Короткое замыкание

Цузуки открыл глаза. Мир медленно вращался и покачивался. В голове было абсолютно пусто, как будто он потерял память. Впрочем, это было бы слишком милосердно. Боль и воспоминания обрушились удушливой волной. Цузуки схватился за голову, желая, чтобы это прекратилось. — Больно… — простонал он. Казалось, беленый потолок с облупленной известкой вот-вот упадет и раздавит его. Цузуки схватился за что-то похожее на металлическую раму. Кровать? — Конечно больно, — знакомый насмешливо-холодный голос прозвучал совсем близко. — Тебя кто-то оглушил. И сил не пожалел. — Что? На миг Цузуки забыл о всепоглощающей боли и своем бедственном положении. — Мураки! Он подпрыгнул на кровати, увидев сидящего на ее краю человека. Мураки был совершенно невозмутим. Как будто так и надо. Он разглядывал Цузуки с улыбкой, чуть склонив голову набок. — Какого черта ты здесь делаешь? Где Джессика? — Где — здесь? — Здесь. В Сайлент Хилл. Куда ты дел Джессику, отвечай немедленно! — Я бы на твоем месте так не прыгал. — Что ты несешь? Какого черта здесь происходит?! Джессика! Мураки привстал и надавил на плечи Цузуки, пытаясь уложить его обратно. — Успокойся. Здесь нет никакой Джессики. — Есть. — Цузуки вцепился ему в руку с такой силой, что только одежда спасла Мураки от синяков. — Мы пришли с ней в больницу. Спасались от монстров. Это психушка? Мураки с наигранной озабоченностью опустил прохладную руку на лоб Цузуки. Жест получился немного театральным. — Сильно ударился, наверное. Кроме нас двоих здесь никого нет. Цузуки с раздражением отпихнул руку Мураки от своего лица и предпринял новую попытку приподняться на локтях. — Ты все врешь. Ты убил ее, да? — Галлюцинацию невозможно убить, Цузуки-сан, — улыбнулся Мураки. Он подошел к столику, взял графин с водой, налил немного в стакан и протянул Цузуки: — Выпей. Цузуки сделал несколько жадных глотков и сел на кровати. — Смотрю, ты все такой же беспокойный… Доктор усмехнулся. — Где мы? — Цузуки проигнорировал его фразу и огляделся. Комната походила на больничную палату. — Это Бру-кхэ-вэн? — он попытался воспроизвести слово, которым Джессика называла больницу в Сайлент Хилл. — Это ад, Цузуки-сан, — весело ответил Мураки, с интересом наблюдая за реакцией на свои слова. — Впрочем, если ты говоришь о конкретно этом месте, то его принято называть госпиталем Алчемилла, он на северо-востоке этого, с позволения сказать, города. А Брукхэвэн — в заброшенной южной части. — Но Джессика… — Успокойся. Не было никакой Джессики. Я нашел тебя лежащим без сознания посреди улицы и принес сюда. — А монстры? Мураки улыбнулся. И Цузуки не понравилась эта улыбка. — Кто из нас не монстр? Они такие же, как мы. — Быть этого не может, — проворчал Цузуки и поставил стакан на стол с глухим стуком. — Ты видел, на что они похожи? — Ты уверен, что твоя истинная сущность выглядит лучше? Цузуки показалось, что он уже слышал эти слова. Да. Точно. Конечно, он их слышал — от Джессики. Тогда они неожиданно стали понимать друг друга. Наверное, сирена все-таки провыла, а они проспали этот момент… Впрочем, какая разница? Может быть, Джессика действительно существовала только в его воображении. Или, возможно, то, что он видел в данный момент — Мураки, больничная палата и госпиталь Алчемилла, — и есть его фантазия, а в действительности он сейчас валяется, истекая кровью, на полу психушки со странным названием Брукхэвэн? Цузуки понял, что еще немного — и он в самом деле сойдет с ума. Реальность и воображение перемешались настолько, что стали практически неразличимы. Мураки, в конце концов, умер. Цузуки сам убил его. Убил. Он хотел бы не помнить, как давний враг материализовался перед ним буквально за мгновение до того, как Цузуки провалился в безумный мир монстров, мертвецов и первозданной тьмы. Сомнение, страх, осознание, снова сомнение… Мураки молчал, но взгляд не отводил. — Но я… — наконец выдавил Цузуки. — Я же убил тебя. Во рту пересохло, а вода в стакане как назло