По встречной

      Пёнгван с подозрением осматривает крохотное помещение душевой. Взгляд натыкается на старое зеркало с трещиной в углу. Темные волосы. Совершенно обычные, у него родной цвет примерно такой же. Но кажется, будто в отражении – совершенно другой человек.       – Ты уверен? – наконец, выдавливает он из себя вопрос.       Сэюн молча кивает ему в ответ и подносит зажигалку к рукаву здоровой теплой куртки. Пёнгвану даже жаль. Сколько уже раз она успела им помочь за эти пару суток?       Пламя нехотя охватывает синтетическую ткань. Душевая тут же наполняется вонючим дымом, и Пёнгван молится мысленно, что Сэюн был прав, и противопожарные датчики действительно не работают. Дым попадает в легкие, Пёнгван давится кашлем и оказывается выставленным из душа. Он пытается схватить Сэюна за руку и вытащить вслед за собой, но тот не дается – только дверь открывает, выпуская смог в номер, и поручает ему открыть окно.       К тому моменту, как от куртки остается только смытый в сортир пепел, они оба насквозь прованиваются дымом. Сэюн отправляет его в душ, и Пёнгван повинуется. Быстро стягивает одежду, шагает в кабинку и включает воду, как вдруг слышит шаги за спиной.       Вау прижимает его лопатками к холодному кафелю, хватает руками за бедра, целует жарко – Пёнгвану даже ледяная вода возбудиться не мешает – и… отступает.       – Дверь за собой закрывать надо, – почти шепчет на ухо и берет в руки шампунь.       От знакомых движений Пёнгвана плющит как в первый раз. Сэюн аккуратно намыливает его уже черную макушку, следя за тем, чтобы в глаза не попало. Его руки в волосах успокаивают мысли, и на время Пёнгван забывает о том, что они угнали машину, убили человека, что их ищут по всей чертовой стране.       Вдвоем в кабинке тяжело даже повернуться; он прижимается к Вау как можно ближе, утыкается носом в грудь, когда тот скользит пальцами по затылку. От кожи Сэюна все еще тянет дымом, и Пёнгвану кажется это чертовски сексуальным. Он скользит руками ниже, но Сэюн перехватывает его запястья и качает головой. Заставляет подставить голову под душ и помогает смыть шампунь с волос, так и оставляя его неудовлетворенным.       Из душа их заставляет вылезти громкий стук в дверь номера и недовольный голос девушки с ресепшена. Уже внизу Сэюн вместе с ключами протягивает ей несколько купюр, извиняясь за задержку с выездом, и они, наконец, покидают мотель. На выходе Пёнгван успевает услышать краем уха «младший брат, конечно» и растягивается в довольной улыбке.       Пусть все знают.       В машине они долго разбираются с картой – Сэюн ищет что-то, Пёнгвану непонятное, и пытается построить маршрут. Ругается себе под нос (в его речи он успевает выхватить только «старье» и «навигатор») и, в последний раз проводя пальцем по нужным дорогам, заканчивает свои мучения и хлопает Пёнгвана по колену.       – Ну что, поехали?..       Пёнгван ждет завершения фразы, но безуспешно. Приподнятый настрой сразу куда-то испаряется, настроение портится – только туч на небе не хватает. Но яркое солнце все еще продолжает светить прямо в глаза, и он, нахлобучив на голову кепку, достает из пакета с продуктами шоколадный батончик.       – Съешь лучше… не знаю, яблоко какое-нибудь, – почти по-отцовски просит его Сэюн, но в ответ получает тотальный игнор.       Сладкое, кажется, гормон радости вырабатывает? Не очень похоже.       Он ловит на себе взволнованный взгляд Вау – тот явно не понимает, в чем же причина его молчания. Вот только Пёнгван не понимает и сам. Или же просто отказывается это признавать.       Разобравшись с шоколадом, Пёнгван-таки берется за яблоко и тут же кривится – адски кислое. Раздраженно выбрасывает его, так и не доеденное, в окно и дергается по инерции, когда Сэюн резко тормозит, прижимаясь к обочине.       – Что за концерты? – с серьезным видом он кладет руку ему на колено и снимает с его головы кепку.       