты из города не ушел. Как знал, что не стоило.       Забывая про то, что на улице глубокая ночь, Пёнгван отворачивается, пряча свои алеющие щеки.       Он упускает, когда к нему подходит Вау – приходит в чувство, когда его замерзшие пальцы касаются подбородка, мягко, но настойчиво заставляя его поднять взгляд. Пёнгван чувствует его пересохшие губы, пытается углубить поцелуй, но ему не дают. Вау отстраняется, закусывая губу, подмигивает издевательски:       – Сейчас некогда.       И молча садится в (их новую?) машину.       Вновь отпуская в сторону Вау пару ласковых, Пёнгван пытается успокоить разгоревшийся внутри пожар. Он злобно пинает переднее колесо, заваливается в автомобиль, елозит ногой по земле, стирая отпечатки подошвы, и, наконец, захлопывает за собой дверь. Чуть громче необходимого.       После тряски в древней развалюхе и десятка (?) километров пешком, комфортное кресло кажется ему подарком небес. Он заглядывает в бардачок: документы на машину, водительское удостоверение бывшего владельца – ничего интересного. В подлокотнике обнаруживает леденцы, пачку визиток и каких-то купонов – скидки на фастфуд и бензин вперемешку. Словно читая его мысли, Вау протягивает ему невесть откуда взявшуюся бутылку воды. Благодарно кивнув, Пёнгван жадно прикладывается к ней и выпивает добрую половину. Сбежавшая капля щекочет шею и голые ключицы, и он чувствует, как взгляд Вау спускается следом за ней. И дальше, вниз.       – Сейчас некогда, – отвечает он с по-детски невинной улыбкой.       Чертыхаясь, Вау поворачивает ключ в зажигании и жмет на газ.       Едут молча. Вау следит за дорогой, Пёнгван следит за его немногочисленными движениями, проклиная самого себя за игру в недотрогу.       Усталость, моральная и физическая, берет свое, и вскоре он проваливается в сон, даже не ощущая, как Вау зарывается рукой в его ярко-рыжие волосы и ерошит их, улыбаясь уголками губ.       – Доброе утро, тыковка, – легкий хлопок по плечу. – Приехали.       С трудом разлепляя глаза, Пёнгван вылезает из машины. Щурится от яркого дневного света и пытается осмотреться. Парковка. Здоровая. И торговый центр, еще больше.       Вау подкрадывается к нему со спины, нахлобучивает кепку на макушку, спасая глаза от солнечных лучей, и заботливо убирает под нее торчащую шевелюру.       – Будь осторожнее, народа много. Сюда с окрестных городков съезжаются, – он цепляет за уши черную маску. – Держись рядом, постараемся побыстрее.       Пёнгван застегивает куртку в знак ответа и на секунду сжимает его пальцы в ладони. С трудом успокаивает бушующее в груди волнение и отправляется следом.       Когда они проходят через автоматические двери, его почти передергивает. «Камеры, здесь везде ебаные камеры!» – стучит в голове. Сам того не замечая, Пёнгван вцепляется в его руку под удивленный взгляд проходящей мимо семейной пары. Вау не сопротивляется – ведет его куда-то вперед, останавливается на секунду, осматривается.       «Копы?..»       Сердце колотится, дыхание учащается, черт, даже колени трясутся как у девчонки.       Вау поворачивает к вывеске, кричащей красными буквами «РАСПРОДАЖА».       – Блять, ты хоть предупредил бы, я обосрался, – бормочет Пёнгван скорее себе под нос, чем обращаясь к нему. – Придурок.       Он пинает Вау локтем под бок, пока тот ковыряется в куче каких-то шмоток. Ему кажется, что он чертовски медлит, отбрасывая в сторону то одну вещь, то другую. Наконец, он выуживает какую-то пару черных джинсов, еще более черную толстовку и клетчатую рубашку, прикладывает к Пёнгвану, прикидывая размер, и, захватывая еще что-то для себя, двигает к кассе. По пути заруливает в косметический, и возвращается с парой коробочек, разглядывать которые Пёнгвану лень – он старается понезаметнее искать глазами камеры.       В продуктовом они надолго не задерживаются. Вау набирает немного каких-то фруктов и снэков, воды побольше. Уже на выходе покупает им по хот-догу и почти довольным тоном объявляет, что трети из украденных денег у них уже нет. Пёнгван чуть ли не орет ему не тянуть резину – Вау многозначительно приподнимает бровь и улыбается – и в итоге почти силком тащит обратно к машине, радуясь, что ни имени своего не услышал по радио, ни фото нигде не увидел.       – Только больше внимания привлек, – смеется Вау впервые за последние сутки.       Пёнгван вновь краснеет до кончиков ушей и резко отворачивается, пытаясь укусить здоровый хот-дог. В конце концов весь перемазывается в кетчупе и горчице и, тихо матерясь, облизывает пальцы.       Он не замечает, как Вау сглатывает подступившую слюну и нервно вжимает педаль газа, когда они возвращаются на трассу – все пытается привести себя в порядок. Вытирает руки документами, извлеченными из бардачка, опустошает начатую ночью бутылку воды и выкидывает ее в окно вместе с остальным мусором.       – Кстати, – наконец выдавливает Вау напряженно. – Ким Сэюн, приятно познакомиться.       – К-ким Пёнгван, – кое-как рожает он в ответ и начинает истерично хохотать от нелепости происходящего.       Действительно, идиотская ситуация: повиснуть на первом встречном, угнать с ним автомобиль (даже два) и стать соучастником пары убийств. Тот еще анекдот.       Гонит Сэюн как ненормальный, даже с картой, прихваченной из драндулета, почти не просит сверяться. Задумываться над его поведением Пёнгвану не хочется – чем быстрее найдется мотель какой-нибудь, тем лучше. Уже задница затекла в машине торчать.       Как только они паркуются у облезлого старого здания, Сэюн забирает с заднего сидения пакет с вещами, хватает Пёнгвана за руку, как будто он куда-то сбежать пытается, и несется внутрь.       Молодая девушка за стойкой регистрации оживляется, завидев их, томно оглядывает Вау, когда он вписывает имена – вместо своего Пёнгван замечает иностранное «Джейсон» – и спрашивает коротко:       – А он?.. – запинается, хлопая накладными ресницами.       – Младший брат, – доверительно кивает Сэюн и, хватая ключи, уходит вместе с ним наверх.       Он долго возится с хрупким замком в картонной, кажется, двери («307» – подсказывает брелок на ключах), а когда наконец справляется с ним, чуть ли не заталкивает Пёнгвана в крохотный номер. За спиной щелкает засов. Он слышит, как Вау бесцеремонно швыряет пакет на пол, а сам заваливается на старую, однако относительно широкую кровать. Пружины под ним жалобно скрипят, но плевать.       Не успевает Пёнгван расслабиться, как на него падает чужая тень. Сэюн нависает над ним, опираясь руками в матрас по обе стороны от его головы, и у Пёнгвана сразу крышу сносит. Черные волосы почти касаются его лба, лицо обдает теплое дыхание. От Сэюна пахнет горчицей, потом и сигаретами, он очень близко... но все еще недостаточно.       Когда Сэюн наконец рвет расстояние и целует его, Пёнгвана уносит. Он цепляется руками за его плечи, зарывается в волосы, стонет тихонько, когда Вау сжимает и ласкает его пах через жесткую ткань.       Словно мучая его, Вау нарочито медлит. Сначала забирается пальцами под новую футболку, невесомо, щекотно гладит живот, то и дело касаясь пояса джинсов и резинки трусов под ним. Целует шею, обводит языком выпирающие ключицы. Избавляет его, наконец, от ненужной ткани и издевательски медленно тянет вверх свою майку.       И без того тяжелое дыхание Пёнгвана почти останавливается, когда Сэюн сантиметр за сантиметром открывает ему свое тело. Зрелище получше любой порнухи. Джинсы болезненно жмут, а Вау продолжает терзать его шею и грудь легкими поцелуями, спускаясь все ниже, но останавливается у самого пупка. Поднимает глаза – Пёнгван кончить готов от одного только его взгляда – и, улыбаясь, облизывает нижнюю губу.       – Блять, ну давай уже, – ноль реакции, только смешок короткий. – Ну сука, ну пожалуйста… – братик. – уже не говорит, а выстанывает он.       Сэюн словно не слышит плохо скрываемого сарказма: пытается сорвать с него джинсы поскорее, но путается в ремне, чуть не вырывает ширинку с «мясом», долго стягивает узкие штанины с худых ног. Со своими кожаными брюками уже и не думает заморачиваться – лишь приспускает и, подготовив его немного, осторожно входит.       