кончилась. — Верно. Убил. Я же сказал тебе, Цузуки-сан. Это ад. — Не может быть… Но тогда почему мы не стали такими, как они? Эти чудовища. — Ну ты же не видел себя их глазами, — Мураки хмыкнул, достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Раздался сухой щелчок и по комнате пополз табачный дым. После долгой паузы Мураки, наконец, заговорил: — Может быть, для них мы тоже похожи на монстров. — Он придвинул стул, оказавшись чуть ближе, и наклонился, понизив голос почти до шепота: — Я расскажу тебе, Цузуки-сан, кое-что об аде, в котором я благодаря тебе провел достаточно времени. Он стряхивал пепел на грязный пол. Боги, в этом городе не осталось ничего чистого. Впрочем, если это ад, то вряд ли тут набирают на работу уборщиц. — Я просто хотел немного напугать тебя. По поводу монстров. Разумеется, не все они на самом деле люди. Возможно, человеческими существами из них являются только единицы — я не могу сказать наверняка. Никто не может. Даже безумец, который этот ад создал. У них есть куда более интересная особенность, Цузуки-сан: они реальны лишь для того, кто их видит. И все причудливые формы, в которых ты их наблюдаешь — это работа твоего подсознания и подсознания других обитателей этого ада. Мураки глубоко затянулся. Прикурил от догорающей сигареты новую. Цузуки коротко закашлялся от табачного дыма и посмотрел на Мураки с нескрываемым ужасом. — Странно, иногда мне казалось, что ты более сообразительный. Это твое воображение, Цузуки-сан. Этот мир впитывает твои бессознательные страхи и лепит из них кровожадных монстров. Другие люди могут их не видеть или видеть совершенно иначе. Понял? Хоть немного? Цузуки беспомощно пожал плечами и сжал голову руками — от такого количества информации она разболелась снова. Мураки вздохнул, осознав, что попытки что-либо объяснить сейчас тщетны. — Оставим это на потом. Со временем ты сам поймешь. — Со временем? — Из ада не возвращаются, Цузуки-сан. Мы заперты здесь на целую вечность. Так что у нас будет время, чтобы все обговорить и обдумать. У Цузуки похолодело внутри от одной этой мысли. Сайлент Хилл. — Сайлент Хилл… — прошептал он. — Такого города нет ни на одной карте Соединенных Штатов. Его вообще нет на Земле. Так что не переживай на счет своего географического положения. Ладно, схожу принесу тебе поесть. Ты, наверное, голоден. Мураки встал. — Поесть? Откуда? В аду разве кормят… — О, скоро мы будем шутить над этим! — Мураки усмехнулся. — Но не сейчас. Не переживай, Цузуки-сан. Я здесь на особом счету. — Но там же монстры, — сказал Цузуки. — Я знаю, как с ними справиться. Он тихо притворил за собой дверь в палату, и Цузуки откинулся на подушку, прикрыв глаза рукой. Это походило на какой-то бред. Мураки был слишком спокоен для самого себя. Слишком спокоен для человека, попавшего в ад. Галлюцинация? Но и для галлюцинации он был слишком реален. Когда доктор вернулся с подносом и какими-то таблетками, Цузуки неожиданно сказал: — Я видел тебя. Там. Перед тем, как попасть сюда. — Где ты меня видел, Цузуки-сан? — Мураки говорил как психиатр с предполагаемым шизофреником. — Во дворце Графа. В Замке Свечей. У Графа пропала маска, мы ее искали… Я заглянул в комнату, где находились свечи, и… увидел тебя. Без рук. Они были оторваны по самые плечи. Я испугался, закричал, а потом… потом открыл глаза уже здесь, в Сайлент Хилл. Он избегал слова «ад». Оно ему не нравилось. — Хм. Интересно. Ты, оказывается, весьма кровожаден, Цузуки-сан. Было бы досадно, если бы мне оторвали руки. — Ты сказал, что это сделал Тода. Мураки неожиданно улыбнулся. — Значит, тебя все-таки мучает чувство вины за то, что ты со мной сделал? Ты сожалеешь даже о тех, кого ненавидишь. Цузуки наконец нашел в себе силы посмотреть Мураки в лицо. Прямо и не отводя взгляд. Впрочем, хватило его ненадолго: он тут же отвернулся. — Молчишь? Ладно, можешь ничего не говорить. Но я тебя знаю слишком хорошо. И ты все-таки поешь. А потом выпей лекарство. Цузуки поднялся, сел на