Ледяное и Слепое сердце

      Утро Аккермана выдалось несладким: голова побаливала, желудок охватила изжога, а ребра болели, ибо их вчера хорошенько намяли. Повезло, что скулу рассекли и кровь сошла: хоть и припухла слегка, но все ж лучше, чем яркий синяк. Приведя себя в надлежащий вид и сразу одевшись в новый поддоспешник, еще взяв некоторые вещи, потому что домой он вернется нескоро, если вообще вернется, спустился к завтраку.       Кушель сидела у окна, делала вид, будто вышивает, но на самом деле просто прятала красные от слез глаза. Что ей делать, если она потеряет своего сына? Материнское сердце не выдержит такого горя. Ривай прикрыл веки, собрался с духом и подошел к матери. Колени коснулись пола, а голова с черными прядями и выбритым затылком и висками легла на белые руки женщины.       — Мама...       Странно было наблюдать сию картину, ведь Аккерман никогда не проявлял подобных эмоций, нежности, хоть это вовсе не означало, что он черствый и ничего такого не испытывает. Мужчина любил свою мать и преклонялся перед ней, будто та богиня. Но почему сейчас он позволяет себе подобные вещи? Только не говорите, что чувствует свой конец, видит неизбежное.       Пальцы зарылись во влажный волос сына, смочив их еще и горячей слезой.       — Обещай мне... ***       Было около полудня, когда на поляне, у каменной кладки дома Йегера, раздался более приглушенный стук копыт. Всадник слез с лошади, окинул залитую солнцем невысокую оградку, которую подпирали готовые щиты, отбивая косые лучи и слепя глаза. Так тихо и пусто — это гнетет, зарождает тревогу, неприятные ощущения. Аккерман проследовал в дом. Странно, но передняя комната была пуста, а на столе лежал готовый меч. И снова искусно выполненная работа не могла не порадовать мужчину. Мешочек монет брошен на стол, оружие вместе с новыми ножнами прилажено к поясу. И взять бы да уйти, но Ривай не смог, чтобы не проститься с кузнецом. А еще у него была маленькая просьба, которую мальчишка наверняка мог выполнить. Потому капитан и решил подождать его во дворе.       Черноволосый вышел из дома и уселся на тесаной лавке, что под окном. Легкий ветерок колыхал рассыпанные по вискам пряди, лесные птицы ласкали слух, пока ожидающий не провалился в сон и уже во всю растянулся на дощатой поверхности. Может быть, это его последние минутки мирного сопения. Однако не приведи ему так же лежать среди мертвых тел на поле боя.       Через некоторое время в черном дверном проеме показался и сам хозяин. Мальчишка был дома и просто не хотел выходить к Аккерману, вести с ним «молчаливые беседы». Он думал, что не увидев его в последний раз, будет легче расстаться. Но хитрый план рухнул — юношу неосознанно вынудили сдаться. Красные глаза пробежали по капитану, в груди больно сжалось. «Какого черта он здесь делает?» — мысль прозвучала не настойчиво, наоборот, будто Эрен взмолился, желая того, чтобы этот человек так и остался здесь, в безопасности. Йегер склонился над бледнотой и потянул пальцы к разбитой скуле, но рука дрогнула, а он сам быстро отпрянул, заметив пробуждение.       — Сир? — якобы ничего не зная и не понимая, юноша состроил удивленный вид. Аккерман тоже, наведя резкость, поморщился, а после попытался встать, все так же сипя от еще не до конца успевшей покинуть его боли в боках. Мужчина сел, свесив руки. Старался сильно не поворачиваться к мальчишке ссадиной, хоть и не понимал, почему он должен сие скрывать. А тот не сильно-то и нарывался спрашивать, когда беспокойство щекотало внутри.       — Могу ли я у тебя остаться до вечера? Мне пришлось выехать раньше, чтобы забрать меч, а обратно я уже не успею. — Это и была та самая просьба мужчины. Йегер кивнул — почему бы нет? Места ему не жалко, особенно для капитана. И если бы он только мог, то и вообще, приковал бы брюнета к себе, пленил в своих объятьях, что будут покрепче цепей, коие удерживают трехглавого пса.       — Вы не голодны? — сглотнул парень, стараясь отвлечься. Простая вежливость или надежда на продолжение пиршества, только вместо яств он предпочел бы тело бездушного нарушителя покоя. Но не судьба — Ривай отказался. Повисла тишина. Парень уселся на траву и положил локти на согнутые колени, склонил голову. Как вдруг услышал звук, оповещающий о том, что меч вынут из ножен и рассек воздух.       Так оно и было — Аккерман решил опробовать оружие, привыкнуть к нему. Стальное лезвие, освободившееся от тонких пальцев, изучивших каждый символ, было наставлено на юного мечтателя. Конечно же, разве Эрен мог не принять брошенный вызов? Однако Йегер смущался и стеснялся того, что клинками он владел худо, а вот лук — это его оружие. Если честно, то рыцаря сия новость удивила: как так — оружейник, и не может управляться с мечом? Тем не менее от затеи не отказался.       Искры высекались при соприкосновении блестящей стали. Оба «противника» роняли капли пота, дышали ртом. Эрен быстро учился всем показанным военным приемам. Схватывая все на лету и умело повторяя на практике, мальчишка вновь покорял «учителя». Так все и шло своей чередой, пока Аккерман не захотел проучить мальца и решил провести апперкот второй рукой. Это застало парня врасплох, но отскочить он все же успел. И сейчас, когда синеглазый хитрец наблюдал преимущество на своей стороне, не стал медлить, потому и допустил ошибку, ибо не подумал, что кузнец перейдет в контратаку.       За тренировкой минуты потеряли счет, и «парирующие» не заметили, как горизонт начал пылать. Удар, взмах — мечи образовали крест; уступать никто не собирался.       «Я понял, что влечет меня в этом щенке. Как я уже неоднократно повторялся — это свобода. Но даже не в ней дело. Эрен получил волю легко, когда мне пришлось добиваться ее годами. Впрочем, достигнув цели, я не страшусь потерять все вновь, хоть и знаю, чего и каких усилий это стоит. А вот он опасается, что однажды утраченное не вернуть. Потому и цепляется, не отпускает. Ему тяжело смириться с несправедливостью, когда я, будучи на его месте, спрашиваю за каждый огрех. Я утратил вспыльчивость, но вместо приобрел хладнокровие и терпение. Эрен же только пытается походить на равнодушного, коль бунтарский дух выдает все его мысли. Впрочем, никто не скажет, как этот мальчик будет справляться с эмоциями через пару лет».       Да, теперь все стало на свои места — Ривай неверно истолковал свои чувства. Будь он чуть старше, то считал бы Йегера сыном. А так — братом по духу, по взглядам. И даже если произнесенные ими слова звучат по-разному, это не означает, что итог тоже не совпадает. Они ведут тонким пером из разных углов одного листа, но рано или поздно линии пересекутся, образовав точку. Они похожи — зеркальное отражение.       Мужчина нажал на меч сильнее, заставил ноги Йегера сунуться по траве.       «Близко... Очень близко. Если бы я только мог дотянуться до тебя...» — понимание неизбежного ухода черноволосого и невозможность выразить свои чувства правильно, закрались в глаза и защемили. Но слезам пасть не дано — не ребенок-то. Между тем свою беду можно выразить криком ярости, и пусть его завоеватель думает, что это последний порыв, ведущий к неминуемому поражению — прощальный клич поверженного.       Аккерман, будучи опытным воином, увидел решение юноши сдаться, хоть сила у того еще была. Он чувствовал, как оружие противника дрожит, потому прибавил больше натиску, но не собирался так быстро обыгрывать. Мужчина стал кричать и обзывать Эрена, вызывать у того желание бороться, стоять до победного конца. Должен ли был Эрен обидеться за все сказанные капитаном слова? Может оно так и было бы, окажись парнишка одним из тех, коие благополучно перечислялись острым язычком, ожидающего ответных действий. Но какой вариант избран не был, кузнец все равно оказался бы побежден: хочешь — морально раздавлен; хочешь — слепой щенок, поведшийся на поводу глашатая. Другого не дано.       