Ледяное и Слепое сердце

      Война — страшное зрелище. Нельзя подобрать тех слов, которыми можно было описать всю неприглядность картины, расстилавшейся алым полотном по холмам и склонам. Окровавленные куски плоти, некоторые еще в состоянии содрогаться из-за неуспевших отмереть нервов. Крики, стоны, последние мольбы того, кто больше не встанет и не откроет глаз, не вернется в отчий дом и не возьмет на руки своих детишек, оставшихся безотцовщиной, не поцелует в лоб супругу, повязавшую на голову черный платок вдовы. Не встанет, когда его собратья еще продолжают нести в руке меч, рубить им врага, желая отомстить за погибших товарищей.       — Лучники! Поднять щиты! — голос сорвался на хрип. И такое чувство, будто он и вовсе исчезнет, выкрикнув еще пару слов. Несмотря на это, все повинуются приказу, приказу спасти свою жизнь, защититься от «дождя», который впивается и ранит открытые участки плоти насквозь. Строй следует дальше, внимая следующим командам наездника, маячащего за спиной то в начало, то в конец продвигающихся вперед. Он вовсе не прячется за своими солдатами, он является открытой мишенью для хорошего стрелка, который может нанести ему роковую рану. — Вперед! — Следовало пробираться быстрее, дабы соединить северный фланг с западным, образовав единую линию обороны, не позволив врагу окружить ослабевшее войско королевы Хистори.       Перламутр кобылы казался сияющие-белым, будто облачко на непроглядно черном небосводе. Она покрылась мылом, валилась с крепких ног от усталости и жажды. Но продолжала повиноваться своему хозяину, оглаживающему ее заплетенную в тугую косу гриву, похлопывающему по крутой шее.       В скором времени, преодолев препятствия, из-за холма показалось усеянное трупами поле, отягощающее воздух неприятным запахом, а к уху доносился звон металла. Оглядев все это, всадник скомандовал сперва присоединиться к западному отряду под командованием Захариуса, а после, оказав поддержку, выдвинуться на север, к Смиту. Принял он сие решение, полагая, что командор в состоянии дать отпор, да и скопление врага на его стороне оказалось порядком меньше. А это все из-за провалившегося плана противника: когда они хотели обойти войско Эрвина с тыла, но нарвались на подмогу, ведомую капитаном Аккерманом; неожиданный поворот.       Зайдя с левого фланга, и будучи на расстоянии, лучники принялись расстреливать вражеское войско. Ривай кивнул парням, Эрду и Гюнтеру, дабы они приняли командование на себя, разбились на два отряда, пока он проберется к Майку, чтобы предупредить о прибывшем подкреплении.       Полукольцо начало сжиматься. Обезглавленные и проткнутые тела погружались в выжженную траву, остывающую от исходящей от земли прохлады. Потери несли обе стороны противостояния. А как иначе? Только за год было похоронено несколько десятков тысяч смелых и отважных мужей, положивших свои жизни на алтарь, бросивших к трону королевы.       Рассекая воздух мечом, попутно раня воинов, Аккерман шел напролом. Это подняло боевой дух поникших бойцов Захариуса, скомандовавшего об атаке. Последние рывки перед закатом, и то, если повезет его узреть двигающимися, а не застывшими зеницами.       Боевой клич — все срываются на ноги, переходят в ближний, чувствуя облегчение, что о них не забыли, пришли на помощь. ***       Глубокая синева всматривалась в алые разводы горизонта — то ли завтра будет ветрено, то ли сегодня пролилось столь много крови, запятнав не только землю.       Кобыла переступала с места на место, как тут к ней подбежал один из новобранцев, успевший почувствовать всю горесть потери и радость сохраненной жизни в одночасье, протянул ведро воды. Пока лошадь испивала, раздувая ноздри и бока, Ривай стоял и вел беседу с майором. Следовало поспешить на подмогу Смиту, однако забирать уцелевших бойцов Майка, дабы восполнить свои утраты, он не стал: ведь требовалось разбить лагерь, собрать раненых, перевязать их, накормить — все устали, нуждаются в отдыхе. Да еще и постовых следовало избрать. Обсудив все эти детали, мужчины пожали руки и разошлись: Майк к своим людям, Аккерман к отдохнувшей, хоть и не так много, белогривой, оседлав которую, тут же воззвал отряду, чтобы те построились.       Ночь опустила черную покрову, усеянную тусклыми звездами. А может, они и не были такими далекими и размытыми, просто временами мутнело перед глазами. Невзирая на боль в ногах, да и во всем теле, движение продолжалось — медленно, но уверенно. Ривай смотрел на истерзанных воинов, понимал, что толку в бою от них будет мало, ибо потеряют последние силы. А с другой стороны — он не мог тратить время впустую.       Путь был преодолен к рассвету. На сером фоне проблеснули еще греющие лучи солнца, отражающегося на верхушках деревьев старого леса, находящегося далеко позади идущих на смерть. Все же Аккерман немного опоздал к началу, однако успел к завершению, которое должно было быть эпичным. Он не ошибся, предполагая, что Эрвин справится и сам. Но раз пришли, то чего в стороне оставаться — битва-то в самом разгаре.       