По встречной

      Донхун сверлит взглядом экран потрепанного старенького ноутбука. Скриншот гугл-карт на нем исчерчен красными крестиками и линиями. Первые – точки, на которых светились его проклятые подопечные, вторые – их предполагаемые перемещения. Отдельно, жирным восклицательным знаком черного цвета выделено еще одно место. Место обнаружения помятой тачки и трупа в ней.       Хун делает глоток пива из полупустой бутылки и чертыхается себе под нос – в перемещениях преступников нет ни грамма логики. Они словно специально нарезают круги по одним и тем же провинциям, находя новые приключения на свои задницы и заставляя его брать работу на дом. И, что самое главное – каким-то образом умудряются объезжать патрули на свежеугнанном авто.       Настроение у него чуть более, чем отвратительное: дело не самое сложное, но фигуранты, сука, неуловимые какие-то, так еще и отчет последний пропал. Он ведь точно куда-то сюда его клал, прямо на стол! Стоило только на эту шалаву малолетнюю отвлечься…       Скомканные мысли прерывает навязчивый вибро-гудок телефона. Фото. Кто бы сомневался. Он что, телепат какой-то?       «Целиком поместится?» – комментирует Чан свое селфи. Призывно распахнутый рот, язык высунут на всю длину. Не успевает Донхун ответить, как ему прилетает пара новых снимков. Явно не первой свежести – малолетний говнюк валяется на кровати, размахивая ногами в знакомых чулках и незнакомых туфлях, и отклячивает костлявый зад. Неподалеку валяется серый свитер Джунхи, а в углу кадра виднеется его «случайное» голое плечо и кусок безмозглой головы, отчаянно сжатой в побелевших пальцах.       «Как думаешь, может фотки на сайтах толкать?»       «Ну и какого хуя твоя сладкая задница все еще не тут?» – игнорируя его подколы, набирает Хун.       «Тут ;)», – моментально приходит ответ.       С новым фото: Ючан лапает себя за вышеупомянутую задницу на фоне лифта в его, Хуна, доме.       Донхун даже не удосуживается собрать наваленные на столе документы – идет открывать Чану дверь, пока тот весь этаж на уши не поднял.       – Привет, – успевает сказать Хун прямо перед тем, как Чан вешается ему на шею.       От мальчишки ощутимо несет дорогущим ликером и ароматизированными сигаретами. Донхуну хочется придушить поганца – мало того, что приходит под вечер, мешая работе, так еще и пьяным. Небось уже успел отдаться какому-нибудь папику... нет, только не это. Восприятие Чана как только своей (ах, да, еще джуновой) шлюхи так больно задевает его тонкую натуру, что мысли о том, что его может трахать кто-то еще, ощущаются как личное оскорбление. Поэтому он кладет руки на его зад и затаскивает в квартиру, забывая захлопнуть дверь.       По пути в спальню Чан стягивает с него футболку и заплетающимися пальцами пытается расстегнуть пуговицы на своей рубашке. Непривычно приталенной, непривычно белой. Не-Чановской совсем.       – Ты со школы? – доходит до Хуна.       – Я домой заходил, – удивительно чисто отвечает ему Ючан, – а там так пусто...       – И ты накидался родительским бухлом и приперся ко мне.       Чану явно не хочется слушать его занудство – протяжным поцелуем он заставляет Хуна замолчать и неспешно тащит его в спальню, задевая стены и дверные косяки. На кровать они не ложатся, а падают; Донхун оказывается снизу и буквально тонет в море из скомканных одеял. Над его головой пролетают школьные брючки Чана, а спустя мгновение новый сладковато-хмельной поцелуй уносит его куда-то… а похуй, куда, главное, что вместе с этим малолетним ублюдком.       Чан, в одной только распахнутой рубашке, усаживается на его колени и скользит пальцами вверх по ноге. Техничным движением расстегивает ремень и стягивает с него джинсы. Гладит бедро, подбирается совсем близко к паху, но в последний момент останавливается и, по-кошачьи улыбаясь, коротко чмокает его где-то под пупком. Хуну хочется выругаться, но он не успевает – язык поганца спускается ниже, и вся заковыристая брань вылетает из головы, оставляя лишь емкое «блять».       