кровати, спустив ноги на пол, и посмотрел на поднос. На нем были не бобы, а какая-то обычная больничная еда, тоже безвкусная. Он поморщился. — Ты заметил, Цузуки-сан? — Мураки развеселился. — Пища в аду хоть и есть, но лишена какого бы то ни было вкуса. Ею невозможно наслаждаться. Здесь вообще нет наслаждений. Впрочем, неудивительно. Это же не рай. Так что даже если тут найдутся твои любимые пирожные, они тоже будут по вкусу напоминать пепел. И тут Цузуки понял, что за странный привкус чувствовал еще вчера. Не гниль и не плесень. Пепел. Город из пепла. Он прогорал изнутри. Он пропитывал собой все. Цузуки полез в карман и нащупал нож, который дала ему Джессика, и карту, снятую со стенда в Брукхэвэне. — Вот! — он аж подскочил. — Это от Джессики, а это я нашел в той психушке! Мураки, впрочем, не разделял его ликования. Он снова улыбнулся: — Ты уверен? Я же говорил, что здесь все зависит от твоего подсознания. Ты видишь то, что хочешь видеть. Цузуки снова посмотрел на свою руку. Вместо плана эвакуации он сжимал в кулаке смятый фантик, а вместо ножа — обычный карандаш. Карандаш. — Я схожу с ума… — со стоном произнес Цузуки. — Я схожу с ума. Ты тоже не можешь быть реален. Цузуки бросил бесполезные вещи на пол и закрыл лицо ладонями. Он был готов разрыдаться. — Ничего, — в голосе Мураки что-то похожее на сочувствие. — Ты скоро привыкнешь. У тебя нет другого выхода. Все мы здесь немного сумасшедшие. * * * Через некоторое время они вышли в коридор со множеством дверей. За одной из них слышались странные шорохи. Цузуки замер и насторожился. Мураки схватил его за локоть и потащил прочь, поясняя на ходу: — Это местный медперсонал. Уверяю, они, в отличие от меня, не слишком обходительны. Цузуки почему-то ему поверил и послушно спустился по лестнице на первый этаж. Больница явно была давно заброшена: обшарпанные стены, пол и некогда белая облицовочная плитка покрылись сажей, грязью и разводами, подозрительно напоминающими кровь. Словно кто-то метался от стены к стене, ища выход из этого ада. Цузуки и не заметил, как быстро прошла головная боль. Была ли она вообще? Мураки рассказывал ему о времени, проведенном в аду, но Цузуки не слушал — мысли путались. Кажется, его ныне покойный враг что-то говорил об истории города. О его появлении. О кровавых культах и ритуалах. О поклонение жестоким богам, требующим все новых жертв. Что город полон призраков. Что он огромная тюрьма для грешников. Что никто не может выбраться отсюда. Никогда. И что в больнице, откуда они только что ушли, когда-то лежала девочка по имени Алесса Гиллеспи, сожженная заживо религиозными фанатиками. Цузуки слушал вполуха, они с Мураки шли по пустой улице, пока последний не остановился у дверей полицейского участка. В ответ на вопросительный взгляд Цузуки Мураки пожал плечами: — Здесь можно раздобыть оружие и патроны. Они пригодятся тебе в борьбе с собственными демонами. Как ни смешно, здешних монстров можно убить обычным человеческим оружием. Если захочешь, разумеется. Он толкнул дверь, и та открылась с протяжным скрипом. Пол был усеян обломками кирпичей, штукатуркой и прочим строительным мусором. На стенах висели фотографии с пометкой «Их разыскивает полиция» (к удивлению Цузуки, он прекрасно понимал надписи без перевода), постеры на тему вреда употребления наркотиков и даже совершенно неуместное здесь изображение Эйфелевой башни. Пока Цузуки изучал обстановку, Мураки методично обыскивал столы. — Вот, — он протянул найденный пистолет и пачку патронов. — Пригодится. Цузуки почувствовал холод металла на ладони и принялся разглядывать ствол — девятимиллиметровую Беретту-81 с магазином на двенадцать патронов. Нестерпимо захотелось всадить первую же пулю в лоб Мураки. Тот как будто угадал мысли Цузуки и рассмеялся: — Цузуки-сан, я и без того мертв. Тебе ли не знать, что мертвых убить нельзя? Пойдем. Он был прав. Цузуки спрятал пистолет и вышел вслед за Мураки на улицу. — Кстати, ты здесь как раз вовремя. Скоро в городе