Сражаясь в центре всех событий, Ривай отвлекся от мясорубки, взглянул вдаль, приметив столб пыли — вражеская подмога.       — Чертовы сучьи дети, сколько же их? Несчетное количество? — вожжи натянулись, заставив лошадь встать на дыбы. Задав направление, мужчина пришпорил бока. Прохладный ветерок освежал и дразнил глаза, наполняющиеся слезой от режущей боли, а точнее, из-за истекающей кровью раны на лбу. Голос дрогнул. Сначала вскрик, потом сипенье от боли в области плеча, а может, даже груди — непонятно, будто всего в кипяток окунули. Хватка ослабла, всадник покачнулся и припал к белоснежной холке скакуна, обхватывая его шею, пачкая ее своей кровью. Между тем животное словно поняло, что следует поспешить скрыться, прислушиваясь к хрипу у заостренного уха.       Эрвин повернулся на зов. Увидев все произошедшее, поспешил навстречу, хоть это было неосмотрительно с его стороны. Стянув тело из седла, мужчина аккуратно опустил раненого на землю, стараясь не задеть стрелы, пробившей кольчугу между нагрудником и наплечником. Дабы перевязать рану, следовало снять панцирь, а уже после избавиться от наконечника, вонзившегося в плоть. Махнув какому-то парню, коий служил в качестве полевого хирурга, Смит уступил место профессионалу в области штопанья и ампутации, не приведи Господь. Тонкие пальцы принялись зажимать кровоточащую рану, прикладывая к ней что-то подобие бинта: чистую ленту белой материи, мгновенно окрашивающуюся в багровый тон.       — Смит, там... Враг, подмога, — шипел от каждого неосторожного движения капитан. Дело было сделано: о замеченном доложено. Широкобровый нахмурился, поморщил переносицу. Битва начинала набирать оборотов, и не слишком приятных. Отступить они не могли, как и атаковать. А еще требовалось оповестить королеву о грядущих событиях: удачно пойманный командир противника оказался слабым по всем пунктам — выдал все на блюдечке, хоть Эрвин ему и не верил — а зря.       Олуо тщательно осмотрел рану, неутешительно кивнул в сторону командора — стрела хоть и не задела жизненно важных органов, но кровотечение не слишком уж и слабое. На что Ривай фыркнул, дескать, с ним все в порядке, он в состоянии сражаться дальше. Да и если хорошенько подумать, то и выбора у них особого нет, ибо каждый воин на счету. Боззард обломал конец стрелы и принялся ее медленно вытаскивать, желая в полной мере обработать рану. Черноволосый сцепил зубы, которые в итоге разжались, роняя выделившуюся слюну вместе с криком боли. В глазах потемнело, минутное беспамятство приняло капитана в свои могущественные объятья.       Белая лента ткани обматывала широкую грудь, перекидываясь наискось, через плечо, проводилась под рукой, и все заново. Но не успевала она покрыть бледную кожу, как алые пятна пропитывали материю насквозь, собираясь капельками в изгибах торса. Еще масла в огонь подлил и сам Аккерман — встал на ноги, не внимая запрету и приказу. Тяжелая кираса вновь покрыла тело безрассудного воина, отчаянно рвущегося в бой, будто он намеренно искал смерть, испытывал свою удачу.       Следовало продержаться к прибытию подмоги со стороны Захариуса, хоть это и грозило потерей уже отбитой точки. Тем не менее сгинуть вот так тоже не хотелось. Во всяком случае, отряды легиона на передовой, о тыле позаботится гвардия, что немного успокаивает. Даже если они пропустят нескольких тварей, но отобьются здесь, смогут нагнать врага на обратном пути и захватить их в качестве живого трофея. Главное, это продержаться, не пасть телом и особенно духом. ***       Ривай сражался подобно тигру, но с каждым взмахом меча его силы убывали. Он чувствовал это, однако держался, не желая показать свою слабину. Противник попался знатный воин, крепкий в руках. Или сие только казалось? Капитан уже шатался со стороны в сторону, точно колосья пшеницы в поле, поддаваясь дуновению ветерка. Все же еще один удар был отбит, но колени сами подогнулись, опустив тело в притоптанную траву. Пальцы перехватили рукоять меча, впрочем, руки не поднялись, не смогли. Синие глаза замерли, предвкушая минуту кончины. Лицо, напрочь лишенное каких-либо жизненных красок, поднялось к пустому, грозному небу, а веки прикрылись. Боли нет. Только ощущение раскаленных брызг густой крови, покрывшей всю бледность щек и чела.       — Флагон, уведи капитана с поля боя! — раздался до боли знакомый голос. Ривай открыл глаза — перед ним лежало разрубленное тело его палача, а над ним, склоняясь, стоял Майк. Светловолосый наступил на убитого им врага, желая вынуть свой меч, встрявший в железные латы. — Уже не ждали нас, капитан?       Аккерман невольно улыбнулся — чертов везунчик, снова одурачил костлявую. Хотя в этот раз она подобралась уж слишком близко. Мужчина почувствовал, как его подхватили под уцелевшую руку, потащили в сторону лагеря раненых. Сопротивляться или что-то говорить было бесполезно и не имело смысла.