У Чана нежные, горячие губы, осторожные пальцы и явный вагон опыта за спиной. Донхун пытается рассмотреть его – момент кажется каким-то интимным, его хочется сохранить в памяти, – но видит он только макушку Чана и синее постельное белье в цветочек. Мамой подаренное.       Глаза закрываются сами собой; лишние мысли испаряются из головы, и Хун проваливается глубже в море-кровать. Он цепляется пальцами за волосы Чана, пытаясь не потонуть с головой, но получается с трудом – мальчишка замедляет темп и плотнее сжимает губы, словно издеваясь и растягивая время.       В сознании Хуна всплывает вчерашнее фото: еще прошлым вечером Джун отсасывал Чану, а сегодня совсем наоборот – Чан с удивительным упоением сосет ему самому. Ощущение превосходства только прибавляет удовольствия – Донхун едва-едва держится.       – Хун? – всплывает очень знакомый голос где-то совсем недалеко. – Чего у тебя дверь нараспашку?       Голос становится последней каплей.       В последний момент Донхун узнает в нем Джуна, и в голове почти проносится мысль: «А можно сообразить на...», – но исчезает, так и не завершившись.       Его выбрасывает на берег.       – Что за хуйня у вас тут творится?       Перед его глазами Чан довольно облизывает перепачканные губы.

***

      Пока Джун придумывает оправдания для госпожи Кан, рука Чана неопределенно блуждает где-то в районе его бедер. Джунхи закусывает губу – увиденное часом ранее отказывается испаряться из головы.       Мысли почему-то забивают старые воспоминания: им с Хуном примерно по пятнадцать, они идут домой после школы под общим зонтом. Джун на первом курсе полицейской академии. Они с Хуном снимают однушку на двоих.       Джуну почти двадцать. До него наконец-то доходит то, что должно было дойти еще несколько лет назад.       У Хуна губы шершавые. Покусанные, пахнущие дешевыми сигаретами. Горячие.       Джун почти счастлив.       Реальность пробирается в его память мягкими мальчишечьими пальцами на щеке и колене. Джунхи открывает глаза и видит перед собой Чана. Он, сученыш, как две капли воды похож на Донхуна в том же возрасте.       Только губы у него нежные. И горькие.       Чан будто не хочет его отпускать – целует долго-долго, за плечо цепляется, скулу поглаживает. Каждое движение – как откровение; осторожное, медленное, без обычного блядского напора. Краем глаза Джунхи ловит взгляд водителя в зеркале заднего вида и пытается отстраниться, но Чан ему не дает – мнет пальто в пальцах и стонет чуть слышно.       Джуну плевать, что его сейчас посчитают старым извращенцем – он повинуется и мягко оттесняет Чана, пряча их за спинкой переднего сидения. Они почти лежат; Чан продолжает гладить его лицо, спускается на шею и путается пальцами в вязаном свитере. Джунхи словно пьянеет от его губ – они похожи на дорогой шоколадный ликер, который он однажды попробовал у кого-то на вписке.       Такси останавливается.       Он наконец-то отрывается от скулящего Чана и, быстро расплатившись, тащит его домой.       Пак Джунхи – правильный взрослый. Он ведет Чана домой, чуть придерживая его за плечо, забирает у него из рук рюкзак (почему-то тяжелый). Читает сообщение от госпожи Кан: «Нас сегодня не будет, пожалуйста, останьтесь на ночь и приглядите за Ючаном. Прибавка к жалованию, естественно, полагается.»       Вздыхает.       – Останься сегодня, – словно читая мысли, тихо просит его Чан перед тем, как уйти в ванную.       Джун ему не отвечает.       Холодильник Канов забит всякой нездоровой дичью. Джунхи лениво опускает плечи – кажется, придется что-то готовить, – но когда достает продукты, даже радуется немного. Готовка успокаивает нервы; аромат жарящегося мяса приводит его в чувство, пробуждает аппетит и выводит его из напряженного состояния правильного взрослого.       