будет ярмарка, уже начинаются приготовления. — Ярмарка в аду? — переспросил Цузуки, не поверив собственным ушам. — О, это большой праздник, ты сам убедишься, если захочешь. Может быть, познакомишься с местными — это их единственное настоящее развлечение. Странно, но Цузуки снова почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд — как тогда, с Джессикой. «Не было никакой Джессики, — сказал он себе. — Мне все привиделось ». Мураки привел его в парк развлечений. — Его как раз украсили, — сообщил он. Цузуки не сразу понял, о чем речь. А потом увидел. По парку были гирляндами развешаны человеческие потроха — настолько свежие, что с них на потрескавшийся асфальт капала кровь. Стоял такой смрад, что Цузуки снова прикрыл лицо рукавом. Мураки заметил его полные ужаса глаза и улыбнулся, словно не чувствовал зловония смерти. Может быть, и правда не чувствовал… Прямо как Джессика. Они шли по пустому парку с навеки замершими аттракционами, порванными игрушками, заляпанными кровью, и проржавевшими ограждениями. У касс, покрытых толстым слоем пепла, до сих пор сохранились вывески с ценами. — Что-то мне перехотелось в этом участвовать. — Ну что ты, — Мураки подошел к одному из лотков, где некогда продавали мороженное. — Посмотри, все уже готово. Цузуки не хотел заглядывать туда. Не хотел, но зачем-то заглянул. Внутри обнаружились замороженные человеческие головы с распахнутыми ртами, словно открытыми в безмолвном крике. Он шарахнулся назад. — Что за… — Интересно, что ты там увидел? — спросил Мураки и внимательно посмотрел в лоток. Цузуки, проклиная себя, заглянул в него снова — вдруг показалось? И — действительно, лоток был абсолютно пуст. Он встряхнул головой. — Пойдем отсюда, — мрачно сказал он. — Но скоро открытие, будет полно народа. Веселье гарантировано. Главное представление — четвертование грешников. — Пойдем, — повторил Цузуки и развернулся, решительным шагом направившись к выходу. — Как пожелаешь, — Мураки нагнал его и предложил: — Давай лучше покажу, где я живу. — Ты даже здесь умудрился устроиться? — Я люблю комфорт. Даже в аду. Особенно в аду. Цузуки разглядывал вывески. Здания местного муниципалитета, почты, парикмахерских, множество минимаркетов. Когда-то — он был уверен — в этом городе кипела жизнь. Пока тьма не превратила его в филиал ада. Кое-где фасады зданий были обуглены, словно давным-давно весь город был охвачен огнем. Цузуки мог с легкостью представить, как по улицам не спеша идут люди, по дорогам едут машины, и какая-нибудь девочка в ярком платьице выпрашивает у мамы мороженое. Но город пустовал, его наполняли тишина и чужой страх. Цузуки услышал чье-то копошение на помойке и дернулся в сторону, вспомнив, как попался в Брукхэвэне. Шевелящаяся бесформенная туша поначалу показалась ему бродягой в куче поношенного тряпья. Но Цузуки тут же понял, что ошибся. Огромное массивное тело, обезображенное уродливыми наростами и покрытое язвами, поднялось с земли. Цузуки никогда не думал, что столь тяжелое и неуклюжее существо способно двигаться столь быстро. Он едва успел увернуться от удара. — Стреляй! — услышал Цузуки на краю сознания, выхватил пистолет и несколько раз выстрелил в упор. Монстр замер — и грузно повалился на землю, взметнув в воздух облако пепла. Несколько конвульсивных движений, пугающе похожих на человеческие, — и чудище затихло. Цузуки стоял, не в силах оторвать взгляд от распростертого на земле тела. — Вот и все. Это просто. — Мураки взял Цузуки за руку и потянул прочь. — Они умирают так же легко, как люди. — Что это было? — Рак. Очень серьезное заболевание. Видел, как быстро он двигался, несмотря на свои размеры? Цузуки больше не задавал вопросов. По крайней мере, те полчаса, пока они с Мураки добирались до старой части города. — Я поселился в доме некоего мистера Гордона. Когда-то он был учителем здешней начальной школы. Участь его прискорбна, но не пропадать же хорошему жилью. Если не обращать внимание на кровавое пятно на крыше, то