Пёнгван складывает руки на груди, отворачивается и недовольно надувает щеки, мотая головой. Вау от этого вида тут же оттаивает и мягко сжимает пальцы. Гладит второй рукой его по плечу, тянется поближе, улыбается одними уголками губ.       – Эй, ну чего ты?       Пёнгван с опаской поднимает на него глаза. Смотрит молча несколько секунд с видом ребенка, у которого игрушку отобрали, прикладывает тыльной стороной ладонь к губам и, отводя взгляд, невнятно выдавливает:       – Тыковка.       Бровь Вау недоумевающе приподнимается.       – Вчера ты назвал меня тыковкой.       Больше этого позора Пёнгван не выдерживает – опускает голову, плечи вжимает в сидение и прячет алеющее лицо в ладонях. Долбоеб-Сэюн продолжает тупить и доводить его вопросами, подмешивая к стыду легкое желание убивать:       – И что?       «И что?!»       – Придурок! – он легко пинает Вау кулаком в плечо, и тут его прорывает. – Теперь они черные, – зарывается пальцами в собственные волосы, поднимает несколько прядей, – и ты меня больше так не назовешь.       Снова надувает щеки. Со стороны, наверное, смотрится по-идиотски. Краем уха слышит тихий смех Сэюна и собирается снова возмутиться, как тот заставляет его развернуться – холодные пальцы на горящей коже – и коротко, невинно целует.       – В зеркало на себя посмотри, – растягивается в улыбке и треплет его по макушке, – тыковка. Та еще.       Дальнейшей дороги Пёнгван не замечает – пытается разобраться в своих эмоциях. Вау тормозит несколько раз, сверяясь с картами, заставляет его перекусить нарезанными в мотеле бутербродами и в конце концов сворачивает с главной трассы куда-то в сторону. Мимо них мелькают небольшие старенькие домики, проносится вывеска частного магазинчика рядом с детской площадкой – несколько мальчишек катаются вокруг на велосипедах, – и деревушка кончается, не успев толком начаться. Дорога становится все хуже, Пёнгвана начинает немного потряхивать на ямах и кочках, но Сэюн, наконец, останавливается.       Он достает из бардачка нож – тот самый, складной – и, проверив механизм, кладет в карман куртки. Пёнгван тут же понимает – дело дрянь.       – Не паникуй, держись рядом, – без объяснений выдает Сэюн, – и молчи. Нам не нужно там задерживаться.       В голове Пёнгвана мысли кружатся и вопят стайкой чаек, но он ни слова не может сказать. Лишь смотрит на Вау, пытаясь понять, что вообще происходит.       Ничего хорошего, очевидно.       Они едут еще минут пятнадцать по каким-то проселочным дорогам, пока не тормозят перед воротами. Старую покосившуюся вывеску Пёнгван прочитать не пытается – половину слов на ней уже не разобрать. Он успевает выхватить только «частная собственность», когда Сэюн выходит из машины и осматривается по сторонам. Стучит коротко. Открывать им не спешат. Проходит минут пять – может, меньше, но его трясет от напряжения, и мозги не работают, – как низкий глухой голос за железным забором спрашивает «кто?». Пёнгван подскакивает на месте от неожиданности.       – Сэюн, – он с трудом скрывает напряжение, – я по делу.       Сторож переговаривается с кем-то – еще несколько минут нервотрепки – и все-таки открывает ворота, жестом пропуская их внутрь. Сам того не замечая, Пёнгван мертвой хваткой вцепляется в локоть Вау.       Ведут их недолго; мимо какого-то покосившегося строения и того, что когда-то было теплицами, прямо к здоровому ангару. Перед ним – грузовик и с десяток таскающих туда-сюда коробки человек. Из машины что-то бубнит радио. Достаточно громко, чтобы разбирать музыку и ведущих, но недостаточно, чтобы мешать работе.       – О, Сэюн, – незнакомый голос заставляет Пёнгвана дернуться, – не думал, что ты сам припрешься.       Двое мужчин: один, наверное, ровесник Вау, а другой в отцы ему годится. Глаз сразу цепляется за черную кепку и самодовольный вид старшего.       – Мино, ты его знаешь?       «Ровесник» усмехается коротко:       – Да как уж такого забыть, отец?       Пёнгвану плевать, что он выглядит как ребенок, прячущийся за маминой юбкой – рука Вау становится для него спасательным кругом. Работа в ангаре застывает, все взгляды устремляются на них. Душный воздух забивает легкие, как вонючий пластиковый дым за несколько часов до этого.       