На запах ужина выползает Чан. Шлепает мокрыми после душа ногами по паркету, одной рукой вытирает волосы. На нем серая футболка с каким-то глупым принтом. Джун помнит такую же у Донхуна.       Он ставит на стол тарелку, наливает в бокал яблочный сок из холодильника. Чан, внимательно наблюдая за его действиями, приподнимает уголок губ и лезет в один из подвесных шкафчиков. Шарится рукой по верхней полке, выуживает аккуратную белую пачку с розовым рисунком и зажигалку.       Чан не идет за стол – усаживается на высокий стул за барной стойкой на другом конце комнаты. Достает одну тонкую сигаретку, закуривает. По кухне расплывается сладко-малиновый дым. Он выпускает в воздух ещё одну струйку пахучего дурмана и поясняет коротко:       – Мамкины. Она уже забыла про них, вообще не замечает, что я беру.       Джунхи сдается – подходит, перехватывает сигарету из его длинных тонких пальцев. Качает головой и укоризненно произносит:       – Рано тебе еще.       Чан выдает хриплый почти безразличный смешок и падает лицом ему в грудь. Утыкается носом в свитер, жадно втягивает носом запах.       – Сам же куришь, – расслабленно улыбаясь, делает вывод он и возвращается на место.       Джун затягивается в подтверждение и бесстыдно тушит о столешницу сигарету. Тонкую, сладкую. Бабскую.       – Чего ты боишься? – спрашивает Чан почти шепотом.       Он смотрит ему в глаза. Открывается, душой отдается. Закидывает руки ему на шею, щекочет пальцами, залезая под ворот свитера. Джун выпускает дым ему в лицо; Чан послушно вдыхает и легко его целует.       – Попробуй не думать так много хоть иногда, – шепчет он Джуну в ухо.       Его ладонь невесомо скользит от шеи вверх по щеке, добирается до лба. Чан пропускает волосы Джунхи сквозь пальцы, цепляется за них где-то на затылке и тянет его голову назад. Осторожно касается губами ключиц и, наконец, произносит:       – Мне вот совсем не страшно.       Его тихий голос эхом разносится по пустой джуновой голове. «Совсем не страшно».       Ючан обвивает ногами его бедра.       Не страшно.       Джун целует его сам. Крепко хватает за талию и тащит на здоровый диван в гостиной. Укладывает бережно, словно маленького ребенка; ладонь скользит по ребрам. Кожа у Чана все еще слегка влажная, волосы – мокрые. Джунхи снимает с себя свитер, кидает куда-то в сторону. Лезет пальцами под резинку его трусов и медленно стягивает их. Серую футболку с глупым принтом (маленькая дырочка где-то около пупка, как на донхуновой) намеренно не трогает.       Ему не страшно смотреть Чану в глаза, потому что он в них ничего не видит.       Джун целует его шею и ключицы прямо поверх все еще не прошедших следов от засосов. Проводит контуры языком, кусает несильно; Чан болезненно постанывает и ежится. Джунхи все равно – вместо его кожи он чувствует чужие губы.       Вместо Ючана он видит величайшую ошибку в своей жизни.       Стоны Чана больше похожи на всхлипы. Он не пытается перехватить инициативу, как обычно, только лежит покорно, открываясь в ответ на каждое касание, словно душу наизнанку выворачивая. Джунхи не торопится – медленно изучает его взглядом, разводит его сжатые колени, чуть надавливая, и возвращается обратно к лицу.       Новый поцелуй – мягкий, но уже не нежный. Медленный, мокрый, хозяйский. Джунхи слегка сжимает ладонь на шее Чана; тот мелко дрожит, словно от разряда тока. Отрываясь, Джун касается пальцами его покрасневших губ. Ючан понимает без слов – послушно облизывает их и тянется руками к его ремню. Джунхи перехватывает его запястья и заводит их Чану за голову. Медленно машет головой – «нельзя», – касается губами его груди через футболку, словно успокаивая. Пальцы Джуна мягко трогают внутреннюю сторону бедра Чана и постепенно двигаются выше. Он подается вперед и закусывает губу.       