Пёнгвану совсем не до этих нежностей – у него стоит так, что зубы сводит, а в голове помутнение похлеще алкогольного. Он пытается двигаться навстречу, цепляется руками за плечи и шею Вау, тянет его, идиота, к себе, поближе, пока не утыкается носом в его грудь. Почти хнычет от удовольствия после очередного толчка, ногтями в спину вгрызается и стонет, наверное, так, что слышит не только шлюха с ресепшена, но и вся сраная окрестность на несколько километров вокруг.       Вау закрывает ему рот рукой. Помогает несильно, но кровь будоражит настолько, что последние мысли из головы испаряются, и остается только он: его лицо, взгляд помутненный и капли пота на бледной коже.       Этого вида он не выдерживает – кончает спустя минуту, когда Сэюн наваливается на него всем телом. Носом Пёнгван утыкается в его плечо и кусает где-то рядом с ключицей, чтобы не застонать в голос. Его старания сводит на нет сам Вау – его гортанный почти-рык всему мотелю объявляет, какой охуенный секс у них только что был.       Вау целует его напоследок невесомо, почти по-детски, словно не он только что втрахивал Пёнгвана в старый матрас, и, вопреки всем ожиданиям, тут же встает.       – Поднимайся, – протягивает руку, но Пёнгвана все еще плющит, и он пытается сделать вид, что уже вырубился. – Не прокатит.       Сэюн сам хватает его за локоть и дергает на себя, заставляя сесть. По животу щекотно стекает, зад тянет приятно-больно. Второй рывок – и Пёнгван уже стоит на ватных ногах, придерживаемый подмышки.       – Быстро в душ, – в тоне Вау он улавливает отцовские нотки. – И не задерживайся, дел много.       Перечить такому тону он не может, и покорно плетется в каморку, мысленно матеря Сэюна за то, что отдохнуть не дал. Горячая вода идет плохо, то сбавляя напор, то ошпаривая его. Контрастный душ приводит Пёнгвана в чувство, и он, более-менее посвежевший, возвращается в комнату.       В нос ему тут же бьет резкий запах какой-то химии. Сэюн стоит перед чуть шатающимся – ножки кривые – столиком с зеркалом и мешает в пластиковой чашке нечто, похожее на ведьминское зелье.       – Садись, – жестом указывает он Пёнгвану на стул, и тот сразу все понимает.       Когда он занимает указанное место, Вау повязывает вокруг его шеи кусок желтой ткани. Неужели.       – Откуда она у тебя? – спрашивает Пёнгван и сам удивляется тупости своего вопроса.       – На память хотел оставить, – усмехается Сэюн в ответ. – Сам же в машине забыл.       Когда его пальцы, обтянутые шуршащим целлофаном перчаток, касаются его головы, Пёнгван чуть не теряет дар речи. Вау перебирает его сухие от домашнего осветления дешевой краской волосы, рассматривает их с видом профессионального стилиста, даже наклоняется и нюхает зачем-то.       В зеркале Пёнгван видит, как палящее солнце смешивается с ночной тьмой.       Краску Сэюн берет прямо руками – у них нет ни расчески, ни чего-либо еще подходящего – и начинает наносить ее ему на волосы ото лба. Его пальцы такие сильные, настойчивые, но нежные в то же время, что у Пёнгвана по позвоночнику холодок пробегает от копчика к затылку, а шея сама тянется вверх. Дыхание затрудняется, сбивается практически, от мягких массирующих движений, голые плечи мурашками покрываются. Ему физически плохо становится, когда Сэюн отрывается, чтобы зачерпнуть еще, и как только он возвращается, Пёнгван тут же льнет к его рукам, расслабляется, как от поцелуев. Ему хочется смотреть на Вау, разглядывать каждое его движение в зеркале, видеть, как на собственной голове протекает локальное солнечное затмение.       У Пёнгвана не получается. Он прикрывает глаза, пытаясь успокоить пожар в мыслях и животе, слышит тяжелое дыхание Сэюна за спиной и ловит такой кайф, какого от косяка в жизни не ощущал.       Ощущение времени растворяется в теплых руках Сэюна и мерном шуршании целлофановых перчаток на них. Пёнгван не сразу приходит в себя, когда он выдавливает из себя хриплое «закончили» и, проходясь в последний раз кончиками пальцев по вискам и лбу, отходит, оставляя его догорать в одиночестве.       – Засеки полчаса, – уже громче просит его Вау, исчезая в ванной.       Пёнгвана хватает только на разочарованный вздох.