Им тут не рады.       – Мне нужна пушка, – без лишних приветствий объявляет Сэюн. – Только пушка, и мы уйдем.       «Да тут просто валить надо, нахуй пушку, долбоеб!» – мысленно вопит Пёнгван.       От его взгляда не укрываются перемены в обстановке: свободно болтающиеся по округе рабочие нервно подбираются и осторожно подходят поближе, выгружающие из машины коробки один за одним оставляют работу. Вокруг них – Мино, «папаши», Вау и его самого – начинает образовываться кольцо. И Пёнгвану это совсем не нравится.       – Поехали отсюда, – почти жалобно просит он Сэюна.       Расслабленная, действительно отцовская улыбка под козырьком кепки растягивается еще шире. Мужчина смеется заливисто, держась одной рукой за живот, а второй похлопывая Мино по плечу.       – Где ты такого откопал? – Пёнгван угадывает в его словах неподдельный интерес. – Готов на пушку обменять и сверху еще добра отсыпать.       – Папа Ян, – не обращая внимания на руку на своем плече, второй мужчина наклоняется к его уху, – скорее всего, это был он.       Улыбка тут же пропадает. Кольцо вокруг них становится уже и плотнее. Пёнгван пропускает момент, когда его отрывают от Сэюна – пришедшийся по виску удар выводит его из реальности на (не)добрых десять секунд.       Тяжело дышащий Сэюн, осевший в руках каких-то верзил – первое, что он видит, когда туман перед глазами отступает. Удар коленом в живот, ногой по почкам. Чей-то кулак оставляет под почти зажившей ссадиной на скуле еще одну, новую. Вау только дышит тяжело и хрипит от боли. Не кричит, не сопротивляется.       – Один вопрос, – наклоняется к нему Мино, – за сколько копам продался?       – Это не он! – вопит Пёнгван так, что горло дерет. – Не он!..       Закончить ему не дают. Чья-то рука отвешивает тяжелую пощечину, а затем в живот прилетает – точно так же, как и Вау до этого. Ему кажется, что органы внутри превращаются в кашу. Вскрик боли прерывают смыкающиеся на подбородке пальцы. Большой и указательный. Его так Сэюн трогал.       Но эти пальцы – не его. Эти пальцы – грубые, грязные, старые – бесцеремонно сжимают челюсть, дергают вверх зареванное лицо Пёнгвана, вертят его, словно вещь, игрушку какую-то.       – Неплохой, – выносит вердикт Папа Ян, – на таких спрос всегда есть. Сколько тебе, четырнадцать?       Пёнгван протестующе хлюпает носом и пытается цапнуть зубами его палец, но тут же получает еще. Дыхание перебивает. Он ловит ртом воздух, игнорируя подколки Яна. За спиной «папаши» загибается от пинков и ударов Сэюн, хрипит тяжело, валяясь лицом вниз у порога ангара. От ударов уже не пытается закрываться. Сквозь свои нескончаемые слезы Пёнгван умудряется разглядеть кровь. Немного, но ему плевать на количество.       Пёнгван орет, ревет и вырывается, но безуспешно – против нескольких взрослых мужчин он бессилен. Бессилен даже Вау. Когда Пёнгвану начинает казаться, что он перестает подавать признаки жизни, до слуха доносится слабое:       – Что хотите… только его не трогайте.       Папа Ян вновь усмехается – сально, недобро. Настолько мерзко, что даже Мино рядом с ним хмурит брови и, развернувшись, отходит куда-то в сторону.       То ли от страха, то ли от ноющей боли во всем теле Пёнгвана вдруг осеняет. В голове возникает неожиданно очевидная мысль, и он тут же ее озвучивает:       – Это не мог быть Сэюн!       Никто не реагирует: верзилы слишком увлечены тем, что пинают перепачканного в пыли и крови Вау ногами, Ян безразлично смотрит в телефон. Только Мино, кажется, слегка ведет плечами и тенью возвращается на прежнее место.       – Мы в розыске! – продолжает Пёнгван, пытаясь восстановить дыхание. – Копы нас ищут!       Козырек «папашиной» кепки приподнимается. Ян жестом приказывает подчиненным остановиться, и они повинуются. Напоследок, один из них брезгливо цепляет носком ботинка подбородок Сэюна и тут же получает на него плевок кровавой слюной, на что отвечает последним пинком под дых – злее и сильнее предыдущих.       