Он нервный и узкий – совсем не похож на ту шлюху, какую обычно из себя строит.       Чан стонет-скулит, словно щенок потерявшийся, пока Джунхи терпеливо растягивает его пальцами, и тихо-тихо просит его – то остановиться, то скорее продолжать. А Джуну самому уже держаться сложно, но он усмехается и пытается успокоиться хоть немного. Он не хочет как в прошлый раз, ему нужно попробовать его всего, видеть как он стонет, как бьется в его руках, будто бабочка в паутине.       Он нужен ему целиком – Джун почти уверен, что другой такой возможности у него не будет.       Внутри него тесно, он подмахивает отчаянно, цепляется пальцами за спину и плечи Джуна, царапает их и непривычно извиняется обрывистым полушепотом. У Джунхи в голове клинит что-то. Он сжимает его бедра руками и сбавляет темп, словно издеваясь, растягивая момент – и без того длинный – еще сильнее.       Чан выглядит так, словно вот-вот кончит. Джун останавливается, вырывая из него громкий стон, хватает мальчишку за талию и сажает к себе на колени. Чан стыдливо отводит взгляд, но сдается – пронзительно смотрит прямо на Джунхи и тянется за поцелуем. Он движется сам; руки сомкнуты в замок у Джуна за шеей. Кожа к ткани – футболка Чана влажная от воды, на коже Джуна – капли пота.       Он кладет руки Ючану на бедра и осторожно направляет его движения, вновь возвращаясь к багровым следам на его теле. Они прямо перед Джунхи, как на ладони – стали ярче, заметнее. Кричат о том, что этого тела касался другой. Джун проходится по ним губами в очередной раз и оставляет рядом свою метку, прямо на плече.       Чан обрывисто выстанывает ему в ухо «Джунхи», ускоряет темп и вцепляется пальцами в плечи. Целует напористо, из-за толчков соскальзывая губами то на подбородок, то куда-то на скулу. Джун забивает на то, что на живот ему попадает горячее-липкое, и, двигая бедрами еще несколько раз, кончает сам, тихо рыча Чану в шею. Легко целует туда же в завершение и молча идет за салфетками.       К его возвращению Ючан успевает заснуть. Джунхи заботливо вытирает его, натягивает обратно брошенные на диване трусы и относит мальчишку в его комнату. Он ощущается совсем ребенком – легкий, мирно сопящий едва слышно. Джун осторожно, стараясь не разбудить, укладывает его на кровать, накрывает цветастым пледом и, невесомо коснувшись губами виска, уходит спать обратно на оскверненный диван.       Утро встречает его теплом и неожиданным уютом. Еще не проснувшийся до конца Джунхи натягивает одеяло до подбородка и сгребает в охапку Чана, клубочком свернувшегося под боком.       Стоп.       Джун наконец разлепляет глаза. Медленно переводит взгляд ниже. Ниже…       Действительно, Чан. А еще – мягкий цветастый шерстяной плед.       На губах невольно расползается улыбка. Аккуратно, чтобы не разбудить, Джун перелезает через похожего на котенка Ючана и бежит в душ. Быстро купается (вряд ли господин Кан обрадуется тому, что он потратил его гель для душа, но Джуну не кажется, что это раскроется), без удовольствия натягивает несвежие шмотки. Потом отправляется на кухню – превращать вчерашний холодный ужин в сегодняшний горячий завтрак.       Ючан «волшебства», кажется, и не замечает – уплетает мясо за обе щеки, запивая соком, и параллельно увлеченно ковыряется в своем айфоне. Спустя несколько минут старый «кирпич» Джунхи коротко вибрирует, оповещая хозяина о новом сообщении.       «Кан Ючан: фотография».       – Опять хоум-видео? – приподнимая бровь, интересуется у него Джун.       Чан в ответ картинно отодвигает тарелку в сторону, складывает руки на груди и надувает щеки. У Джунхи же щеки начинают ощутимо гореть; он резко отворачивается, закрывая лицо ладонью. Черт возьми, этот ребенок заставляет его улыбаться второй раз за утро!       – Он еще и издевается! И ржет, вы посмотрите! Да вы меня который день по очереди ебете, еще и без смазки! Я даже потратился, – тон его голоса становится выше, – а им плевать!       – Извини, – наконец, выдавливает смущенный Джунхи, прочищая горло, и берет телефон со стола.       На фотографии – трое парнишек примерно того же возраста, что и Чан.       – Тебе нужен этот! – зачем-то подрывается Чан со своего места и тычет пальцем в блондина, висящего на спине другого пацана. – В общем, это Пёнгван. Фотка старая, он сейчас рыжий, я уже говорил.       – Маловато входных данных, – бормочет Джун себе под нос. – А эти кто?       – Его одноклассники, – уверенно отвечает Чан. – Это Донюн, они почти не общались, и он… – неловкая секундная запинка, – в общем, он нам помочь не сможет… – он возвращает самообладание и продолжает, как ни в чем ни бывало, – а это Хиджун. Они, типа, лучшие друзья, с детства еще.       Едва договорив, Чан убегает в свою комнату и возвращается уже с рюкзаком. Тот выглядит так, словно вот-вот лопнет – набит под завязку, удивительно, как вообще застегнулся. Повоевав с молнией несколько секунд, Чан вываливает таинственное содержимое рюкзака прямо на кухонный стол. Благо, что не в тарелку.       В ворохе непонятных вещей Джун после недолгого изучения различает джинсы, кожаную куртку и какую-то футболку. Даже кроссовки находятся. Венчает же пирамиду розовый тюбик вышеупомянутой смазки. Малиновой.       – Одевайся, – приказным тоном выдает Чан, допивая сок, и вновь удаляется в свою комнату.       Джунхи наконец-то позволяет себе нормально осмотреть скромную горку шмоток и сразу приходит к выводу, откуда Ючан их достал. Колеблется недолго, но все-таки переодевается. Непривычно. Стиль совсем не его, более дерзкий, что ли: джинсы дырявые и в обтяжку, в футболке почти некомфортно. От кожанки чуть ощутимо пахнет донхуновым парфюмом. Джун распихивает свое нехитрое добро – телефон, ключи от квартиры, бумажник и любимую фальшивую корочку – по карманам, складывает собственную одежду в аккуратную стопку и относит в спальню Ючана.       – Сюда кинь, – машет уже готовый Чан куда-то в сторону комода, – на обратном пути захватишь.       Они не берут такси – Чан говорит, что привлекут лишнее внимание. Спускаются в метро и трясутся в поезде приличное время. На выходе Джунхи ловит краем глаза отражение в стеклянной двери и успевает подумать, что смотрятся они неплохо. Даже сочетаются, в кои-то веки.       Чан ведет его узкими улочками района уровнем ниже среднего, бормоча адрес себе под нос. Джун успевает выучить его наизусть и тем сильнее удивляется, когда у места назначения он набирает на домофоне номер соседней квартиры.       – Привет, это Чан, – не давая хозяину квартиры сказать и слова, выпаливает он, – я к Хиджуну, с другом!       Голос на том конце отвечает неразборчиво («динамик сломан», – поясняет Ючан) и впускает их в подъезд.       Входная дверь открывается перед ними с тихим скрипом. Джун смотрит на человека по ту сторону проема и почти думает, что тут какая-то ошибка – ровесник Чана на добрых несколько сантиметров выше него самого. Изучает лицо повнимательнее на всякий случай, вспоминает фото – да нет, вроде тот самый Хиджун. Разве что без очков.       – Заходите быстрее, – жестом зовет он их внутрь и, быстро осматривая лестничную площадку, запирает дверь.       Квартирка маленькая и скромная. Однокомнатная: гостиная и спальня в одном лице, с кухни аппетитно тянет какой-то выпечкой.       – Твои друзья уже поднялись? – доносится оттуда мужской голос.       Джуну невольно хочется улыбнуться – он его обладателя и увидеть не успел, а уже чувствует хорошего человека.       – Так чего вам? – наконец интересуется Хиджун, когда они размещаются на диване и низеньких табуретах вокруг журнального столика.       