все замечательно. А уж какая тут библиотека — отличный способ скоротать вечность! В доме было прибрано: ни мусора, ни пыли. Видимо, нынешний его хозяин следил за чистотой. Цузуки представил Мураки с половой тряпкой и подавил нервный смешок. — Что-то развеселило тебя, Цузуки-сан? — Не обращай внимания. Мураки хмыкнул и убрел вглубь дома. Цузуки прошел в просторную гостиную. Окна были зашторены, в комнате царил приятный полумрак. Никакого запаха сырости и тлена. Он разглядывал интерьер и прикасался к окружающим предметам, словно очередной раз желая убедиться в реальности происходящего. Кресла, стол, небольшой диван, коврик, журнальный столик… На стене даже висели часы с маятником, но стрелки их неподвижно замерли. Времени больше не существовало. Он заметил телевизор образца эдак восьмидесятых годов — видимо, остался от предыдущих хозяев. Да и вся обстановка больше подходила к тому времени. — Старая рухлядь. Все никак руки не дойдут выкинуть. Хотя он и не мешает особо… Голос Мураки заставил Цузуки вздрогнуть. Доктор зашел в комнату и поставил на низкий столик поднос с двумя чашками и заварочным чайником. — Чай? — Цузуки сам не знал, чему удивился. Как у него еще оставались силы на удивление. — Чай. Проявляю гостеприимство, знаешь ли, — спокойно ответил Мураки и разлил дымящуюся жидкость по чашкам. Указал Цузуки на кресло: — Присаживайся. Тот послушно сел. — Безумное чаепитие в аду, — пробормотал он. — Точнее, чаепитие с безумцем в аду. Мураки улыбнулся и отпил глоток. Цузуки последовал его примеру и вздрогнул — чай действительно был похож на чай, как ни странно. У него был вкус — и вовсе не вкус пепла. Доктор словно угадал его мысли. — Это мой маленький секрет. Я же говорил, что у меня есть определенные привилегии. Цузуки выпил чай почти залпом, обжигая язык и небо и едва замечая это. Приятное тепло разливалось по телу. — Почему монстры не трогают тебя? — спросил он, вертя в руках пустую чашку. Мураки пожал плечами: — Потому что я часть этого мира. И потому что мне больше нечего бояться. Хотя ты немного ошибаешься. Некоторые проблемы с этим, разумеется, есть, но я научился с ними справляться. Скажем, кое-кого просто не нужно трогать, и они тоже тебя не тронут. Правило то же, что и на кладбище: просто не тревожь их. Мертвых. Цузуки подумал, что в этом есть определенная логика. Наверное, он тоже со временем так научится. Хотя слова «со временем» его до сих пор пугали — он не собирался здесь оставаться. Другое дело — есть ли у него выбор? — Еще чаю? — Пожалуй. На манжете рубашки обнаружились пятна уже подсохшей крови, впитавшейся в ткань. Цузуки поскреб их ногтем — бесполезно. Мураки снова вышел, оставив Цузуки наедине с невеселыми мыслями. Подумать только: встретить Мураки в аду! Хотя куда еще мог попасть маньяк-убийца? Но ад, похоже, изменил его, сделал уж очень миролюбивым. Одна неувязка: не так давно Хисока говорил, что Мураки жив. Что проклятие не исчезло. Как это понимать? Возможно, тот яркий свет, что, по словам Хисоки, забрал Мураки из огня, принадлежит этому миру? Он хотел задать этот вопрос самому Мураки, но не успел. Он даже не заметил, как тот оказался рядом и потянул за галстук, вынуждая подняться с кресла. — Ты что делаешь? — Цузуки изумленно уставился на него. И обнаружив, что правый глаз Мураки выглядит вполне здоровым. «Ад излечил и изменил тебя?» Вот что он хотел спросить, но не смог, потому что чужие губы жадно впились в него, не позволяя вымолвить ни слова. Горячо и немного больно. Цузуки схватил Мураки за плечи, пытаясь оттолкнуть, но пальцы предательски дрожали и не слушались. Мураки целовал так, как не целовал никто и никогда, и у поцелуя этого был горький привкус пепла. Смерти. Отчаяния. Ресницы намокли от слез. Прерывистое дыхание вперемешку со стоном. — Мураки… — Цузуки хотел что-то сказать, но горло пересохло. — Не надо… — Ты правда хочешь, чтобы я остановился? — Мураки выдохнул эти слова у самого уха Цузуки. Горячо и страстно. Сердце сжал