Пёнгвана вновь охватывает ярость на пару с паникой, но слова от этого выстраиваются только легче:       – Нас бы не искали, – хриплое сипение вместо нормального голоса, – если бы Сэюн правда на них работал.       – Звучит логично, – после непродолжительной паузы отвечает Мино. – Блять!..       На его лице отражается осознание; радио бормочет невдалеке выпуск новостей, выражая ему свое согласие. Мино называет несколько имен – Пёнгван выдыхает, когда не находит среди них Чана и Хиджуна – и коротко бросает рабочим:       – Этих проверьте в первую очередь.       Хватка на руках Пёнгвана исчезает, и он, чуть не свалившись на землю, кидается к Сэюну. Затекшие запястья ноют, внутри все горит при вдохах, но это его не заботит. Он осторожно переворачивает Вау с живота на спину, вытирает рукавом своей рубашки багрово-серую мешанину с его лица и облегченно выдыхает – дышит.       Вау такой тяжелый. Тяжелее трупа насильника. Пёнгван почти пополам сгибается, когда он повисает на его плече, но собирает последние силы и медленно, но верно тащит его к воротам. Чем быстрее они уедут, тем лучше.       – Погоди! – слышит он за спиной, когда они почти добираются до выхода. – Возьми.       Мино протягивает небольшой сверток – Сэюну, не ему – и, подхватывая его под второе плечо, добавляет:       – Извини. Ты был самым очевидным вариантом.       Сэюн молчит – экономит силы. Пёнгван молчит тоже – ему не нужны оправдания. Они живы, и уже это лучше любых извинений.       – И за мальчишку прости.       Истощенный физически и морально Пёнгван даже не возмущается. Мино, наконец, затыкается и молча помогает им дойти до машины. Уходит, не прощаясь, быстро и уверенно. Словно ничего не произошло. Для него, наверное, так и есть.       Пёнгван сомневается, сможет ли Сэюн вести, но оставаться здесь равно самоубийству, и, кое-как отъехав от чертовой фермы на несколько километров, они останавливаются в каких-то кустах у проселочной дороги. Пёнгван выдыхает – опасность миновала? – и, неудобно переваливаясь через подлокотник, прислоняется головой к плечу Вау и берет его за руку. Хочется прижаться всем телом, обнять крепко-крепко, но один его вид дает понять – нельзя.       У него все тело в синяках, новая футболка запачкалась и порвалась, на губах запеклась кровь, и это выглядит почти соблазнительно, не знай Пёнгван, откуда она там взялась. В сердце словно сжимается что-то, когда Сэюн делает очередной вдох – глубокий, неправильно-свистящий, – и Пёнгвана накрывает. Накрывает осознанием: дороги назад нет. Даже по встречной не прорваться. Ее заблокировало где-то там, в темном душном коридоре притона, телом потного незнакомца и осколками пивной бутылки.       Пёнгван сжимает ладонь Вау еще сильнее, утыкается в кожанку носом и пытается успокоиться, но безуспешно. Ему страшно. Даже не за себя. За Сэюна, избитого и разыскиваемого из-за него. За Чана, который, наверное, с ума сходит из-за его пропажи и в одиночку лезет в еще большие неприятности. В конце концов, за мать, которую копы в покое не оставят, хоть она ничего и не знает. Пыльная куртка Сэюна намокает немного; у Пёнгвана лицо в грязи пачкается, но он не замечает. Вау притягивает его к себе поближе, охает негромко, когда он переползает к нему на колени, и осторожно опускает руку на спину, согревая и мягко поглаживая. Одними губами шепчет что-то на ухо, переплетает пальцы с его. Помогает не очень – Пёнгвану только становится страшнее.       Он лучше сам умрет, чем его потеряет.       Сэюн не торопится его отпускать – продолжает повторять одно и то же разными словами, тяжело вздыхая от усталости и боли в избитом теле. Пёнгвану слов не нужно, достаточно лишь его присутствия рядом. Его всхлипы продолжаются еще долго, пока наконец не сменяются тихим сопением в кожаную куртку. Сквозь сон он чувствует легкое касание шершавых губ к щеке и хриплый шепот:       – Мы справимся.