Практически упершись лбами, переплетаясь прядями волос, обжигая друг друга жарким дыханием — противники шипели от немеющей боли в напряженных руках.       «Может, это мой шанс?» — Вопрос или уже утверждение? Эрен приблизился сильнее, как вдруг услышал топот ретивых скакунов. Все намерение разбито, а он сам, отвлекшийся на шум, был обезоружен и молниеносным ударом повален на землю. Острее меча легло на плечо, уперлось в шею — он обезглавлен.       — Accingere gladio tuo super femur etc*, — усмешка. — Ты снова хорошо выполнил свою работу, Эрен. Надеюсь, выгравированные тобою пожелания защитят меня, — слова звучали глухо и точно прощание на веки вечные. От этого стало страшно: действительно, а если Йегер больше никогда не удосужится узреть брезгливой и горделивой синевы?       Рука потянулась к полам черного поддоспешника с золотистыми пуговицами и туго затянутым красным поясом вокруг тонкой талии в несколько раз. Но... Светловолосый паренек на вороном красавце, лоснившемся на вечернем луче, точно буря влетел во двор кузнеца, ставший проходным даже похлеще городской площади с возвышающейся в центре гильотиной. От этой неожиданности Йегер потерял бдительность и ослабил руки, потому был повержен окончательно. Аккерман хмыкнул и, спрятав меч, подал кузнецу ладонь, попутно выслушивая Эрда, кажись, так звали прибывшего рыцаря. Ну что же: тренировка окончена; парень поник; а капитан уже оседлал своего аргамака.       — Прощай, кузнец! — голос перебивался звоном ремешков сбруи, топотом и лязгом металла. Как печально все выходит — только улыбалась фортуна, как вдруг оскалилась планида. Но Эрен готов смириться со своим невезением, лишь бы удача не покинула рыцаря в «белых» доспехах. ***       Дни битв превращались в месяца, а месяца растягивались в годы. Войску Элдии пришлось покинуть приграничные зоны, дабы встретить врага далеко за пределами, что давало время укрепить позиции, пока авангард не будет брать врага хитростью — ложное отступление, когда все готово для радушного приема гостей: прорытые траншеи, разлитое масло, уготовленные огненные стрелы.       Значительные потери бойцов заставили Смита приказать Аккерману вернуться в стены, переформировать отряд, пока есть такая возможность. Капитан не ослушался. Но как бы он поступил, узнав, что марлийцы, через пару дней по его отбытию, после столь долгого затишья, с новой силой ринутся в бой; что им удастся прорваться посредине цепи. Благо вражина не рассчитала со временем, коего Аккерману вполне хватило, дабы вернуться обратно, уже с новой кровью, и разбить тварей.       Славно расправившись с хитрецами, капитан тут же сотворил ошибку, но не по своей воле: из-за большого разрыва между отрядами, его войско не смогло стать центральной линией обороны, потому-то Ривай и поплатился своей шкурой за нетерпение, вновь проснувшееся в нем.       А до этого, сколько раз земля успела покрыться белым покрывалом, а сколько — порасти молодой травой? Жизнь внутри стен почти не менялась. До последнего года, когда опаленная солнцем почва, без единой капли из неба, не дала урожай. А между тем зима обещала быть лютой и беспощадной. И все же сей рубеж был преодолен, хоть многие не пережили суровости снежной хозяйки.       В этот холод Эрен стоял у наковальни. Монотонный звон ударов молота звучал в такт с его сердцем, замирающим в дурном предчувствии, но каждый раз выравнивающим стук, в попытках отыскать покой в воспоминаниях. Однако такое состояние было попервах, и когда кузнецу исполнилось двадцать два, он перестал походить на влюбленного мальчишку: стал более скрытным и твердым в своих решениях, но не безразличным и жестоким. Впрочем, несмотря на то, что глаза на некоторые вещи, связанные с капитаном, раскрылись, чувства не остыли, и теперь все куда серьезней — Эрен знает, чего хочет.