спазм. Цузуки не знал ответа. Он вообще ничего не знал теперь. — Мы ведь в аду, Цузуки-сан. Какая теперь разница? Что тебя держит? Может быть, это последнее нормальное развлечение здесь. «Какая разница?» В самом деле, какая… Цузуки больше не желал говорить ни слова. Не мог. Не хотел. Не собирался оправдываться. Что-то отвечать. Задавать вопросы. Он просто хотел снова ощутить прикосновение теплых губ. Снова поцелуй. Пепел и кровь. Пепел и боль. Чей это вкус, Мураки или его собственный? С самого дна души поднялся осадок былого страха. Перемазанная сажей и кровью одежда оказалась на спинке кресла. Падая на диван, Цузуки задел рукой чашку, но та не разбилась, а утонула в мягком ворсе ковра. Капли чая разлетелись в стороны. * * * — Это не так страшно, верно? — спросил Мураки как ни в чем не бывало. Он курил и смотрел на остановившиеся часы. На стрелки, которые уже никогда не сдвинутся с места. Цузуки промолчал. Пустота и чувство вины пожирали его изнутри. Мураки ничего не собирался с этим делать. Не собирался успокаивать. Неожиданно даже для себя самого Цузуки задал тот самый вопрос: — Ад изменил тебя? — Нисколько, — ответ последовал незамедлительно. — Просто здесь я кое-что понял. Впрочем, отчасти ты прав: это место меняет каждого. Заставляет относиться к некоторым вещам спокойней. Мураки встал и, собрав свою одежду, вышел. «У меня было время, чтобы отправить тебя в ад. И у меня это даже получилось. Только никогда бы не подумал, что и в аду мы снова встретимся». В доме нашелся не только нормальный чай, но и нормальный душ. Цузуки хотел бы смыть с себя грязь и кровь, вот только очистить от них душу было не так-то просто. Запах пепла, кажется, въелся в кожу. Капли стекали по лицу. Может, вода, а может — слезы отчаяния. Цузуки сам не знал. В течение нескольких дней Мураки рассказывал ему, как вести себя в городе, как не дать себя сожрать и о местах, где можно спрятаться. — Ты когда-нибудь слышал сирену? — спросил у него Цузуки. — И не раз. Хотя раньше она звучала намного чаще. Главное — запереться где-нибудь и не показываться наружу, тогда есть шанс, что монстры обойдут тебя стороной. Как-то раз они с Мураки зашли в особняк Болдуинов — кажется, так звали прежних хозяев, — там была огромная библиотека, намного больше, чем у Мураки. — Из окна этого дома когда-то выпала девочка по имени Эми, дочь Эрнеста Болдуина. Бедняга был вне себя от горя и совершил ритуальное самоубийство. В общем, это вроде старого дома с привидениями, но мне он нравится. Наверное, они провели вместе не один месяц. Цузуки успел привыкнуть к Мураки — по крайней мере, его присутствие рядом больше не пугало, как раньше. Город стал для Цузуки чем-то вроде музея. Большого музея человеческих страданий. Экспонаты можно трогать руками и ломать, потому что они не несут в себе никакой исторической ценности, а только отпечаток чужой боли и страха. Со временем Цузуки более-менее изучил Сайлент Хилл. Конечно, он вряд ли смог бы сориентироваться без карты, однако теперь хотя бы примерно знал, что и где находится. Мураки показал ему практически весь город. — Есть еще кое-что, что ты должен увидеть, Цузуки-сан. Это очень важно. И он отвел Цузуки в историческое общество — пожалуй, единственный настоящий музей в городе-призраке. По стенам здесь были развешаны жутковатые картины, повествующие об истории и религии Сайлент Хилл. Мураки обратил внимание Цузуки на одну из них. «Misty Day, Remains of the Judgement», — гласила подпись. На большом живописном полотне был изображен некий абстрактный палач на фоне подвешенных в железных клетках жертв казни. Голова его была скрыта стальной пирамидой, в руке он сжимал копье. — Когда-то, — сказал Мураки, наблюдая гримасу отвращения на лице Цузуки, — это была униформа городских палачей, осуществлявших ритуальные казни и жестокие «белые и красные банкеты для богов». Они носили робы и красные балахоны на голове, позаимствовав эту традицию у индейцев. Этот образ неразрывно связан с городом, он