Рядом с ним – «хороший человек» Инсон. Широкоплечий шкаф еще выше ростом, у которого «так вовремя подошли рыбные пироги». Джунхи расслабляется – атмосфера у этих ребят стоит более чем уютная.       – Мы хотели поговорить про Гвана, – произносит Чан.       В воздухе повисает неловкая тишина. На лице Хиджуна – дилемма. На колене – ободряющая рука Инсона. Он долго мнется, кидает на соседа неоднозначные взгляды, несколько раз приоткрывает рот, словно готовится что-то сказать, но в итоге только тяжело вздыхает и опускает глаза.       – Что ты знаешь? – нарушает молчание Джунхи.       Хиджун смотрит на него тяжелым взглядом пару секунд – рука Инсона на колене нервно сжимается – и медленно произносит:       – Только то, что он теперь счастлив.       Джун не понимает смысла его слов. Лишь выпячивает глаза от удивления и замечает – Ючан поражен не меньше.       – В смысле? – Чан вскакивает с места, едва не пролив чай. – Что это, блять, значит?       – Успокойся, – осаживает его Джунхи и вновь обращается к Хиджуну, – почему ты так считаешь?       Тот кидает умоляющий взгляд на Инсона и замирает. Берет его за руку и все-таки отвечает решительно:       – Я обещал сохранить это в тайне.       – Ты понимаешь, что этим ставишь его под угрозу? – вновь включая режим «правильного взрослого» говорит Джун. – Он черт знает где, наедине с преступником – если тот уже убил двоих, то кто знает, что было до, и кем станет его следующая жертва?       Решительность начинает медленно пропадать с лица Хиджуна. Джунхи пытается унять бьющееся в груди ликование – кажется, вот-вот расколется – и продолжает:       – Пёнгван в опасности. За ними идет полиция. Даже если он ничего не сделал (а я уверен, что он не причастен к убийствам), пойдет как соучастник.       – Я у Хуна видел, – подхватывает его напряженную манеру Ючан и тут же встревает, – документы по следствию. Он записи с камер отсматривает! Полиция знает, где они были. Их догонят, уже скоро!       «Пиздец, – отвлекается на него Джунхи, но замешательства старается не выдавать, – вот это инфа! Почему он молчал?»       В душе драной кошкой начинает скрестись подозрение, но сосредоточиться и обдумать мысль он не успевает.       – Он мне звонил, – сдается Хиджун, – с автомата у какого-то мотеля. Много херни нес – что влюбился, что смысл жизни нашел. Меня даже слушать не пытался. Сказал, – он делает долгую паузу и продолжает чуть дрожащим голосом, – что больше сюда не вернется. Добавил, что будет скучать только по нам с тобой и попросил передать это, если их вдруг поймают.       «Вдруг поймают», – эхом отзывается у Джунхи в голове. Он прокручивает дерзкие, по-детски глупые и наивные слова Пёнгвана в голове до тех пор, пока не добирается до своей квартиры. Там и понимает, что свои вещи у Чана забрать забыл. Немного подумав, Джун все-таки набирает ему сообщение: «Напиши как доберешься, а то мать твоя прибьет». Затем опустошает банку дешевого пива из холодильника и заваливается спать на старый диван в обнимку с хуновой курткой.       Хун же его и будит примерно под утро – обрывает телефон так, как никогда раньше. За прошедшие сутки Джунхи устал как собака и дико хочет спать; сначала он игнорирует звонки, затем начинает сбрасывать. Донхун в отместку закидывает его тонной сообщений. Рука Джуна тянется уже к кнопке выключения, как вдруг на экране высвечивается:       «Возьми трубку, ублюдок! Где, блять, Чан?!»       И снова звонок.       Джун, помявшись недолго, снимает трубку.       – Где этот говнюк шляется?! – орет на него Хун.       Он в бешенстве – прекрасно слышно. Захлебывается словами, проглатывает звуки. Он никогда так себя не вел. Даже в тот день. Джун не понимает из-за чего, но Донхун не просто зол. Донхуну страшно.       Вместо ответа Джунхи открывает диалог с Чаном и смотрит на отправленное вечером сообщение.       Не прочитано.