олицетворяет смерть, страдания и чувство вины. Это темная, деструктивная сторона человеческой души, которая карает грешников за их деяния — реальные или мнимые. Так что будь осторожен, Цузуки-сан, когда выносишь приговор сам себе. И когда выносишь приговор другим — тоже. Особенно здесь, в Сайлент Хилл, где любой кошмар может стать реальностью. Цузуки слушал пояснения вполуха, не в силах отвести взгляд от истерзанных окровавленных тел, казавшихся до ужаса реалистичными, словно их писали с натуры. В другой раз Мураки привел Цузуки в Мидвическую начальную школу. Здесь Цузуки снова заметил странные тени. Такие же он видел в самом начале своего пребывания в Сайлент Хилл. Впрочем, теперь он был почти уверен, что все это лишь галлюцинация. Сон. Их снова встретила тишина. Вдоль потертых стен, облицованных уже знакомой плиткой, тянулись шкафчики старой школьной раздевалки, проржавевшие, с облупившейся краской. Возможно, в некоторых из них до сих пор лежали потрепанные учебники и исписанные детским почерком тетради, теперь уже истлевшие. Цузуки казалось, что по заброшенным пустынным коридорам по-прежнему разносится детский смех. На стенах одного из классов он разглядывал детские рисунки, а на одной из парт заметил нацарапанное слово «ведьма». По всей школе висели постеры, репродукции картин известных художников, географические карты, а также кресты и распятия. В приемной он увидел огромное мрачное полотно: дверь, охраняемая двумя мучениками. — Какой кошмар, — поморщился Цузуки. — Думаешь? — Мураки, конечно, видел картину не в первый раз — у него было время, чтобы изучить городские достопримечательности. — Мне кажется, художника просто вдохновила мрачность этого места. — Это место… этот город не мрачен. Он отвратителен. И картина такая же. Мураки пожал плечами и промолчал. * * * Обычно они успевали где-нибудь укрыться, прежде чем над городом взвывала сирена, — Мураки словно знал расписание, по которому она звучала. Но однажды, когда они шли по пустынной улице, Цузуки вздрогнул от воя, накрывшего город. Пепел стал похож на кровавые струпья. Они ползли по стенам, превращая их в пульсирующее мясо. — Бежим! Бежим! Он крикнул это Мураки сквозь нарастающий гул. Вой усиливался, приближался, и Цузуки казалось, что на город вот-вот обрушатся бомбы или цунами. Он схватил Мураки за руку, но тот не двигался с места — только странно улыбался, будто не замечал, как менялся город. Асфальт под ногами дрожал. Неожиданно, словно из-под земли, рядом выросло огромное человекообразное чудовище с красной пирамидой на голове, в мясницком фартуке, заляпанном кровью. Оно занесло невероятных размеров тесак над Мураки. — Нет! — Цузуки дернулся, но не успел — лезвие рассекло Мураки напополам. Кровь хлынула на асфальт, внутренности полетели в разные стороны. Пирамидоголовое чудище продолжало кромсать тело, превращая Мураки в кровавые ошметки. В человеческий фарш. Вышедший из оцепенения, но все еще слабо верящий в происходящее, Цузуки сорвался с места. Пирамидоголовый погнался за ним, волоча окровавленный тесак. Тот скрежетал по асфальту так мерзко, что сводило зубы, и в этом скрежете Цузуки слышал стоны умирающих людей, молящих о пощаде, вой боли и отчаяния. Во рту был вкус крови и пепла. Цузуки заскочил в первую попавшуюся дверь, дрожащими руками запер замок и… …На экране один за другим мелькали слайды с жутковатыми изображениями мертвых девушек. Не просто мертвых — зверски растерзанных. Поначалу казалось, что человек не мог сделать такое. Человек не способен на подобную жестокость. — Как видите, это первая жертва. Здесь — вторая… третья и четвертая. И так до десятой. Последняя жертва обнаружена вчера у Камогавы. Голос Ватари был неестественно веселым: — Ну как, интересно, мальчики? Цузуки с изумлением обнаружил себя сидящим на совещании. «Так уже было», — подумал он. Было! И в этот момент на экране появилось то самое кровавое месиво, в которое превратился Мураки. Цузуки вздрогнул. И открыл глаза.